География с историей

Что ни говори, а историю наукой назвать невозможно, в нее можно либо верить, либо не верить - ну примерно как в бога. Так же невозможно назвать наукой и географию. Обе эти "науки" - скорее, искусство, скорее, литература, в полной мере зависящие от таланта индивидуума, ими занимающегося. Исторические и географические факты можно трактовать сколь угодно вольно, подстраивая их под любую собственную концепцию. Единственное различие между двумя этими "науками" состоит в том, что историю нужно (или не нужно) принимать на веру, а точность (но не трактовку!) географии можно поверить собственным опытом.

Итак, я припал к самым истокам, явился на родину своего отца - в село Дубовый Гай. И увидел там вещи невероятные, просто немыслимые для путешествующего по русским землям. Мои чичероне Людмила и Андрей провезли меня сначала в один конец этого чуда-села - немецкий. Двухэтажные аккуратные домики с красными черепичными крышами, цветущие палисадники выходят на улицу с безупречным асфальтом. А в самом конце улицу итожит кирха. С органом, между прочим!

- Наши немцы - особенные, - не без восхищения говорит Андрей. - Они сперва, когда разрешили, рванули в Германию, а потом все как один вернулись. И такое началось! Село-то наше - богом и людьми забытое в степях, отродясь ничего толкового здесь не было, пшеницу и ту в советские времена умудрялись всего по 10 центнеров собирать с гектара. Дубовую рощу, которая нам название и дала, даже мой покойный уже дед не помнил. Извели лет восемьдесят назад. А говорят - красавица была. Грязно здесь было, скучно, голодно даже. Мальчишкой еще помню, как все село сбегалось в сельпо, когда хлеб привозили, - не дай бог опоздаешь, на всю неделю без хлебушка останешься...

- Да что говорить, - подхватывает Людмила. - Нас родители сызмальства воспитывали так, чтобы мы, как подрастем чуть-чуть, отсюда удочки сматывали... В Балаково, в Саратов, а лучше - в Москву.

Дальше я узнал, что дубгайские немцы стали возвращаться: им не пришлась по вкусу тесная Европа, им хотелось русского простора. Они привезли с собой идеи и - главное - деньги. Те самые "подъемные", которые немецкое правительство выплачивало эмигрантам. Купили вскладчину нескольких породистых лошадей и завели в Дубовом Гае вещь невиданную - конный завод. И то - где как не в этих бескрайних степях разводить лошадей?!

Русская часть села ударилась поначалу в такую привычную для этого народа зависть. Однако нашлись благоразумные люди, которые сумели убедить односельчан, что гораздо приятнее со всех точек зрения, когда завидуешь не ты, а тебе. И понеслась птица-тройка!

Как только завод встал на ноги, появились другие идеи, одна из самых любопытных (она хоть и немецкая по происхождению, но предложил ее уже русский - родной дядя моего экскурсовода Андрея) - организовать здесь же, в степях, что-то вроде туристического лагеря, но дорогого, для скучающих европейцев. Лозунг - СССС, или Сладкий сон в саратовской степи. Рекламу разместили в немецких газетах и в немецких же турфирмах. И потянулись фрицы в приволжские степи, где для них были разбиты шатры (с удобствами, между прочим!), а рядом с шатрами - песни-пляски, шашлыки, гитара у костра, конные прогулки, скачки и прочие "народные забавы". Один такой 10-дневный тур, например, из Дюссельдорфа, стоил в прошлом году 700 евро. Отбоя от желающих нет, летят уже и из Бельгии, Голландии и Франции. Кстати, кашеварит в таком вип-лагере Людмила.

Понятно, что я подробно не вдавался в экономику села, достаточно того, что я понял идею этой экономики: немецкая дисциплина счастливо совокупилась на родине моих предков с русскими размахом и смекалкой.

Другой конец единственной дубгайской улицы - разумеется, русский. Он другой, стиль здесь уже, что называется, "играет", нет-нет да и проглянет какая-нибудь лужковская башенка на доме или нелепое сочетание красок на стенах, но все это - не фатально, все поправимо. В конце же улицы - русская церковь, без органа, разумеется, но с прекрасным хором.

- По праздникам мы ходим к ним на концерты, - хвастает Андрей, - а они к нам!

Попутно справляюсь у батюшки, отца Никандра, о своих родственниках. У отца были девять братьев и сестер, но, по всей видимости, уехали они из Дубового Гая еще в 20-е годы, бежали от знаменитого поволжского голода дальше на юг.

Некоторых (увы, далеко не всех!) своих дядьев и теток я помню. Понятно, что судьбы у всех сложились по-разному, но вот один - дядя Женя (он жил в Крыму) - почти повторил судьбу легендарного Маресьева. На войне миной ему оторвало обе ноги. Он не только выучился ходить на протезах, но и водил автомобиль (причем не адаптированный для инвалидов, а настоящий - с педалями) по горным крымским дорогам. Мало того, он на одних руках нырял на 10-метровую глубину за крабами. Ну и карьера - в сорок лет он стал директором крымского филиала Института физики моря.

Отец Никандр добавляет, что на местном кладбище нет ни одной могилки с нашей фамилией. Еще бы - почти век прошел с тех времен.

Путешествие мое через пол-России только наполовину оказалось успешным - отеческих гробов я не нашел, зато повидал отеческую малую родину. Она меня порадовала, но пора и честь знать. О таких "мелочах", как клуб, спортзал с бассейном, парк с аттракционами, пруды, в которых разводят стерлядь и очень выгодно ее продают, о заводике, где готовят пару десятков сортов кваса, я подробно говорить не буду - кому интересно, пусть едет да смотрит сам. А я покидаю Дубовый Гай.

География без истории

Не нужно обладать решительно никакой проницательностью, чтобы сразу понять: все описанное в предыдущей главе - ложь. От первого до последнего слова. На самом же деле было так.

После нищей Акатной Мазы степная дорога стала еще хуже, но и живописнее. Она прихотливо вилась между меловыми горами и привела наконец к железнодорожному переезду. За ним, окончательно утратив пристойность, она влилась в родное село моего отца - Дубовый Гай.

Как водится, первой же достопримечательностью этого места стала... разумеется, лужа. Да не простая. Ее пополняла тугая, толстая струя воды, вволю лившейся из некоего высокого строения - очевидно, водокачки.

Вода лилась не по принуждению, а сама собой, да так лихо, что вся, если не ошибаюсь, западная область от водокачки и метров на пятьдесят вширь представляла собой даже уже и не лужу, а глубокий грязный пруд.

Вы думаете, такое водное расточительство подразумевало наличие "удобств" в жилищах дубгайцев? Ничуть - дома представляют собой частью убогие деревянные избы с отхожими местами во дворах, а частью унылые серовато-белые стандартные мазанки, с "местами" там же.

Дорога минует плотно заросший бурьяном погост без единого намека на храмовые услуги и упирается в Т-образный перекресток. Дальше - пыль, грязь и скрежет зубов. И ни единого намека на дубы, давшие название селу.

Жарко. Брожу по кладбищу в поисках собственной фамилии - ничего. Кресты вкось и вкривь, густая трава, того и гляди - зашипит внизу гадюка. Видно, и вправду сбежали мои родственники от советской (да уж только ли советской?) лихоманки.

Для очистки совести отправляюсь в единственный магазин - один этаж в две комнатушки рядом с перекрестком. Вяло жужжат полдневные мухи на окнах. Продавщица - крашеная девица лет двадцати, в углу нарочито бесстрастный долговязый парень, по всему - ухажер. Заслышав меня, смолкают - нарушил сельский флирт. Ассортимент - убогенький, хлеба не видно, зато много сникерса. Здороваюсь, спрашиваю:

- А вы тут в селе всех знаете?

- Ну да, всех, - отвечает девица, вяло, без обычного деревенского любопытства разглядывая меня.

- А вот такие Зотовы здесь не живут?

- Зотовы? Нет, таких здесь нет. - И ждет, когда уйду.

И то: что ей до моих сыновьих чувств, до моего запоздалого вояжа на родину предков, когда тут долговязый?

- Спасибо.

В ответ тишина. Поворачиваюсь, ухожу, уезжаю.

Мимо бурьянного погоста, мимо хлещущей водокачки, мимо, мимо, все мимо...

Воистину, география - это прекраснейшая из "наук", поскольку любое описание любой земли (то есть именно то, чем должна заниматься эта "наука") всякий раз будет отличаться от предыдущих. Не так упал солнечный свет на окрестные поля, река поменяла русло, в сельский магазин не завезли водку, сломался трактор, завалили угольную шахту, убили последнего амурского тигра, разрушили старинную усадьбу, построили новый русский храм - и вот уже другая география, отличная от предыдущей. Все, решительно все достойно нового географического описания, занимательность которого будет зависеть лишь от точки зрения описателя.

Даже бесстрастная "научная" констатация (факты, одни только факты) даст читателю вкусную пищу для ума. Скажем, количество ватерклозетов в деревнях и селах Саратовской области, или количество алкоголя (в мегалитрах), употребляемого ее жителями на душу населения за неделю, или число выбоин на каждые десять метров дороги "районного значения"... Правда, это уже статистика, но какая география без статистики?

Один компонент российской географии обречен на существование в любом описании - это непреходящая пошлость российского существования. В "науке" под названием "история" категорию под названием "пошлость" элементарным образом можно обойти, чем, собственно, и занимаются - каждое на свой лад - поколение за поколением историков. То они тебе обоснуют со всей "исторической точностью" некую врожденную и непревзойденную русскую духовность, то выведут "точнейшую формулу" спаивания русского народа "жидами", "татарами" и прочими "немцами", то процитируют бездарную тютчевщину про аршин, которым следует измерять Россию...

Но в географии пошлость вылезет непременно. Всякий раз в новом месте, но со всей очевидностью.

Окончание следует...