Фундаментальный коллективный труд французских исследователей, продолжающий лучшие традиции как школы «Анналов», так и микроистории К. Гинзбурга – панорама изменения как статусов тела, как и тех социальных и психологических обстоятельств, в которых этот статус менялся. Особенность той большой эпохи, которую охватывает исследование в том, что во времена великих волнений, когда нет четкой границы между массовыми психозами и психологическими перипетиями, и в самом теле различаются физиологические и психологические обстоятельства. Всякие попытки регулировать телесные нормы извне (этикет) или изнутри (медицина) приводят не к различению физиологических и психологических феноменов, а к расслоению различных идущих изнутри практик: скажем, оказывается, что за раздражение отвечают грубые мышцы, а за чувственность – субтильные нервные окончания.

Поэтому первый том «Истории тела» читается двояко. Содной стороны, это своеобразные пролегомены к трудам М. Фуко, показывающие, как обходились с телом до того, как дисциплинарные практики надзора стали метоописанием всех и нормативных, и аномальных явлений. С другой стороны – предыстория различных интеллектуальных и эстетических девиаций, от позитивистского механицизма до изломанной чувствительности, которые вполне совмещаются с утверждением официальной языковой и телесной нормы.

Авторам не откажешь в остроумии, которое появляется в самых неожиданных местах. Например, читая, как по свидетельству Вазари, изображение обнаженного мученика Себастьяна вызывало самые непристойные внутренние движения у посетительниц храма, впору вспомнить функции «пин-апа». Но ведь юмор в том, что этот пин-ап до эпохи массового потребления был настоящим pin – мученик был пригвождён стрелами. Такое неожиданное барочное остроумие авторов, на грани фола, не противоречит их научной въедливости, а только окрашивает её дополнительными оттенками.

Поразительны описания тех телесных практик, которые подразумевают массовое участие: скажем, как в старой доброй Европе подвешивали живого гуся с моста, и все взрослые жители залезали в реку, соревнуясь, кто сможет выпрыгнуть из воды настолько ловко, чтобы откусить гусю голову. Это, конечно, можно отнести на счет спортивного азарта: но очевидно, что люди были в ту эпоху не самыми сытыми, и грёзы о победе внушала многолетняя мечта наесться гусятины вдоволь. Заслуга авторов в том, что они прекрасно понимают, что нельзя свести телесные практики ни к голой страсти, которая гаснет в своей ярости, так и к рациональному (или суеверному) решению, которое невозможно в эпоху, когда каждый год приносит всё новые контакты с миром, всё новые символические трансакции. Именно поэтому описания истории анатомии, истории гигиены, истории сексуальности или спорта столь неподдельно прозрачны, несмотря на то, что существует уже много исследований по отдельным вопросам. Мы словно проникаем в лабораторию анатома, в монастырь или Версаль, и думаем, как бы вел себя там человек, до этого занимавшийся только решением практических вопросов.

И страницы, посвященные переходу от практических навыков к спекулятивным концепциям тела всегда замечательны. Начиная с мистики избранничества, стигматов и милосердия к ранам как мистики «посещения», и кончая ловкостью физиологов, которые, привыкнув простукивать винную бочку, простукивали грудную клетку, мы видим галерею картин. В разных одеждах сюжет один: как от привычки перейти ко второй природе, как создать дополнительное тело собственного научного опыта, в зеркале которого и будут видны изъяны первого тела. Отсюда и риски путешественников, и дуэли аристократов, и анатомическая тщательность художников, и натурализм духовности мистиков – всё это изобретение новых зеркал и новых паспортов тела, которые потом сами становятся телами все европейской мысли. – А. Марков.

История тела: В 3 тт. / под ред. Алена Корбена, Жан-Жака Куртина, Жоржа Вигарелло. Т.1.: От Ренессанса до эпохи Просвещения. / пер. с фр. М.С. Неклюдовой, А.В. Стоговой. – М.: Новое литературное обозрение, 2012. – 480 с.: илл. – (Серия «Культура повседневности).