Жизнь жительствует, жизнь будет

Пастернак считал, что искусство всегда творит жизнь. Но эту книгу, отзывы итальянских критиков в год издания романа, нужно бы назвать не “новая жизнь”, хотя и Данте тоже сквозит между строк критических рассуждений как пример рассудительности. Лучше назвать “новое начало”, новое начало истории. Италия после Второй мировой войны оказалась в ситуации исторического провала, крушения больших идей и исторических моделей; и как в кинематографе неореалистов, историей стали разбитые очки, старый велосипед или пыльная дорога. История состояла из вещей, а не из планов и замыслов. И поэтому и коммунистические критики, и антикоммунистические сходятся в оценке романа как выхода в большую историю. Они говорят, что Пастернак не принял узости советской модели, именно потому что искал свободной жизни, большого дыхания живой мысли ― и этот поиск свободы оказывается близок даже итальянским коммунистам.

Для русских критиков Пастернак в своем романе скорее возобновлял историю, каялся перед историей, отдавал должное предшественникам, чтил Блока и философских наставников. Но для итальянских критиков он не возвращается к былому единству, к духовной полноте переживания, а видит росток нового, пробивающийся сквозь асфальт рутины. Пастернак, как они считают, умел увидеть новое в каждом повороте, в каждой извилине. И если для нашей критической традиции “нескладность” романа, отмечаемая недоброжелателями, есть признак захлебывающейся поэтической речи, плененности открытиями, то для итальянских критиков это признак кончившейся бытовой истории. Время биографий, быта, скуки прошло, и важнее взгляд героини, или случайное совпадение не связанных событий, которое перевешивает всю историю. Способность быть живым и благоговеть перед ростком жизни важнее всех попыток произвести расчёт с историей.

Для нашей критической традиции в прозе Пастернака важнее всего преодоление обстоятельств, подвиг поэта в темные времена. Для итальянских критиков важнее всего “жалость”, важнее всего, что Пастернак, жалея, благоговеет перед тем новым, которое только наметилось. Критики, среди которых оказывается и классик прозы Итало Кальвино, говорят не о прозе поэта, они говорят о возникновении третьего искусства слова. Это не поэзия, поэтому что нет уже чеканных ритмов и образов. И это не проза, потому что нет уже недоговоренностей, на которых и строится психологический рост героя. Это третье искусство ― в котором каждый приступ слова к материалу есть новое начало истории. И в нем жизнь жительствует, и всякий раз можно “ожить от обморока”. Христианство Пастернака понято итальянскими критиками, в том числе коммунистами, как нельзя лучше ― от обморока и можно очнуться среди былых вещей, когда душа призвана словом к новой жизни. ― А. Марков

(Выступление на презентации книги в Книжном клубе РГГУ 28.03.2013 г.)

Доктор Живаго: Пастернак, 1958, Италия. Антология. / сост. С. Гардзонио, А. Реччиа, пер. с итал. под ред. М. Ариас-Вихиль. М.: Река времен, 2012. 424 с. тир. не указан.

       
Print version Распечатать