Вероятно, главным политическим мифом российского доктринерского либерализма все еще остается миф о том, что свобода индивида несовместима в какой бы то ни было форме с авторитаризмом. Однако, напротив, есть основания вывести своеобразную теоретическую аксиому: любое государство вне зависимости от своих конституционных и ценностных основ лишь в том случае будет эффективным, если по духу будет оставаться авторитарным. Чем сплоченнее будет население, чем результативнее будет каждый его гражданин (как солдат, выполняющий определенную боевую задачу), чем больше веры будет у граждан в свое правительство и в свою элиту, чем больше будет уважения к своей стране, тем вернее данное государство добьется крупных успехов не только в узковоенной сфере.

Составляющие эффективной авторитарной системы можно определить, основываясь, в частности, на политической практике такого столпа парламентаризма, как Англия. К ним относятся:

- идеология исключительности и национального превосходства (мессианство);

- культ силы;

- фундаменталистская система ценностей, предполагающая однозначность и бескомпромиссность видения мира в заданных пределах, призванная культивировать дух верноподданства и "мандаринскую философию";

- принцип фюрерства в управлении.

Все это сознательно пестовалось в старейшей демократии Запада, своего законченного вида достигнув во времена викторианства.

Идеология исключительности подпитывалась здесь традицией. Архиепископ Аббот еще в 1627 году писал, что в "Англии всегда жили под статутами и обычаями, а не под милостью принцев" (как в континентальной Европе. - Б.И.). Спустя два столетия, в 1887 году, известный английский юрист конституционного права сэр Э. Герн противопоставлял английский парламентаризм, основанный на неписаной конституции и традиционных английских свободах более примитивному, по его мнению, французскому цезаризму с деспотической властью императора. Дух превосходства (как страны, где подданным гарантированы вольности), поддерживавшийся особым характером конституции, был укреплен и религией. Протестантизм и свобода с 17-го века стали рассматриваться в Англии как синонимы, что было зафиксировано даже в ряде парламентских актов периода Реставрации и Славной революции. В результате в национальном самосознании с этого времени образовалась прочная связка между представлением о гарантированных английским подданным вольностях, ветхозаветным мифом об избранном народе и идеей о безусловном превосходстве английского modus vivendi над иностранным. В английских публичных школах в викторианскую эру учили, что француз как человек по своим качествам стоит гораздо ниже англичанина, что русские и ирландцы недостаточно дисциплинированны и т.д.1 А незадолго до Первой мировой войны преподавателям истории было даже дано указание читать курс в соответствии с принципами "своей расы"2.

Если верить различным свидетельствам, то в викторианской Англии процветал культ грубой силы. Показательно, например, какие книги рекомендовали читать будущим властителям империи. Для нескольких поколений будущих архиепископов и премьер-министров своего рода "Р.В.С." стала книга Т. Хьюза "Школьные годы Тома Брауна". В ней, в частности, содержалась такая рекомендация: "Если ты проигрываешь в споре, не раздумывай: может быть, победители были правы; и тем более не признавай поражения. Лучше последуй примеру Брауна: дай им как следует или заставь поднять руки". Таким образом, юных британцев учили не обороняться, а наступать. Так называемые паблик-скул (например, знаменитый Итон) подчеркнуто ставили характер выше интеллекта. По этому поводу уже в поствикторианский период отмечалось, что "юноша, покидающий английскую паблик-скул в постыдном неведении даже начатков полезных знаний... неспособный говорить ни на каком языке кроме собственного, а писать и на нем умеющий лишь кое-как... тем не менее выносит из школы кое-что бесценное: мужской характер... привычку повиноваться и приказывать...".

В "либеральной" Англии периода правления королевы Виктории не приветствовали и индивидуализм, оказывающийся в противоречии с общепринятыми представлениями о правительстве и морали. Все сферы общества пронизывала имеющая религиозное происхождение дисциплина. Публицист Джеймс Фицджеймс Стефен в этой связи писал, что "наша (то есть британская. - Б.И.) социальная нетерпимость никого не убивает, не искореняет никаких мнений", но "лишь вынуждает скрывать их, что чрезвычайно способствует сохранению существующего порядка вещей". Также и Дж.Ст. Милль в 1859 году отмечал, что в Англии считается нравственным проступком не делать того, что делают все другие, а тем более - пусть в сфере частной жизни - делать то, чего никто больше не делает. Составной частью викторианского состояния духа был вождизм. "Английская культура... с готовностью подчиняется лидеру", - указывал в 1920-е немецкий исследователь В. Дибелиус. Сами англичане были еще красноречивее. На второй год с начала Второй мировой войны в одной из публицистических работ указывалось, что английское элитное образование "как по форме, так и по содержанию строится на принципе фюрерства... Паблик-скул, по своей сути, являются абсолютно недемократичными заведениями". А еще за полстолетия до этого другой автор Э. Мэк писал, что паблик-скул "исключают свободу мальчиков... воспитывают лояльность к сообществу... и создают вождей империи, верящих в свою миссию и не анализирующих ее".

Демонстративное почтение к вышестоящему руководителю проявлялось и в парламентской практике. Так, американский наблюдатель, посетивший Англию в 1860-е годы, писал, например, что консервативные тори здесь управляются своим лидером "неограниченно деспотически" (вспомним в этой связи позднейшие упреки в адрес М. Тэтчер в диктаторском руководстве правительством и партией. - Б.И.). Дух фюрерства накладывал отпечаток и на конституционное устройство. Исследователь британской конституции У. Бэджгот описывал его как строгую, иерархическую структуру. Где нижние слои смирялись с отсутствием избирательных прав, передоверяя выбор средним слоям, средние слои, в свою очередь, только выбирали, но отказывались от управления страной, передоверяя эту миссию высшим слоям; наконец, высшие признавали власть кабинета министров, сформированного из лучших представителей высших слоев. При этом власть кабинета - как свидетельствует другой английский государствовед Р. Мюр - была "практически неограниченной и бесконтрольной", а решения правительства в глазах населения обладали безусловным авторитетом. Господствовала максима - right or wrong, but my country3.

Авторитарный викторианский modus vivendi сформировался преимущественно, так сказать, органично - естественным путем. В данном контексте особый интерес представляет опыт немецкого национал-социализма, который есть основания рассматривать как попытку искусственно - "сверху" - создать органичное "народное сообщество" британского образца. Бросается в глаза сходство практик социализации индивида в викторианской Англии и гитлеровской Германии: "Гитлерюгенда" и организации бой-скаутов, паблик-скул и наполас (элитных школ гитлеровской Германии. - Б.И.), расовой доктрины национал-социализма и националистической концепции истории в Великобритании. Интересны в этой связи и высказывания вождей рейха. Свое восхищение Англией неоднократно выражали сам фюрер, В. Дарре (кстати, учившийся в британском Уимблдоне), Г. Геринг. Й. Геббельс называл Англию прототипом "народного сообщества" и высоко оценивал сплоченность "политически воспитанного народа", обосновывая необходимость тоталитарного государства в Германии тем, что в отличие от Англии, где сознание своей национальной принадлежности есть нечто само собой разумеющееся, в Германии его приходится прививать искусственно. А идеолог партии Розенберг как-то заметил в этой связи, что сэр О. Мосли вполне мог бы не называть свою партию Британской фашистской партией.

Если принять версию, что национал-социализм в общем и целом представлял собой не что иное, как попытку искусственно создать органичное общество, которое в Англии возникло естественным образом (эксцессы времен рейха при этом можно отнести на счет характера интерпретации теоретических посылок и специфики политической практики тоталитарного государства в условиях фактически гражданской войны), то мы подходим к интересному вопросу. Если НСДАП, используя наработки и технологии авторитарной системы викторианской демократии, стремилась искусственно "сверху" построить эффективное однопартийное фюрерское государство, то нельзя ли аналогичным образом построить эффективное конституционное (в либеральном смысле) государство?

Любопытно, что путинская концепция "управляемой демократии" по существу находится на пути к подобному "фашистскому" способу построения стабильной либеральной демократии, опирающейся на сильное государство. Не владея необходимыми теоретическими знаниями, по-прежнему опираясь на преимущественно марксистские социологические модели (отсюда не в последнюю очередь вытекает представление о примате экономики над политикой, характерное для нынешнего курса), нынешняя элита не может сознательно поднять на щит подобный проект. Но эмпирически путинская Россия подошла к нему вплотную.

Фактическая монополия одной партии и широкие полномочия президента в совокупности искусственно создают в России в рамках демократических институтов авторитарный режим, аналогичный авторитарной модели рейха (по крайней мере, в собственно политической сфере), открывающий широкие перспективы для реформ "сверху". Опираясь на него, президент уже провел в жизнь ряд практических инициатив, которые должны закрепить определенный конституционный дизайн, способный, с точки зрения его автора, сделать политическую систему более работоспособной и устойчивой. Закрепил искусственно господствующее положение существующих ныне партий (с этой целью запретив депутатам переходить из фракции в фракцию, общественно-политическим движениям и их блокам принимать участие в выборах и подняв планку для прохода партий в Думу). Изменил систему выборов в регионах для повышения управляемости страной. Для дальнейшего укрепления де-факто и так однопартийной системы разрешил партиям выдвигать кандидатов в губернаторы. Все эти меры, однако, оформляют лишь "надстройку". "Базис" - структуры политической социализации индивида - обрисован в путинской России лишь в самых общих чертах. Появились неуверенные намеки на возможность пересмотра концепции преподавания национальной истории. Очень робко начали поднимать вопрос о создании массовых молодежных движений. Но не более.

Очевидно, что характер преобразований отражает не только интеллектуальный багаж режима, но и его идеологическую направленность. По-видимому, при нынешнем все же преимущественно либеральном и западническом режиме сохранится status quo и попыток построить в рамках демократии авторитарную систему предпринято не будет. В России не появится ни реального аналога бой-скаутов и "Гитлерюгенда", воспитывающих деятельных и сильных граждан, ни своих "наполас", где бы из всех слоев населения могли отбирать лучших, чтобы готовить к миссии вождей государства, ни реальной фундаменталистской системы ценностей, ни сознательно культивируемых вождизма и дисциплины, ни одобряемого государством агрессивно патриотического взгляда на национальные историю и культуру. Но политические силы, способные двигаться в этом направлении более последовательно и решительно, чем "путинисты", в стране есть. Конечно, партиям a la "ЛДПР" и "Родина" на условиях честной предвыборной борьбы прорваться к власти никто не даст. Все получившие распространение после Беслана и монетизации под влиянием эмоций рассуждения о неизбежном системном кризисе режима пока не оправдываются. И, как представляется, вряд ли оправдаются (почему - отдельная тема). У режима достаточно возможностей, чтобы "потопить" непримиримую оппозицию. Однако шанс смелому национал-либеральному проекту может дать сам характер нынешней "управляемой демократии".

При рассмотрении этого определения важно, как представляется, принять во внимание, что значимы здесь обе составляющие. И предикат "управляемая" и предмет предиката - "демократия". Предикат "управляемая" дает понять, что поддержание у власти той или иной группы лиц (элиты) при этом режиме возможно обеспечить искусственным путем: с помощью контроля над СМИ, лучшего и более эффективного пиара (вспомним в этой связи Ю. Хабермаса, отмечавшего, что иллюзия свободы при демократии открывает дорогу еще более совершенному тоталитаризму. - Б.И.), снятия с выборов неугодного кандидата под благовидным предлогом, создания искусственной партии, которая оттянет голоса, наконец, просто откровенной подтасовки результатов голосования (последнее, в условиях "управляемой демократии" может использоваться весьма результативно, ведь даже небольшой погрешности на минимальном числе участков при подсчете голосов, когда разрыв небольшой, может оказаться достаточно, чтобы итоги выборов полярно изменились).

Тем не менее, пусть и "управляемая", демократия остается демократией, что предполагает, что власть в той или иной мере опирается на реальную поддержку избирателей (потому что в противном случае это была бы уже не демократия). Если так, то при всей мощи современных политтехнологий, возможность манипулировать общественным мнением все же остается ограниченной известными рамками. Поэтому, даже не пуская оппозицию во власть, режим вынужден приспосабливаться к ландшафту, и может получиться так, что, провозглашая те или иные принципы из тактических соображений, он внутренне переродится, как это один раз уже произошло - в 2000 году. Когда Путин был назван "наследником", мало кто рассчитывал, что он на самом деле возьмет курс на реставрацию великой державы. Но с того времени состояние государства действительно изменилось, и, несмотря на известную преемственность политики, образы первого и второго президентов в сознании россиян сегодня разительно отличаются. Между тем тактический перехват лозунгов оппозиции, на волне популярности которых Путин пришел к власти и затем укрепил свой режим, начался еще при его предшественнике.

И сегодня мы тоже наблюдаем, как ферменты доктрины оппозиции постепенно становятся частью программы власти. Так, путинский режим взял на вооружение предложение лидера ЛДПР о национализации стратегически важной нефтяной отрасли (сегодня происходит ее скрытая национализация), в результате реализации одного из программных положений либерал-демократов оказался преобразован Совет Федераций и появился Государственный совет. В соответствии с инициативами "государственнических" партий нежизнеспособный федерализм был заменен системой фактического "назначения" губернаторов. Уже происходят первые объединения регионов, что также можно расценивать как воплощение в жизнь пункта из платформы "государственнической" оппозиции. Пропрезидентская партия, пусть и с известными оговорками, провозгласила своей доктриной консерватизм, к числу своих предшественников причислив И. Ильина и даже "реакционера" Александра III (см. "Библиотека Единой России"). Наконец, решение правительства о том, что Стабилизационный фонд должен использоваться для инвестирования реального сектора обозначило отход от либерализма Гайдара - Чубайса в экономике.

Динамика настроений в обществе показывает, что идеи "государственников" и "почвенников" постепенно набирают все большую силу. Одновременно в посттоталитарной России сохраняется известный иммунитет к диктатуре. В результате создаются предпосылки для некоего промежуточного варианта. Таким вариантом, по крайней мере теоретически, и могла бы стать так называемая национал-либеральная демократия - результат своеобразного синтеза эмпирической практики советского тоталитаризма и основополагающих установок либеральной идеологии в сочетании с викторианскими системой ценностей и технологиями социализации индивида.

Примечания:

1 Британский аристократ Хьюстон Стюарт Чемберлен, автор известной книги "Основы 19-го века", писал, например: "Меня учили... считать французов более низким сортом людей и не упоминать их наравне с англичанами... Сам Бог не смог бы выбить из англичанина чувство собственного превосходства" (см. М. Саркесянц "Английские корни немецкого фашизма". - СПб. 2003. С. 156).

2 Речь тут не идет об антропологическом расизме. В 19-м веке понятие "раса" употреблялось в науке и публицистике не только для определения антропологического типа человека, но и как синоним понятий "нация" и "этническая общность". Впрочем, нередко в него вкладывались разные смыслы единовременно.

3 Когда в 1938 году немецкий социал-демократ Вернер К. попросил политического убежища в Великобритании, во время официального собеседования, принимавший решение судья спросил его о причинах, по которым тот не хочет оставаться на родине. Узнав, что Вернер не согласен с политикой своего правительства, судья обрушился на него: "Так вы хотите жить в Англии, чтобы так же действовать против нашего правительства?" М. Саркесянц, приводящий этот факт, указывает, что "английский патриотизм однозначно оценивал экзистенциальное неприятие правящего в отечестве режима как бесчестное предательство" и что "в Англии принцип... "Это моя страна, права она или не права" стал частью "здорового" национального чувства..." (См. Саркесянц. Цит. соч. С. 100).