От редакции: Для того, чтобы оценить предлагаемый Тимофеем Бордачевым проект "большой сделки", мы обратились к Аркадию Мошесу, руководителю программы «Россия — ЕС» Финского Института международных отношений.

* * *

Русский журнал: Насколько реалистичен проект, предлагаемый Тимофеем Бордачевым? Могут ли Россия и ЕС воспользоваться опытом формирования самого Евросоюза и организовать общий наднациональный орган, который бы координировал вопросы энергетики и не зависел бы ни от России, ни от Евросоюза, являясь аналогом брюссельской бюрократией?

Аркадий Мошес: Конечно, предложение интересное. Оно заслуживает внимания как образец позитивного мышления, позитивного представления о том, как можно двигать вперед российско-европейские отношения. Но, думаю что на настоящий момент и на обозримую перспективу оно нереалистично и нереализуемо.

РЖ: Что именно мешает воплощению в жизнь этого позитивного мышления?

А.М.: Тут есть несколько моментов. Во-первых, сомнительна сама применимость исторической параллели с образованием Евросоюза на основе энергетического альянса. Ведь когда возникало Европейское объединение угля и стали, оно возникало среди ряда экономических субъектов, которые на тот момент имели схожие экономические структуры и политические системы. Да, была разная история, взаимное подозрение, но все-таки схожесть была. В рамках такого контекста выход на соглашение о слиянии суверенитетов был вполне возможен. Я могу здесь принять то, о чем Тимофей Бордачев говорит все время: что речь идет не об отказе от суверенитета, а о слиянии суверенитетов. Так вот при взаимодействии схожих по сути государств и политических систем, пусть и с разной историей, слияние суверенитетов осуществлять было легче. В случае же сегодняшней России и ЕС у нас, с одной стороны, существует единый, или, по крайней мере, достаточно хорошо отлаженный правовой и экономический механизм, состоящий из двадцати семи государств, с другой – одно государство со специфической и политической, и экономической системой. Поэтому мне очень трудно представить переход к какой-то пусть даже не наднациональной, но квази-наднациональной единой структуре.

Сегодняшняя Европа, сегодняшний Европейский Союз, это не только и не столько география и геоэкономика, сколько именно политико-правовая система, подразумевающая эти самые пресловутые ценности и правила игры. Россия по этим правилам игры на сегодняшний момент объективно не играет и играть не очень хочет. И ожидать, что страны Европы пойдут на частичный демонтаж той системы, которую они выстроили, ради того, чтобы построить нечто общее с Россией, на мой взгляд, не очень реалистично.

Во-вторых, даже если мы рассмотрим сугубо экономическую подоплеку, то на сегодняшний день Россия и большая часть Европейского Союза находятся в состоянии экономической взаимозависимости, по сути, по одному вопросу – газ. Ничего другого эта взаимозависимость пока не касается. Нефть – полностью глобализированный продукт, поэтому худо-бедно, несмотря на все разговоры, нефтью мир вполне обеспечен. От российского же газа Европа зависит в силу как некогда принятых решений, так и существующей инфраструктуры газовой транспортировки. Так что, конечно, основания для взаимозависимости есть, но их недостаточно. И то, что мы наблюдаем буквально в последние годы или месяцы – Европа с серьезным беспокойством взирает на свою часть взаимозависимости – подсказывает, что ЕС заинтересовано скорей в понижении сугубо экономической зависимости от России, чем в выстраивании на основе этой экономической зависимости новой геоэкономической – и тем более геополитической – структуры.

РЖ:Что в таком случае ждет новое Соглашение о партнерстве и сотрудничестве между Россией и Европейским союзом, которое стороны так или иначе должны вскоре подписать? Неужели оно так и не будет подписано и все останется по-старому?

А.М.: Я не считаю, что переговоры по новому Соглашению обречены, но продвигаться они будут очень трудно. Дело в том, что запуск этих переговоров – в известной степени вещь инерционная: просто в свое время договорились, что придет момент и переговоры будут запущены. Понятно, что старый договор устарел, он устарел как с точки зрения концепции, которая была в него заложена – европеизация России, так с точки зрения целого ряда практических моментов. Поэтому здравомыслящие люди, и в Москве, и в Европейском Союзе, решили – нужен новый документ. Но между тем моментом, когда они решили, и тем моментом, когда переговоры были запущены, прошло уже много лет. Динамика отношений в тот момент была такова, что они ухудшались и все больше обострялись. Поэтому сегодня у нас нет даже четкого понимания концепции того, как будет выглядеть документ: Россия видит его как рамочный документ о стратегическом партнерстве. Европейский союз же в своем легалистском стиле видит его как документ, так или иначе охватывающий все основные стороны российско-европейских отношений. То есть, когда нет согласия даже по поводу концепции, ожидать сколько-нибудь беспроблемного хода переговоров и их быстрого завершения, не говоря уже о ратификации, просто не приходится. Я не исключаю, что диалог будет продвигаться, но в любом случае на него уйдет много лет. Пока же та стратегическая идея, которую предлагает Бордачев, и реально идущий переговорный процесс, подразумевающий не общее стратегическое видение, а скорее юридическое и инструментальное регулирование – это, так сказать, песни из репертуара абсолютно разных оркестров.

РЖ: То есть проект Бордачева при всей его притягательности имеет пока мало шансов претвориться в реальность?

А.М.: Да. Это попытка предложить концептуальное видение российско-европейского союза, который бы покоился на экономической основе. Это серьезная концепция, она проработана. Но дело в том, что существующая сегодня экономическая основа слишком шаткая, она обладает недостаточно всеобъемлющим характером. Нам предлагается всеобъемлющий стратегический союз, так или иначе завязанный на газовую трубу. Основание у этого союза получаются очень узким. Это пирамида, которая стоит на своей вершине, и скорее всего она не устоит.

РЖ: Тимофей Бордачев указывает на глобальные сдвиги, происходящие в современной миросистеме. Эти сдвиги могут заставить и Европу, и Россию переосмыслить свои старые опасения и понять, что вместе им будет куда лучше. По мнению Бордачева, США – плохой союзник для Европы, так как Америка скорее дестабилизирует Евразию, чем вносит в нее какую-то стабильность. Что вы можете сказать об этом повороте проблемы?

А.М.: С описанием общего положения дел в мире я полностью согласен. В мире действительно происходят очень серьезные качественные изменения, России и Европе в одиночку будет трудно противостоять вызовам смещения силовых потенциалов в сторону Азии. Меня тут настораживают как минимум две вещи.

Во-первых, тезис о том, что Европе удастся оторвать себя от Соединенных Штатов. Трудно рассуждать о том, что будет через 20 или 30 лет, но пока я не в состоянии представить себе эту картину. Да, в период первой администрации Буша трансатлантический разрыв действительно назревал, но он не нарастает, а сокращается: его начали ликвидировать уже в период второй администрации Буша. Американцы осознали, что мир многополярен и что в одиночку им будет трудно, это же осознали и европейцы. Поэтому сегодня Обама будет стремиться к преодолению доставшегося ему негативного наследия, и в Европе, похоже, готовы идти ему навстречу. Возвращение Франции в военную организацию НАТО – очень серьезный символ. Об этом говорили долго, но возвращение произошло именно сегодня. И Обама, в период своей избирательной кампании приезжающий и выступающий в Берлине, это тоже очень серьезно. Так что мне с трудом верится в то, что в Европе укрепится мнение о том, что американская политика носит антиевропейский характер и подрывает стабильность Евразии.

Во-вторых, одного сдвига силовых потенциалов в мире недостаточно для выстраивания отношений подлинного партнерства между Россией и Европейским союзом. Для того, чтобы партнерство стало возможным, Россия должна понять, что современная система европейских ценностей – пресловутые демократия и либерализм – является компонентом успеха. Она является неотъемлемым слагаемым экономического развития. С этим можно спорить, но в Европе этот тезис под сомнение не ставится. Если же он будет ставиться под сомнение в России, то никакой подлинный стратегической союз окажется невозможен.

РЖ: Получается, что главное – все же политика, а не экономика?

А.М.: На самом деле, тут и то, и другое. Это не чистая политика, скорее это конституционный дизайн, внутреннее устройство системы. Европейская система выстраивается на определенных принципах. Мы с вами говорим о создании нового организма с единой кровеносной системой. Кровеносная система должна быть именно единой, если вместо единой кровеносной системы мы где-то все равно будем ставить перемычку, шлюз, то у нас ничего не получится. Пока же такая перемычка существует, пока у нас есть граница, разделяющая правила игры, принятые в Евросоюзе, и правилами игры, существующими в России. Пока правила разные, стратегический союз – даже энергетический – невозможен.

Беседовал Дмитрий Узланер