Отец мой, умерший уже почти сорок лет назад, судя по документам, родился в селе Дубовый Гай Хвалынского района Саратовской области. В те края я никогда не забирался и вот решил-таки добраться. Интернет на это село ссылок почти не дает - кажется, только одну, содержащую областную саратовскую новость, что в селе с таким названием лет пять назад сгорел дом. И все. Мало того, на карте Яндекса Дубового Гая нет и в помине, а есть другой Гай - Вязовый. Чем не повод, чтобы заправить полный бак - и в дорогу. Через города Рязань, Пензу, Сызрань, через реки Вобля и Нетрож до матушки-Волги, к самым истокам...

Город-режь

То, что в Рязани режут, я осознал еще в пятилетнем возрасте: мы с отцом ехали на поезде из Москвы на Волгу, под Ульяновск, в город с острым названием Мелекес (потом его прозвали туповато-советским Димитровградом, с тех самых пор, как там заработало что-то очень ядерное) - к родственникам. Ночью, когда я уже спал на нижней полке, поезд остановился. Я проснулся и открыл глаза: яркий и в то же время очень мрачный свет ударил в них, я зажмурился в испуге. Снова открыл глаза и увидел, что поезд стоит на станции - бьют в окна фонари, а по перрону мечутся люди... Отец как раз стоял в дверях купе, собираясь, видимо, выйти покурить на платформу. Я спросил: что это? "Рязань", - был ответ. Детская фантазия нарисовала мне некое залитое кровавым светом место, где люди ходят друг за другом с длинными ножами и режут, режут, режут. Так и осталась в подсознании ассоциация - город-режь.

Поднахватавшись впоследствии кое-какой культурешки, я стал ощущать Рязань многограннее, но все равно с той же режущей доминантой. Я ощущал ее и как нечто посконно-русское, и как нечто междуусобное, предательское и братоубийственное, и как есенинское " наточит нож за голенище", и как место учительства Солженицына, кромсавшего советскую историю. Можно вспомнить и что-то еще, но - зачем? Образ Рязани и без того сложился избыточным.

Самоубийцы free

И вот опять Рязань, но сперва - Константиново. Село с уникальным пейзажем на окские дали, где почти ничто не тревожит взгляда (нет, какая-то дрянь все-таки дымит почти на самом горизонте, но при небольшой живости воображения ее можно принять за оригинальной формы облако). Именно в таком месте и должно родиться гению с беспримесным лирическим талантом, невероятно разудалому и одновременно очень трепетному. Он и родился. Правда, не вполне гением. Разудалым? Да. Трепетным? Очень. Но не гением. При своей безусловной одаренности Есенин не сумел избежать и несомненной пошлости, доказательством чему заунывные шлягеры про "мать-старушку" и "страну березового ситца", что пьяная страна поет уже больше полувека. Казалось бы, кристальная чистота пейзажа не могла дать пошлости ни единого шанса, ан нет - грязь русской жизни вмешалась, смешалась, испачкала природную чистоту, замутила талант. Возможно, все дело в том, что красота эта избыточна и совладать с ней под силу только безусловному гению. Есенин сделать это не сумел, и его метафоры, особенно в ранних стихах, слишком избыточны, настолько, что они словно пародируют его родной пейзаж.

Музей Константинова напрочь отрицает своим существованием роскошный пейзаж: сиделки в тесных комнатках его родного дома и в зальцах усадьбы Кашиной сонно гадают на кроссвордах; ну и, как водится, повсюду торгуют туесками, оберегами да масляными березками в профиль и анфас. Топоры, серпы, лопаты в пыльных музейных амбарах - скука здесь бесконечна, как даль за Окой.

В храме, где поэта крестили, на стене строгое предупреждение: записочки за здравие и упокой подавать следует только за крещеных и несамоубийц. Экое самомнение! И даже наглость - в лицемерной претензии на знание высшего промысла. Право, стоило бы потратить время и перечислить всех самоубийц и нехристей, включая и самого Есенина, составить длинный свод записок для тамошнего попа - пусть зачтет их имена перед Господом. Попу по неведению невольный грех простится, а Господь, возможно, призадумается над незавидной участью некрещеных и смертельно уставших от дарованной им жизни.

Тут же - зеркало и расческа перед ним. Это к тому, видимо, чтобы дамы могли не беспокоиться за свои прически, входя в храм и повязывая платки. Богу, как предусмотрительно обмолвился Христос, Богово, ну а кесарю - кесарево.

Напротив обязательного для таких мест ресторана (непременно бревенчатого, в "русском стиле") - открытая эстрада, с которой в другое время завываются вирши а ля Сережа. Теперь же на ней молодая пара нудно разучивает бальный танец. Она лихо заверчивает стройную ножку вокруг его бедра, он эротично склоняет ее к полу, ножка чудесным образом, словно по спирали, оказывается с другой стороны его бедра, шаг вперед, два назад... Рядом, на лугу, пасется лошадь. Время от времени она отрывает морду от травы и безразлично глядит на вальсующих, не забывая при этом жевать. Так же, жуя и запрокидывая в глотки стопки с водкой, смотрят на эту пару ресторанные любители "проскакать на розовом коне". Очень константиновский сюжет.

Шампанского!

До Рязани отсюда верст десять. Едемте же наконец в Рязань!

Прежде (по наивности, наверное) мне казалось, что во всем виновата война. Вот, скажем, Калуга или Воронеж были порушены и своими, и фашистами и до сих пор не могут прийти в себя. (Хотя, скажем, сегодняшние немецкие города никак не заподозришь в былом тотальном разрушении.) Бесприютность нынешнего существования того же Смоленска кое-как, конечно, но оправдывалась. Однако в Рязани никакой войны, кроме, возможно, гражданской, много веков не было. А поруха в ней такая же, если не страшнее. Значит, дело не в войне.

Дело - в шампанском. Неподалеку от Рязанского кремля, в скверике возле очередного есенинского капища, гнездится молодежь. Все пространство, все скамейки и подскамеечные полости окрест усеяны порожними бутылками - картинка, уже много лет привычная не только для Рязани или, скажем, Ярославля, но и для Москвы. Актуальность же в том, что бутылки эти уже не сплошь пивные, а наполовину или больше того - от шампанского! Если вы не собираетесь в ближайшие годы в Рязань, то довольно сходить на нынешние Патриаршие пруды - шампанское там буквально рекой!

Деталь вроде бы меленькая, как бы незначительная, но очень точно передающая пошлость русского бытия. Приручение торжественного напитка - явление того же порядка, что и приручение константиновского пейзажа.

Все это питие шампанского происходит на глазах у чудовищного памятника: Есенин, точно мертвец, вылезает из гранитной могилы, вздымая к небесам колоссальные длани. Поблизости - пряничного вида свежевосстановленный храм; его затейливые, какого-то невероятно барочного и вполне тошнотворного узора купола сияют в закатных лучах сусальным золотом - вот мы, красавцы неземные! В десяти метрах от пряника - кучи битого кирпича, руины, саблезубые заборы; это все - дольнее, а вот сусальное сияние - это что ни на есть горнее.

Кремль рядом, Кремль тоже весь искрится золотом, полнится людским гомоном. Рязанские дамы, глубоко декольтированные спереди и сзади, идут на вечернюю прогулку под руку с кавалерами. Кавалеры оттеняют вечерние наряды дам приспущенными на задницу шортами и пивными брюхами, которые валятся из тишоток.

Кубический Бухвостов

Этот храм вы наверняка помните, его часто снимают в кино, особенно он любит позировать Никите Михалкову - ну, к примеру, в его безумном кинохолсте "Сибирский цирюльник" сцена кулачного боя как раз разворачивается на фоне этой церкви в подмосковном селе Уборы. Ее построил в стиле "нарышкинского барокко" архитектор и по совместительству крепостной Яков Бухвостов. Чистый, стройный краснокирпичный силуэт высоко парит над москворецкими лугами. Сам был свидетелем, как на эту бухвостовскую красоту, тогда еще вполне руинированную, положил глаз еще в начале 90-х опальный олигарх Березовский: бродил вокруг, цокал языком, на что-то указывал своим холуям, и те тоже послушно цокали. Скорее всего, не без его помощи храм потихоньку и восстановили - и Березовскому толика грехов, вероятно, спишется.

Не поручусь, но, кажется, Бухвостову принадлежит и другой шедевр, в московском уже селе, в Троице-Лыкове, - совсем рядом, по неизбежной иронии судьбы, живет ныне и Солженицын. Я к тому, что главный рязанский собор - Успенский, что громоздится в тамошнем Кремле, - построил тот же Бухвостов. Колоссальный, красного же кирпича параллелепипед, почти куб, увенчан пятиглавием - оно старательно тянет в небеса свои несоразмерно куцые по сравнению с основанием шеи. Если в селах - в Уборах и, вероятно, в Троице-Лыкове - Бухвостов точно ощутил и идеально воплотил нужные пропорции, то в Рязанском кремле он, что называется, дал маху: не справился с объемом. Собор производит одновременно и безобразное, и завораживающее впечатление - по всему видать, строил его человек талантливый, но... (см. выше - о таланте Есенина).

По большому счету, кроме Кремля, в Рязани смотреть нечего. Ну разве что пройтись неспешно по улице Ленина, поглазеть на уцелевшие фасады старых домов, да еще невзначай набрести на точечно разбросанные по центру резные деревянные да каменные красоты.

Немецкий стиль

Надвигается ночь, надо найти ночлег, а утром - дальше, " по измызганным ляжкам" российских дорог.

В поисках ночлега не полагайтесь особо на услуги интернета. Гостиница, которая в сети выглядела рязанским раем - водная гладь, березки, аккуратные, в псевдонемецком стиле домики, на деле оказалась очередным русским кичем: вокруг отеля подковой впечатано шоссе, так что шум обеспечен и днем и ночью. "Немецкий стиль" отеля изящно разбодяжен чисто русским воровством: даешь тамошнему администратору деньги за ночлег, а сдачу приходится просить. Аргумент по-русски прост: номер и так дорогой, стоит ли волноваться из-за каких-то 200 рублей! Тем более что с тебя не требуют никакого паспорта, да и чек тоже не выписывают.

И то! Стоит-то отель в районе, облюбованном новыми рязанцами: тут и там беспорядочно разбросаны пародии на рублевские замки. А тут какие-то 200 рублей жалеешь - тьфу, да и только! "Роскошные" интерьеры отеля, без сомнения, рождены в голове тех, кто в детстве не видывал пуще красоты, чем чешский хрусталь или румынские гарнитуры.

Как водится, в тамошнем ресторане на берегу мутного водоема отдыхает местная и областная братва, что тоже не прибавляет покоя. Ночью какой-то постоялец, пытаясь взобраться по крутой лестнице на третий этаж отеля, подбадривал себя вслух тем, что вот сейчас он поднимется и непременно выпьет шампанского! Звукоизоляция в сем постоялом дворе такая, что за стеной был слышен даже шорох пузырьков в его бокале. Город-режь режет и по сей день - не ножом, так шампанским.

А месяц будет плыть и плыть,
Роняя весла по озерам...
И Русь все так же будет жить,
Плясать и плакать у забора.

Продолжение следует...