Политик, исполняющий административные функции, - это наёмный генеральный директор, - но не стоит забывать, что помимо генерального директора у всякой фирмы бывает ещё и собственник. И даже если по документам эта фирма проведена как акционерное общество, собрание акционеров принимает такие решения, какие нужны какому-то конкретному человеку.

Десять лет назад было больше проблем культурного свойства, чем сейчас: например, девочки-чеченки не понимали, как может девушка сама писать мужчине, а мальчикам точно так же было дико, что можно столь пренебрежительно думать о старшем в роду, тяжело заболевшем, – и это затрудняло разговор о «Евгении Онегине». Сейчас таких проблем нет.

Несмотря на колоссальные различия в формальных условиях, мотивации, и даже степени физической свободы изобретателей, при ближайшем рассмотрении наших "шарашек", КБ и ЗАТО хочется воскликнуть: вот она, среда наших "силиконовых долин".

Философские призвания, мы видим это по Марселю, разные в случае разных философов. Наш язык напичкан абстракциями, но живем мы конкретно. И экзистенциальная философия сознательно устремлена к постижению конкретности жизни и судьбы человека.

Если философия исчезает из вузовских программ как предмет, то современный маркетинг так и норовит продать нам идею вместо вещи, обзывая философией марку обуви или одежды. Телесные практики присутствуют в нашей жизни как специфические бренды, соединяющие торговлю аксессуарами с некими моральными максимами и принципами биомеханики.

Лектор предупредил, что он настроил нас на "ад", на самый худший случай, и что он желает, чтобы нам попались более благополучные участки. В ходе лекций были показаны несколько видеоматериалов о том, как происходят словесных схватки между комиссией и наблюдателями, люди в некоторых местах бурно реагировали на них.

Последний роман Пелевина “S.N.U.F.F.” стоит особняком, поскольку в нём не просто упоминается гнозис или отдельные персонажи его космогонии, но весь текст построен на основании гностической антропологии.

У нас общество ХХI века, а система управления – века ХVI-ХVII. И этот страшный разрыв между динамическим обществом и архаикой управления создает бесконечные конфликты. Нужно говорить об общественном договоре, о котором речь идет уже триста лет. А у нас все – великие самодержцы.

Есть два типа протестующих буржуа. И два типа отношения к расширению свободы. Для одних это ценность, отсутствие которой обессмысливает потребление. Для других это ценность, вписанная в круг потребления.

Из западного мира вообще-то никто Россию не гонит. Достаточно принять общецивилизационные правила игры, умерить нквдешную риторику, начать бороться с коррупцией, как-то разобраться с бандитами, учредить легитимную власть и вполне можно числиться в семье развитых стран. Однако Россия сама определяется с духовно близкой компанией.

Общество уже перестает адекватно воспринимать реальность, и весь мир начинает укладываться в рамки дуальной оппозиции: правое – левое, жизнь – смерть, свой – чужой, союзник – враг, где все понятно и однозначно, без пресловутых интеллигентских метаний и сомнений.

Несмотря на то, что вектор путинской поддержки вполне реальный, эффект его не будет долгосрочным. Избирательную кампанию забудут через две недели, и возникнет новая повестка дня – в стране творится дурдом, власть ничего не делает для его исправления.

Когда возникла необходимость защищать систему, которая не давала возможности легитимизировать собственность – никто из людей, в чьих руках были рычаги власти, не отдал приказ.

Стало очевидно то, о чем эксперты знали давно: в России на самом деле несколько "Россий", и каждая нуждается в специфической социальной и экономической политике, если угодно, в специфической демократии.

Фестиваль архивного кино "Белые столбы" показал не только восстановленные и редкие фильмы, но и советские ленты 50-70-х, вызвавшие в прессе полемику. Активное участие в ней приняли блогеры той поры – простые советские читатели.

Если отвлечься от "истины митинга", то остается неприятное чувство дежавю. Опять мы делаем ракеты. Риторика времен холодной войны, хуже которой только то, что Путин и его адепты, похоже, снова рассматривают ВПК как универсальный движитель стагнирующей экономики.

Впрочем, так же, как провинции нередко необходимо растолковывать суть событий в Москве, столичным "революционерам" надо представлять особенности региональных протестов. А ситуация такова: в большинстве городов России, где состоялись демонстрации и шествия за честные выборы, требования общероссийской оппозиции отходят на второй план, уступая место решению местных задач.

У Путина – один человек, годный для осуществления власти, некоторое количество врагов, оплаченных госдепом, и сто сорок миллионов подвластных. У нас – сто тысяч первоклассных граждан, которым надлежит вершить судьбу страны, неопределенное число подонков, оплаченных Путиным, и сто сорок миллионов потенциальных подвластных.

Наша ситуация радикально отличается от взвешенной критической атмосферы, в которой протекают дискуссии вокруг выдающихся городских исследований на Западе. Почему у нас прежде исследований, которые описывают сложности поддержания связей университетов с городскими сообществами, переводятся книги, описывающие технологии продвижения предпринимательских университетов?

Выводы напрашиваются сами собой. Публика гуманитарно искушенная вставит эти сообщения в более общую рамку. О войне культур, которая в самом разгаре и которую европейцы, похоже, проигрывают. Ну и нам, конечно, нужно браться за ум. Сегодня, ибо завтра будет поздно.

Несмотря на то, что некоторые картины, признанные в Европе и наделавшие шуму по всему миру, в список лучших фильмов года, по версии Американской киноакадемии, не попали, в листе присутствуют хорошие работы.

То, что тема Тихоокеанской республики оказалась тесно сопряжена с рок-культурой – тоже показательно и по своему закономерно. Ведь именно в русском роке всегда был силен стихийный, интуитивный, политически не артикулированный регионализм.

Поколение Путина оказалось первым поколением, которое столкнулось с таким уникальным явлением для нашего общества, как юнофобия. Если при Ельцине при устройстве на работу молодость была преимуществом, то сейчас наоборот: сейчас на хорошую работу вероятнее возьмут тридцатилетнего – не потому что у него опыт, а потому что двадцатилетнего подозревают в том, что он или наркоман, или скинхед, или еще в чем-то нехорошем.

Ограничение свободы слова стало инструментом, с помощью которого можно регулировать социальные отношения между группами в эпоху политики идентичности. Одно только это обстоятельство порождает настоятельную потребность в создании секулярного сакрального пространства.

Не надо себя обманывать. Из обещаний кафтан не сошьешь. И словами не прервешь цепочку негативных последовательностей. В настоящий момент этого не сможет сделать ни Путин, ни Болото.

Буржуазный уютный устоявшийся предвоенный мир приговорен; он превращается в нечто чудовищное. В ледяной атлантической воде 1912 года утонули 1514 человек, в окопной мерзости Первой мировой – миллионы. И ведь никто их не убивал – кроме них самих.

Заскучал человек, избавленный от решения задач выживания. Стал мучительно выдумывать себе занятия. Один мой знакомый даже именно что живописью увлёкся от мучительного безделья. Другой – велосипедами, их штук сто у него. Третий путешествует. Четвёртая историю родного города изучает. Жизнь либо трудна, либо скучна, но скуку мы готовы потерпеть, готовы с ней побороться, а вот с трудностями – нет, не готовы.

Протесты в их нынешнем виде, как это ни странно, породил еще Лужков - который доконал всех своими праздниками первого меда, первой пчелы, мы дети твои, Москва, мы хороводы и кокошники твои, – всей своей канцелярско-патриархальной патокой, в конфликте с которой выросло целое поколение москвичей. И они подсознательно ждали момента, чтобы показать, каковы на самом деле дети твои, Москва.

Если у истоков выездного туристического извода Крымского текста русской литературы как южного полюса Петербургского текста стоит Пушкин, то проводником отъездного крымского кинотекста как субтекста одноименного сводного сверхтекста русской культуры стал Владимир Набоков.

Мы наблюдаем смену ориентиров в нашей прозе – ориентация на остроту социальной проблематики, которая совсем недавно была объявлена чуть ли ни главным брендом в нашей сегодняшней литературе, сменяется ориентацией на проблематику бытийную.