Литтелл посмотрел на войну в Югославии, Чечне и Африке. Парадокс! Этого, оказывается, достаточно, чтобы засесть в Москве и за два года написать огромный эпос про вторую мировую от лица эсэсовца Максимилиана Ауэ.
"Сердца бумеранг" - это снова партия одной скрипки, отделение для одного голоса, попытка взглянуть на человека с такой близкой дистанции, что уже ничего не видать, кроме слепых пятен: такая вот бдительность, отбирающая у героя и прошлое, и будущее, и отца, и сына.
Сцену покинула философия, а не человек и история. Коль скоро речь зашла о том, чтобы "изменить мир", ей не оставалось ничего, кроме как смолкнуть и снова дожидаться сумерек.
При обдумывании действий надо исходить не из формальных схем промоутирования, а из персональных интеллектуальных хабов, через которые гуманитарная информация превращается в публичное событие.
Простое, эмоциональное послание может быть инициировано каждым и дойти до всех в принципиально эгалитарной среде новых медиа — и тогда правительства будут вынуждены действовать под давлением граждан, достигших нового уровня информированности.
Древний город, если он живой, прекрасен тем, что древность в нем – не нечто обособленное, музеефицированное – вынесенное и обозначенное специально в качестве «древности». Она в нем повсюду, проглядывая в тот момент, когда ее вовсе не ожидаешь, как повседневность, реальность которой не требует особого удостоверения.
Появление рядом с властью и непосредственно в ней Калашникова и Мединского, Рогозина и Холманских и даже недопоявление Босых вовсе не означает, что перевелись на Руси умные люди. Нет, это означает, что власть утратила способность отделять умных от глупых, профессионалов от самозванцев, приличное от постыдного.
Я хочу показать основные линии РЖ. Этих линий много. Но в целом вся эта юбилейная акция – о людях, которых мне было интересно читать в разные годы.
Парадоксально, что единственный человек, который смог обнаружить смысл в существовании России-РФ, являлся поистине политическим маргиналом, причем и в значительной степени сознавал себя таковым, относясь предельно критически ко всем реалиям постсоветского общества.
Тексты остаются как доказательный факт существования той реальности – культурной, поэтической, которую из непересекающихся, параллельных миров мог сконструировать, а затем очеловечить только он, Евгений Сабуров.
Смерть знаменитого актера можно обойти молчанием хотя бы потому, что о ней и о нем и без нашего участия оповестят газеты и телевизионные каналы. Сказать слово о Крымовой необходимо. Она была непререкаемым авторитетом в нашей профессии.
Горный о национальных особенностях ЖЖ, маркетологи селятся на форумах, Антон Борисович о секретном интернет-законодательстве, неевклидова логика, всемирная виртуальная полиция, старые газеты, новые книги.
Нельзя делать революции или проводить структурные реформы в своей стране по чужому "лекалу", каким бы привлекательным и универсальным это "лекало" не представлялось...
Так он и стал испытателем пропущенных отправных точек, собирателем и обозревателем зон совместной слепоты философии, так называемого общества и так называемой власти. Россия Гефтера в этом смысле - не катафатическое, а апофатическое понятие.
Отсутствие описаний чрезмерно демократизирует культурную среду, ее выхолащивая. А угрозы культуре надо использовать естественным образом: уж если возникла некая угроза, то ее следует описать и она сделается частью культуры.
Можем ли мы с уверенность говорить о саспенсе как техническом приеме? Можем ли мы утверждать, что многочисленные эпизоды из фильмов Хичкока, послужившие началом целой триллеровой технологии, есть именно то, что составляет суть его кинематографического изобретения?
Фотоальбом "Владимир Путин" - это элемент государственного мифотворчества, и его выход имеет нескрываемую политическую подоплеку.
Актуальное в 1992 году размышление "что же будет с Родиной и с нами?" посещало всех поголовно. Но прозвучало оно как прозвучало: и для тех, кто "долетел" до своего "ответа" в эмиграцию, подальше от беспредела, неустроенности и невостребованности, и для тех, кто "доползал", оставшись дома, собирая по крохам развалившуюся жизнь.
Аверинцев никогда не был кабинетным ученым-чудаком и не выстраивал свой образ в этаком духе. Он действительно был ученым с блестящим умением, говоря по-толстовски, "сопрягать" - располагая притом громадным тезаурусом для поразительных сопряжений. Но в первую очередь он был - достаточно деликатным - учителем жизни.
Когда личность со всех сторон осаждают демоны политико-идеологического догматизма, гипостазированного государственного интереса, морального ригоризма, скепсис - одно из немногих интеллектуальных средств, позволяющих защитить пространство духовной свободы.
В этом смысле Спор представляет собой замечательный (и поучительный) пример арьергардных сражений уходящей эпохи, пробивающейся с боями в новую! Противоречивой была исходная установка: желание одних немцев иметь историю "как у всех" и требование других рассматривать ее как исключительный, негативный коллективный опыт.
Дмитрий Александрович выступает в Кельне преимущественно как художник, однако - работающий в русле некоторых традиций русской поэзии и вписывающий их в контекст западной культуры.
Когда Дискуссия "Полит.ру" категорически изменила свой состав, и переговариваться там остались только интеллектуальные завсегдатаи, к которым принялись подключаться Кох, Лейбов, Рогов, Колеров, которые стали говорить весьма умно и почти не матерно, я понял, что проект окончательно удался. И ушел.
Мой оппонент - поклонник разнузданной, бесстыдной, самодовольной свободы в самых разнообразных ее проявлениях. В виде нескончаемого вольнолюбивого верлибра. В виде глумления изысканно европеизированной и, соответственно, чеченофильской элиты над собственным народом.
Пяст - неудачник, маленький человек питерской богемы начала века - смотрит на мир как бы ниже ватерлинии. Он не поднимается до каких-то глобальных идей, размышлений о судьбах Родины, а сплетничает, но без злобы.
Короче: люди, даже будучи зооморфами, остаются людьми и мучаются человеческими проблемами, про которые, собственно, и написан роман. Написан мастерски, хотя я бы и не стал называть его лучшим романом последних лет.
Хотя в коллективном воображении образ нации всегда представляется как горизонтальное объединение равноправных граждан, важно помнить, что самоутверждение суверенитета наций происходило преимущественно в отношении монархий и колониальных режимов.
Стоило бы, кстати, напомнить г-ну Проханову, что уровень жизни в России существенно выше, чем во всех бывших республиках, если Прибалтики не считать. Ну да ладно. Ненависть есть ненависть. В логике она не нуждается.
Проблема личности имеет и другую сторону: положим, евразийская теория не признает самостоятельной роли за индивидуальным говорящим субъектом, зато она придает огромное значение субъектам коллективным - то есть нациям как носителям языка.
Лично мне активисты Войны писем не пишут. Они пишут претензии фестивалям, показывающим фильм "Завтра", российскому дистрибьютору, озвучивают их в статьях в интернете. А цель у всего этого одна – введение цензуры, то есть попытка запретить фильм.