Свое не пахнет

Мало того, что этот колоссальный избыток земли развратил русский народ и эстетически обессмыслил его существование, - это еще полбеды, поскольку рано или поздно народ этот все равно уступит свое место другим, более витальным и живучим племенам. А вот тот факт, что владение избытком земли губит саму землю, гораздо более серьезен. В европейской части России практически не осталось мест, где бы не торчали следы варварской жизнедеятельности русского народа.

Примеры - буквально на каждом углу. И если в Москве стараниями новых русских дворников таджикской национальности эти следы еще как-то заметаются, то сразу за кольцевой дорогой - вот они.

Помню, как во время прогулки по лесу на задах супержилищ Рублевки я наткнулся на такую картинку: прямо за трехметровыми заборами, скрывавшими замки олигархов и недоолигархов, громоздились кучи гниющего мусора явно элитного происхождения. В конце концов, дерьмо роднит всех людей, вне зависимости от их достатка, подумал я тогда. Есть же такая исконно русская поговорка: "свое г.... не пахнет".

Грязь не только оскорбляет эстетическое чувство, не только вопиет об экологическом коллапсе, она еще и красноречиво свидетельствует о стилевой несостоятельности своего производителя. А отсутствие стиля - это врожденные хамство, цинизм, лень и прочие прелестные качества обитателей одной шестой. Стиль - это народ, скажем вслед за Бюффоном.

И признаем полнейшую закономерность Церетели, "Наших", "Танцев со звездами" и холодной войны с Эстонией.

Шел в комнату, попал в другую

Робкие попытки стилеобразования неизменно натыкаются на всеобщее стиленеприятие. Взять, к примеру, единственный в России музей Грибоедова в селе Хмелита Смоленской губернии.

Я отправился туда вместе с последним снегом в начале мая.

Грибоедовы, кстати, тоже выезжали в Хмелиту в мае. Плелись обозом по Смоленской дороге несколько суток, везли с собой все - постель, провизию, сено для лошадей: в трактирах не очень-то отобедаешь - дорого, вся Москва в деревню едет, а в деревнях не очень переночуешь - грязно.

Сегодня до родового имения классика можно добраться за три-четыре часа, если, конечно, в будни. По Минке 230 верст до Вязьмы, а там вбок - до Хмелиты еще 33 почти безухабные версты.

Пейзажи самые что ни на есть пасторальные: свежая зелень полей, рощи, перелески, ручьи и речушки. Если и не сам рай, то почти. Редкие деревеньки издалека пусть сероваты и убоговаты, но на пасторальном фоне этими качествами как раз и живописны. Зона объявлена заповедной, и потому не встретишь за все 30 верст на горизонте никакой урбанистической дряни.

В таком благодушии подруливаешь и к Хмелите, и к самой усадьбе, которую издалека видать, и к гостинице. Ну да, есть там и гостиница, что совершенно в современном духе: такие же теперь работают и во всех трех "пушкинских" селах - в Михайловском, Петровском и Тригорском, и в толстовской Ясной Поляне. Правда, провизию, как и двести лет назад, нужно везти с собой, лучше из Москвы, и готовить там же, на кухне.

Между тем, кроме скорости передвижения, вряд ли можно говорить о каких-то благостных изменениях в жизни русской провинции за эти века. Ну да, директор музея Хмелита (во времена Грибоедова это село звалось во множественном числе - Хмелиты) Виктор Кулаков почти восстановил усадьбу, восстанавливает усадебный парк с деревьями, повидавшими на своем веку и самого русского гения, и любимчика Наполеона - короля неаполитанского Мюрата, который командовал в 1812 году французским арьергардом, и фашистов, и много кого еще. Ну да, второй этаж усадьбы уже сверкает старинными люстрами и пестрит дорогим штофом. И Казанская церковь тоже почти восстановлена и раз в неделю в ней служит приезжий поп.

В общем и целом, если ограничить свой визит в Хмелиту только усадьбой да недалеким лесом, то можно уехать из этих мест вполне вдохновленным - с таким даже тезисом в уме: "Нашелся подвижник возрождать кондовую Русь в одном, отдельно взятом месте. Задал пусть немного наивный, но вполне себе стиль. И, в общем, дай бог ему всяческого здоровья и процветания..."

Однако торопиться не будем, пройдем по окрестным проселкам, а для начала - по самой Хмелите.

Вот площадь с магазинами, и в качестве неизменной декорации - скучающие подростки с пивом в руках. Дальше асфальт кончается и начинается русская улица, широкая, лужистая, грязная, и дома хмелитцев повдоль - серые, с косыми заборами, с гусями, курами, козами, кошками и сортирами во дворах. А между ними - груды мусора: пластиковые бутылки, пакеты, ржавые железяки, цистерны, карданные валы и прочая дрянь. Буквально у каждого дома.

Ничейные земли

Нет, я склонен, конечно, верить, что внутри домов - полная чистота и порядок: ситчик, мытые полы, рюшки на скатертях, бахрома на покрывалах, фотокарточки предков и потомков... Что хозяева тянут чай из блюдечек, оттопыривая мизинец в сторону. Ведут вечерами неспешные беседы о просе и о покосе, ухмыляются шуткам петросянов в японском ящике, накрытом розовой салфеткой... Бедно - да, скудно - да, но ведь и достойно.

Да и куда тут денешься, отчего тут быть богатству? Даже просто - достатку? Горничные из гостиницы радуются, что постояльцев почти нет - не сезон: перестирав бельишко да прибрав в комнатах, бегут к своему скоту-огороду, эти работы на завтра не отложишь. Музей, конечно, здорово, но полутысячное население Хмелиты прокормить неспособен.

Молодежь, конечно же, мечтает "соскочить", а старики, конечно же, доживают.

Впрочем, все это уже писано-переписано многажды, я не об этом.

Я о грязи.

Груды мусора по соседству с почти роскошной усадьбой - они отчего? От мусорного генотипа самого русского народа? От избытка земли, которая - ничейная? Оттого, что где живут, там по привычке и гадят?

Идем дальше: на холме, километрах в двух, - живописная деревушка под названием Барсуки. Десяток домов, и все почти заколочены. И тот же мусор, хотя и в меньших, разумеется, масштабах, чем в Хмелите. Ну и жителей ведь тоже - раз-два и обчелся.

Тут же и табличка с редким в России содержанием: "Внимание: частное владение! Проезд и проход запрещен".

Там, куда проезд и проход запрещены - на соседнем с Барсуками холме, - в сосновой рощице несколько небедных строений. Там обитает сам директор музея г-н Кулаков. Туда не идем - запрещено, но про себя разумеем, что там-то никакой, верно, грязи, там хозяин.

Дальше - еще деревни, и повсюду мусор, грязь, запустение. На краю живописной лесной деревушки Черемушники - чья-то любовно обустроенная пасека, и тут же за ее забором - матрасы, обломки мебели, бутылки, рухлядь, обноски.

Этого состояния не объяснить рационально ни нищетой, ни угасанием русской деревни. Это хронически и неизлечимо. На этой земле рождаются, поколение за поколением, люди без стиля. Повзрослев, они начинают толковать понятия, не ими изобретенные, и толковать без малейшего намека на стиль. Так появляются "русская демократия", "русский путь" и другие веселые вещи.

Исправить это невозможно, а единственное, что можно сделать, - это продать еще незагаженное. Тем же японцам, к примеру, - не только Курилы, а и Сахалин, и Камчатку, и, в общем, все то, что они способны купить. Благо, в русской истории прецеденты уже были.

Посчитать с учетом полезных залежей, да и продать в кредит лет на две тысячи вперед. Хоть какая-то будет польза. Потому что земля вообще - это категория не русская (для русских - она как бы своя, а на деле - ничья), она и японская, и китайская, и филиппинская, и много еще чья. Того, кому она нужна.