Владимир Путин. Лучшие работы 33 фотографов, работавших с президентом России в 2000-2008 гг. Фотоальбом. - М.: "Художественная литература", 2008. - 224 с.
Женщина с множеством лиц. Изабель Юппер. - Москва, Манеж, до 20 июля.
Фотографии Владимира Путина, которые пролистываешь стоя у книжного прилавка, завораживают многих посетителей магазина. Оторваться от них невозможно. Это действительно скрупулезно подобранный ряд изображений, соединяющихся в некое повествование - не только о восьми годах пребывания у власти одного и того же человека, но косвенно и о целой стране, чьим символом этот человек выступает. Притягательность усиливается тем, что фотография - по способу своего использования - обыденна и одновременно вездесуща. Получается так, что далекое - президент России - оказывается представленным в максимальной, даже невозможной близости: зрителю показано не только "первое лицо" государства, но и те моменты, когда сквозь официальную личину проступает нечто человеческое - упрямство, усталость, а временами даже озорство.
Мне неизвестно о существовании аналогичных альбомов, посвященных другим российским президентам - Горбачеву и Ельцину. Или президентам иностранным. Сам факт появления такого издания, снабженного еще и двумя DVD-дисками и отпечатанного 52-тысячным тиражом, вряд ли можно считать простой данью популярности Путина. Еще менее правдоподобна версия о подведении пускай и промежуточных итогов политической карьеры. Напрашивается мысль о продуманной стратегии пропаганды образа возрожденной из руин страны, лицом (и рычагом) которой Путин и является. В этом смысле это элемент государственного мифотворчества, и выход альбома имеет нескрываемую политическую подоплеку. В нем в более мягкой и доступной, человечной, что ли, форме простому жителю/зрителю России предлагают воспринять ставшие привычными мифологемы: триаду православия, державности, народности или, если кому-то больше нравится, идею особого пути (с поправкой на современный стиль в ношении костюма). Способ представления этих мифов избран, повторяю, аккуратный. Поэтому я попытаюсь взглянуть на фотографии так, как если бы можно было увидеть все на них изображенное впервые - неподготовленным, почти наивным взглядом.
Замысел создателей альбома заставляет думать о портретном жанре, хотя формально таковыми являются далеко не все показанные снимки. И тем не менее я буду подходить к этой подборке фотографий именно с позиций того самого типа изображения, который, согласно одному из существующих определений, призван увековечить облик портретируемого. При этом индивидуально-неповторимые черты переплетаются в портрете с типическими, что - хотя бы потенциально - выводит нас на уровень восприятия эпохи или среды. В качестве контрапункта я изберу другую серию портретов, а именно работы, выставленные на экспозиции, открытой ныне в Манеже: "Женщина с множеством лиц. Изабель Юппер". Произвольность такого сопоставления нетрудно оспорить. В самом деле, и в том и в другом случае мы имеем дело с публичной фигурой, причем показана она глазами разных мастеров. Правда, если на выставке, посвященной Юппер, можно узнать, кто в точности ее снимал и в какие именно годы, то в фотоальбоме, рассказывающем о президенте, такая информация не раскрывается: на клапане книги перечислены имена тридцати трех фотографов (среди которых одна-единственная женщина), однако в итоге это анонимный коллектив, от лица которого ведется скупое, но продуманно-тенденциозное повествование. С подписей к фотографиям я и начну.
Как известно, еще В.Беньямин писал о директивном характере текстов к фотографиям. Из этого наблюдения можно делать разные выводы, но в данном случае ясно одно: если зрительный ряд сам по себе допускает известную фривольность или, по крайней мере, необязательность в восприятии тех или иных изображений, то подписи к фотографиям задают необходимый вектор понимания. Должна сразу же сказать, что в самих фотографиях напрочь отсутствует то случайное, непреднамеренное, неучтенное, что Ролан Барт когда-то обозначил словом "punctum". Даже если фотографии и фиксируют случайное (например, избыточную эмоциональность артистов при вручении им президентом государственных наград), и оно находит для себя назывательный эквивалент: переполненность чувствами, сочетание смущения и благодарности и др. Иначе говоря, подобная случайность вписана в поведенческий и языковой (да и, наверное, портретный) каноны. Никаких тревожащих деталей, ничего, что отвлекало бы от главного. Именно поэтому я настаиваю на портрете, из которого все случайное исключено. Но сначала о сопроводительном тексте.
Пожалуй, наиболее часто в нем встречается слово "всегда". "Они [исторические реликвии из музеев Кремля] там и будут храниться всегда" (с.26). "Довольно часто Путин сам готовит свои выступления, как минимум всегда правит" (с.30). "Они здесь будут жить всегда. Они никогда не уйдут отсюда" (о бывших ополченцах в дагестанском Ботлихе; с.43). "У Лужкова радость всегда настоящая" (с.44). "На Рождество Путин всегда уезжает из Москвы и всегда приходит на службу в храмы в разных частях страны" (с.49). "Одна из особенностей президентской жизни - он всегда должен находиться на связи" (с.97). "На многих фотографиях заметно, что к себе он всегда относится спокойно, с юмором" (с.104). "Главы нашего государства всегда летали на отечественных машинах" (с.136). И только один раз использовано "иногда": "Иногда это надоедает" - по-видимому, то, что происходит "всегда", то есть с таким завидным постоянством (c.157). Функция этого энергично повторяемого слова очевидна: нам явно или сдержанно сообщают о достигнутой стабильности, о том, чего не было, что есть теперь и что пребудет - включая человеческие свойства.
Коллективный голос, комментирующий видимое, окрашен эмоционально. Более того, непредвзятость вовсе не то, что почитается за добродетель: "Большая пресс-конференция Путина проходила раз в год. В ней участвовали все желающие журналисты. Каждый раз три часа в прямом эфире. В 2008-м - 4 часа 40 минут... Пока никто из иностранных лидеров это не повторил. Хотя попытки были. По времени, конечно, можно повторить и превзойти. А вот по содержанию сложнее" (с.60-61); "Снимки настолько хороши, что поговаривают о позировании. Не умеет он позировать, сколько раз просили..." (с.219). Он, этот авторский голос, готов достойно обличать: "Многим иностранным партнерам порой трудно поверить в то, что дома Путина реально поддерживают" (с.63). Поднимается воплощенный голос фотоправды и до настоящих обобщений: "Они верят ему, он верит им - вот, как нам кажется, и весь этот самый феномен Путина" (с.89). И наконец, в нем запечатлены отрадно-прогностические ноты: "...Так и думал [о Путине в 1999-м]: дайте время разобраться на Кавказе, а там пожалуйста, пусть другой придет. Получилось иначе и намного лучше. Прошло восемь лет. <...> Мы свидетельствуем - была работа. И будет еще. Поработаем вместе, Владимир Владимирович?" (с.223). Вопрос, бесспорно, риторический, ведь было ясно, что "он просто не сможет это все оставить" (чуть более ранний комментарий к переходу на должность премьера). Стало быть, даже непосвященные улавливают историческую миссию президента России и спешат передать это в простых, сердечных словах.
Не будет преувеличением сказать, что "мы", это обозначение для коллектива фотографов, восемь лет проработавших вместе, резонирует в более авторитетном "мы", а именно в гласе народа. Ведь правда фотографии подкреплена намного более внушительной правдой - неявным референтом фотографий президента становится преображенная Россия. Именно поэтому в приведенных подписях прочитывается не просто директива (ироническим образом носящая здесь откровенно идеологический характер), но еще и задушевность, которая является необходимым стилистическим развитием понятия "народ". И снова мы вступаем в пределы портретного жанра - с неожиданной, быть может, стороны.
Однако легко предположить, что текст остался непрочитанным. (Хотя наиболее важные в содержательном отношении словосочетания и фразы выделены до размера заголовка - их трудно не заметить.) Мне кажется, что границами дозволенного семантического диапазона альбома являются две фотографии: на одной из них Путин стоит на фоне башни Кремля и кремлевские куранты образуют нимб вокруг его головы. На другой запечатлена закусочная в Дрездене, где Путин пьет кофе за стоячим столиком; слева от него группа местных рабочих, занятых разговором и не обращающих на него ни малейшего внимания; сквозь витрину кафе показаны люди, по-видимому из сопровождения, которые дивятся этой сцене. Посыл первой фотографии вполне очевиден: перед нами не простой президент, но избранник. Этот снимок словно подтверждает: "Эстетическим инвариантом портрета является категория "серьезного", а содержанием этой последней может быть "и трагическое и возвышенное" (Е.Басин; я не буду вдаваться в анализ приведенного определения). Серьезность здесь совпадает с тяжестью возложенного на президентские плечи груза государственных забот. А избранность - намек на помазанничество. Так и хочется сказать: Государь, портрет Государя. На другом краю спектра допустимых воплощений находится, напротив, незаметность. Впрочем, сообщение, исходящее от второй фотографии, прочитывается несколько иначе: непритязательность, связь с простыми людьми - даже если они не подозревают об этом. И в том и в другом случае, однако, это отнюдь не личные черты: скорее, речь идет о разных ипостасях самого президентства в его новом для нашей страны понимании.
Есть один снимок, который все-таки смещает ранжиры. Я не имею в виду фотографии обнаженного торса президента, по поводу которых в прессе было сказано немало восхищенных слов. Я имею в виду троих, идущих по кремлевскому двору: Путина, Пола Маккартни и его последнюю (теперь уже бывшую) жену. На лице сэра Пола озабоченность с оттенком раздражения: то ли его беспокоит грядущий вечерний концерт, то ли он силится понять, что объясняет ему российский президент. Ни у него, ни у его жены нет и следа неловкости от общения со столь высокопоставленной персоной. Этот снимок, помещенный в ту часть книги, где освещаются контакты с деятелями мировой культуры (ему предшествует групповой портрет с умиленными мужчинами семейства Михалковых), указывает в неожиданном, но верном направлении: на медийность власти, на иконическое равенство политики и сферы развлечений в мире, в котором мы живем сегодня. Качественного различия между иконами - символами соответствующих сфер жизни - здесь не наблюдается.
Портреты Изабель Юппер, прославленной актрисы-интеллектуалки, можно назвать таковыми в полном смысле этого слова. Везде присутствует один и тот же персонаж, хотя его облики меняются до неузнаваемости. Я бы отнесла это на счет той особой пластики, которой отмечены далеко не все артисты; есть некоторые, вроде Юппер, которых роль преобразует чисто физически. И дело вовсе не в гриме. С такой благодатной пластической основой и имеют дело именитые фотографы. На выставке легко узнается их почерк, накладывающийся на натуру, как грим. Это Нэн Голдин, Сара Мун, Анри Картье-Брессон, Робер Дуано, Эдуар Буба, Ричард Аведон, Хельмут Ньютон, Роберт Франк, Жанлу Сиефф, Роберт Уилсон и даже Джоэль-Питер Уиткин, сделавший фотоколлаж с акцентом на лицо актрисы. Впрочем, портрет - это точка встречи двух субъективностей, фотографа и собственно модели. Какая же роль отведена самой Изабель Юппер на этих столь различных фото?
По-видимому, это вызов, который бросает фотографу одновременно актриса и личность. Если у Юппер нет амплуа, то есть определенный образ. Она довольно замкнута, не любит давать интервью и комментировать личную жизнь. Сьюзен Сонтаг определяет ее красоту как разновидность добродетели. Эльфрида Елинек настаивает на доверии: Юппер играет без усилия, правда просто выходит на поверхность - в данном случае актерского лица. Есть что-то во всех портретах, словесных и фотографических, что соединяет вместе два Я - актерское и человеческое. И все же можно допустить, что портретист старается схватить главное: за множественными лицами Юппер должна скрываться истина об индивидуальности.
Таково допущение, основное допущение классического искусства портрета. И Юппер - с помощью художников-посредников - в самом деле удается нечто до нас донести: мы обмениваемся взглядами, она нас этому учит. Действительно, это род доверия, устанавливающийся между нами, поскольку она впускает нас в тот мир, в котором мы уже вместе с нею находимся. Поэтому, наверное, кажутся искусственными кадры, где Юппер заставляют позировать, - в них прочитывается лишь претензия фотографа. И тем не менее Юппер остается и здесь гармоничной.
Однако поза в конечном счете неотделима от актера, ведь его лицо обезличено в силу принадлежности первого к обширному списку публичных фигур. Как и лицо президента, оно всецело переобозначено - личное уступает место производному от соответствующего имиджа. Не сотвори себе кумира - а это и есть реальные кумиры наших дней. Президент и актер - оба скрывают свое "подлинное Я". Вернее так: за подлинным Я президента всегда стоит истина (тайна!) народа и государства, а индивидуальность актера растворена в бесконечной игре. И в предельном случае фотопортрет только это и фиксирует - два разных модуса публичности, два типа маски-иконы.
Продолжая тему функций лица в пределах общего медийного пространства (а это больше, чем просто публичность), можно обнаружить следующее. Так или иначе, но все мы прекрасно знаем о "нулевой степени" портретного изображения президента нашей страны. Это фотографии или плакаты, которыми украшены кабинеты государственных мужей всех уровней без исключения. Пережиток культа личности, в этом можно усмотреть и более древний обычай: так, в Византии икона, выставленная публично, была гарантом юридической силы любых соглашений, поскольку чудесным образом передавала невидимый взгляд. Ну а о том, что императоры использовали иконы в своих политических целях, говорить, наверное, излишне. Так вот, такой парадный портрет - это знак власти par excellence. Даже если он не гарантирует честность обладателя, само его присутствие в кабинете равнозначно присяге на верность. Этот портрет остается, по сути, невидимым, однако он является условием - матричной формой - всех остальных. Не исключая и тех, что вошли в фотоальбом "Владимир Путин".
В обеих фотографических подборках есть по одному изображению, которые формально и тематически образуют вместе невольную пару. Это портреты "с наплывом", когда оба протагониста позируют в темных очках. В альбоме Путина такая фотография занимает центральное место, а аналогичный снимок Юппер в исполнении Голдин служит своеобразной заставкой ко всей экспозиции в целом. Странная пара. За очками Путина - они слегка опущены - виден твердый, нацеленный взгляд. Кажется, этот аксессуар только для того и нужен, чтобы установить барьер между взглядами - президента и случайного зрителя. Нахмуренные брови выдают решительность или решимость. Облик не чужд агентурному коду - в нем, с поправкой на жесткость, узнается великолепный Джеймс Бонд. Здесь, собственно, сходятся разные коды: такой президент всевидящ, всезнающ, готов покарать. Что до его внешнего облика - dress code, - то он безупречен. Портрет почти лишен фона, только расплывчато вспыхнули блики. Юппер, зябко сидящая на парковой скамейке, не источает силы. Совсем наоборот. В изгибе ее фигуры читается усталость, темные очки, одетые в ненастную погоду, наполовину скрывают лицо. Обычно артисты заслоняются очками, чтобы избежать узнавания. Юппер, которой не видно, пожалуй, ближе всего к "настоящей". К тому же Нэн Голдин - это мастер предъявления частного, его разоблачения перед зрителем, застигаемым фото врасплох. Может быть, ей - одной из немногих - удается передать ускользающий жест (манеру), еще не ставший красотой. И даже добродетелью. Здесь проглядывает сырая материя жизни, принявшая случайный контур.
Как и Изабель Юппер, Владимир Путин не любит делиться новостями своей личной жизни. Тем не менее в альбоме показана его семья, хотя и с надлежащими предосторожностями. Людмила Путина появляется несколько раз, в основном в официальном контексте. Надо признать, что все снимки сделаны с исключительным к ней расположением. А вот увидеть дочерей Катю и Машу так и не удастся - хотя они засняты летающими на сноуборде, отдыхающими на борту семейной яхты и бредущими вдоль каменистой бухты, лица их зрителю всякий раз недоступны: это либо вид со спины, либо инкогнито, даруемое горнолыжным снаряжением. Приходится довольствоваться малым. Зато российский президент приближается к киногерою: он может положить на лопатки в поединке дзюдо, боксирует, занимается рафтингом, вычерчивает слаломные виражи, наконец, ни видом, ни выправкой не уступает ковбою. В этих спортивных играх - не самих по себе, а в способе их представления - главным мотивом является высокая физическая подготовка. Семантически они ничем не отличаются от вылетов на вертолете, опробования стратегического бомбардировщика или посещения атомной подводной лодки. Везде присутствует подтекст сильного, напористого, бескомпромиссного руководителя, полностью владеющего ситуацией. (Таков ли образ первых двух российских президентов?)
Журнал "Тайм" назвал В.В. Путина человеком 2007 года. Во всю обложку красовался еще один его портрет, причем настоящий, фронтальный. Что говорило миру это лицо? В тонкой переносице и близко посаженных глазах читалась азиатскость. Это уже не мужчина северного типа со знаменитого "Портрета четы Арнольфини" (сходство Путина с героем ван Эйка отмечалось неоднократно). Скорее, это лицо той новой геополитической реальности, которую привыкли связывать с глобализацией. Если воспользоваться языком политики, а заодно психоанализа, то речь идет об угрозе. Действительно, мужчина, смотрящий с обложки журнала, - это Другой во всей его энигматической непроницаемости. Он разом пугает и вызывает к себе интерес. (Особенно впечатляет снимок того же автора, помещенный в начале главного материала номера с говорящим названием "A Tsar Is Born". Имя фотографа - Платон, и ему великолепно удается передать эйдос победившей у нас автократической власти.) Но так оно видится снаружи. Изнутри картина вроде бы теплее. Можно по-прежнему стоять у прилавка и листать уникальный в своем роде альбом фотографий. Только удивление не сменится доверием.
Снимок Изабель Юппер фотографа Нэн Голдин - (c) Acrstudio.com