Новое общество Путина как европейский проект

«КЛУБ САНКЦИОНИРОВАННЫХ». Более 100 ключевых фигур российской политики и бизнеса находятся под персональными санкциями. Они и ранее составляли близкий круг сотрудников Кремля. Санкции их сплотили. В своем кругу попадание в «список наказанных США» они воспринимают как заслугу. Это своего рода «сертификат», подтверждающий абсолютную преданность Путину. Возможно, некоторые даже огорчаются, что не попали в этот «круг избранных». Кроме того, теперь их антиамериканизм становится абсолютно жестким. Иначе говоря, санкции производят трансформацию российской верхушки. Эти люди понимают, что персональные санкции не будут сняты с них никогда (даже и после снятия отраслевых экономических санкций). Это ведет к более жесткому самоопределению. Для этих людей тем самым нет дороги назад. Их персональный конфликт с США исключает возможность их участия в каком-либо политическом будущем после ухода Путина. Иначе говоря, персональные санкции полностью привязывают их к этому режиму. Они теперь должны настаивать на правлении Путина до самой его смерти. Персональные санкции создают жесткую форму лояльности. Этим людям не остается ничего другого, как поддерживать любые дальнейшие действия лидера. Нет оснований ожидать «раскола элит». Те, кто мог «расколоться», уже вышли из ситуации – они уже в Лондоне и Майами. Это уже «высоко корпорированное» общество. Десятки миллионов людей работают в корпорациях, руководимых ближайшим путинским окружением – включая сырьевые компании, телекоммуникации, РЖД, государственные компании, такие как Сбербанк, почта, страховые компании, не говоря уже об огромной армии государственных чиновников всех уровней. Им придется поддерживать новую идеологию Кремля – разумеется, с разной степенью публичности и искренности, но в целом это создаст новый общественный климат.

АРМИЯ. Путин не сможет потратить тех средств на перевооружение, которые он заявил. Рецессия потребует сокращения заявленных военных расходов. Но это не означает, что не продолжится «милитаризация общества». Война уже предъявлена телезрителю. С пор как была завершена война в Чечне, то есть более 10 лет, российские граждане не были психологически вовлечены в войну. Российское население, действительно, не воспринимает Украину как полностью отдельную страну. Язык, общее советское прошлое делают жителей Донбасса, да и Украины в целом – «своими». Иначе говоря, вовлечение в войну уже произошло. В Кронштадте недавно хоронили 18-летнего члена военно-патриотического клуба, который самостоятельно уехал воевать в Донбасс. В Пскове хоронили десантников. Беженцы из Донбасса рассказывают своим родственникам, друзьям о войне. В течение пяти месяцев военная группировка, подготовленная к возможному вторжению в Украину, маневрировала в приграничных российских регионах. В массовом сознании впервые с советского периода возникают образы массовой войны. Телевидение эту возможную войну привязывает к НАТО, США, т.е. к крупным военным противникам. Хотя де-факто такая война невозможна, это обстоятельство никак не влияет на то, что миллионы телезрителей начинают «примерять» свою жизнь к такой войне. Только что министр обороны сообщил о резком росте количества желающих служить по контракту в армии. Быстро растут военно-спортивные клубы для молодежи. Скоро начнутся учения по гражданской обороне, от которых население отвыкло.

ОРУЖИЕ В РУКАХ ГРАЖДАНСКИХ ЛИЦ. Новизна в том, что ранее оружие в руках гражданского населения в России было два раза: у незначительного количества русских добровольцев в Сербии и у чеченских сепаратистов. Но к русским добровольцам в Сербии медиа не привлекали внимания, а чеченцы в период конфликта не воспринимались как «свои». Весь постсоветский период сохранялось жесткое табу на оружие. Эпизод 2010 года, когда на Дальнем Востоке России группа молодых людей с оружием в руках устроила протестный рейд, воспринимался как крайне опасный прецедент и был жестко пресечен властями. Сейчас возникла парадоксальная ситуация: русские вооруженные добровольцы в течение всего лета были героями телевидения. С позиций Киева – это «террористы», «бандиты». Но в России они трактовались как «отряды самообороны» и даже как «партизаны» – с позитивной отсылкой к партизанскому движению против нацистской оккупации в годы Второй мировой войны. Иначе говоря, телевидение впервые предъявило широким слоям позитивный образ самодеятельно вооруженных «русских патриотов». Это – «фрайкоры», чьи образы гораздо привлекательней для провинциональной молодежи, чем ранее образы национал-большевиков. И главное, что эти новые образы – легитимизированы. Нацболов преследовали, а русских добровольцев-сепаратистов поощряют.

СОВЕТ БЕЗОПАСНОСТИ. Украинский кризис привел к окончательному оформлению новой структуры управления в РФ. Уже с началом третьего срока Путин перевел управление в режим совещаний с узким кругом лиц. Но с началом украинского кризиса стала оформляться новая институционализация – реальным органом управления становится Совет Безопасности. В 2003-2012 гг. Совет Безопасности был формальным органом, в значительной мере он был одной из пенсионных скамеек для крупных чиновников. Реальным аппаратом была Администрация Президента. Де-факто возникла система управления как при «чрезвычайном положении». В 2014 году реальных, важных политических решений стали ожидать именно в дни, когда Путин созывал Совет Безопасности. Война меняет коммуникации внутри чиновничества и политического класса. Если ранее особый «политический гностицизм», свойственный сотрудникам разведки, оставался специальным «корпоративным мировоззрением», то в условиях «чрезвычайного положения» схемы миропонимания свойственные разведке начинают распространяться за пределы корпорации. Общество быстро впитывает дискурс «геополитики». Он прост, «рационален», удобен для повседневной коммуникации. Он превращается в своего рода массовую «политическую теологию».

ИСЧЕЗНОВЕНИЕ «ПОЛИТИЧЕСКОГО ЦЕНТРА». Легко заметить, что те, кто ранее находился далеко слева и далеко справа от политического центра, теперь полностью заняли весь политический центр. Радикальные имперцы, национал-большевики, сторонники автаркии, пропагандисты конспирологических теорий, борцы за так называемые «традиционные ценности» полностью вытеснили остатки сколько-нибудь респектабельных групп. Изменилась сама стилистика дебатов и коммуникации. Спикеры соревнуются в выдвижении самых экстравагантных идей и политических жестов, над которыми раньше бы посмеялись, но не стали бы обсуждать в парламенте.

ПЕРЕМЕНА НАСТРОЕНИЯ СРЕДНЕГО КЛАССА. Это не ресентимент, не обделенность. Поддерживают силовую политику люди позитивных мотиваций, подчеркивающие свою самостоятельность и рациональность. Здесь быстро формируется образ деятельного, активного современника, чуждого унынию, скепсису. Он хорошо подготовлен, знает иностранные языки, историю и любит рациональную аргументацию. Ему нравится, что Россия внезапно показала миру несколько реальных «инноваций» – гибридную войну, кибервойну, «вежливых людей», эффективную контрпропаганду. Эти люди считают, что ревизия истории вполне обоснована.

ПУТИН НА ПОЛИТИЧЕСКОМ РЫНКЕ ЕВРОПЫ. Между тем мы видим, что идея Путина обратиться к «народам Европы» минуя национальные правительства и руководство Евросоюза, оказалась не такой уж безрезультатной. Надо вдуматься в структуру поддержки Путина, которая возникает в Европе. Я не слышал, чтобы в Европе уже проводили социологические исследования на эту тему. Мы видели только телевизионные и интернет-голосования на эту тему. Понятно, что в России – в пропагандистских целях – любой голос, призывающий к сдержанности в отношении давления на Россию, трактуется как прямой акт поддержки Кремля. В первой половине года и западные комментаторы и российская оппозиция были убеждены, что «поддержку Путину» оказывают отдельные ангажированные бизнес-сотрудничеством политики, политические радикалы и оплаченные Кремлем интернет-тролли. Но во второй половине года стало ясно, что не все так просто. Независимо от целей той политики, которую ведет Путин, от его действий – западным медиа не удается поставить его в один ряд с классическими диктаторами, не удается привязать его к «ресоветизации», создать ему имидж, аналогичный «бен ладену» или «каддафи». Сравнение захвата Крыма с нацистским аншлюсом Судет или Австрии ничего не дало с точки зрения массового сознания в Европе. Для значительной части граждан Евросоюза Путин оказался «персональным медиа», в котором европейский обыватель прочитывает «месседж», который он хочет услышать. Из общения в Германии, Австрии, Чехии видно, как работает этот мессидж. Путин оказывается проявителем внутренних проблем Европы. В отношении Путина растет не поддержка, а толерантность. Он делается «приемлем». Он прорывается через мембраны «неприемлемого». Почему? Вот темы, которые использует Кремль:

а) упадок Запада,

б) поврежденный суверенитет европейских государств, действующих под диктовку США,

в) эгоизм США,

г) паралич европейской демократии перед лицом масштабных проблем,

д) усиливающееся недоверие европейского избирателя к самой системе представительства вообще и т.д.

Все использовались в риторике Ахмадинежада и Чавеса, такой же была и риторическая критика США и парламентской демократии в в межвоенной Европе 30-х гг. Тем не менее, европейский слушатель в массе своей не опознает эти темы у Путина как «авторитарную критику демократии». Путин, грубо говоря, начал избирательную кампанию на воображаемый пост «лидера Европы». Он стартует хотя и с низким, но быстро растущим рейтингом. Интересно было бы увидеть результаты социологического опроса, аналогичного тем, которые ведет Левада-центр много лет в России. Поддерживаете ли вы Путина? Да. – Скорее да. – Скорее нет. – Нет. Ответ «скорее да» – это и есть индикатор повышения не прямой поддержки, а толерантности.

Какой вывод можно сделать из сказанного? Применительно к российскому обществу: оно вошло в зону нового «антропологического эксперимента». Энтузиасты считают, что российско-украинская война, конфликт с Западом, подъем патриотизма приведут наконец к возникновению так называемого «национального государства» современного типа, и Россия тем самым как бы завершит постсоветский транзит.

Но, на мой взгляд, гораздо выше вероятность того, что результатом будет возникновение нового очень опасного социального организма. Он ничем внешне не будет напоминать межвоенные общества Италии и Германии, и прямые аналогии будут неуместны и неточны. Это будет мощное, активное общество – антидемократичное, милитаризованное, развивающее собственный «культ вождя», увлеченное «политическим гностицизмом» – и, что важно, совершенно европейское по духу. Возникает проект «нового общества», встроенный в европейскую традицию.

       
Print version Распечатать