Текст Альфонса Алле [Alphonse Allais] (1854-1905) "Вполне парижская драма" (1890) стал известен русскому читателю благодаря переводу книги Эко "Lector in fabula" (1979): У.Эко. Роль читателя. Исследования по семиотике текста. СПб., 2005. Итальянец помешан на читателе, и если текст - это дом, то метод Эко похож на такое сооружение ската крыши, по которому стекает не дождь, а... сам дом, упорно и весело уходящий по водосточной трубе прахом к праху. Драма - короткое и абсолютно гениальное произведение, анализу которого знаменитый итальянец посвящает чуть ли не треть своей внушительной монографии. В книге она приводится и по-французски, и по-русски (пер. Н.Исаевой). Но прежде приведем ее полностью, опуская лишь эпиграфы к главам:

Гл. 1

Где мы знакомимся с Господином и Дамой, которые вполне могли бы быть счастливы, если бы не их вечные недоразумения.

В то время, когда начинается эта история, Рауль и Маргарита (прекрасные имена для любовной пары) уже месяцев пять как были женаты.

Разумеется, брак был по взаимной склонности.

Рауль, услышав - в один прекрасный день, - как Маргарита напевает забавный романс <...> так вот Рауль, должен вам сказать, поклялся, что божественная Маргарита (diva Margarita) никогда не будет принадлежать другому мужчине.

Этот брак был бы счастливейшим из всех браков, если бы не ужасные характеры супругов.

"Да" или "нет", сказанные невпопад, - и тотчас же, хлоп, бьются тарелки, отвешивается пощечина или вообще дается пинок под зад.

Заслышав эти звуки, сама Любовь бежит, вся в слезах, и ожидает потом в уголке обширного парка близкий час неизбежного примирения.

Потом начинается бесчисленные поцелуи, бесконечные - нежные и искусные - ласки, инфернальные страсти.

Можно было подумать, что эти двое негодников ссорились только для того, чтобы снова и снова давать себе повод мириться.

Гл. 2

Простой эпизод, который прямо не связан с действием, но даст читателям-клиентам представление об образе жизни наших героев.

Но в один прекрасный день все было куда серьезнее, чем обыкновенно.

Скорее, в один прекрасный вечер.

Они отправились в Th&eacute;&acirc;tre d'Application, где, среди прочих постановок, играли и пьесу "Изменница" г-на де Порто-Риша.

"Когда ты вволю насмотришься на Гроклода, - процедил сквозь зубы Рауль, - ты меня уведомишь".

"А ты, - прошипела Маргарита, - когда наизусть выучишь мадемуазель Морено, может, передашь мне бинокль?"

Начатый на таких тонах разговор не мог не закончиться взаимными грубостями, безусловно достойными сожаления.

Сидя в экипаже, увозившем их домой, Маргарита находила удовольствие в том, чтобы пощипывать самолюбие Рауля, будто струны старой и уже ненужной мандолины.

Так что, воротившись к себе, воюющие стороны заняли свои привычные позиции.

Подняв руку, насупив брови и топорща усы, словно разъяренный кот, Рауль двинулся на Маргариту, которой с этого момента явно стало не по себе.

Бедняжка пыталась спастись бегством, испуганная и быстрая, как лесная лань.

Рауль уже готовился настичь ее.

Но тут гениальная идея, порожденная отчаянием, молнией блеснула в головке Маргариты.

Внезапно повернувшись, она бросилась прямо в объятия Рауля, воскликнув:

"Умоляю, мой маленький Рауль, защити меня!"

Гл. 3

Где наши друзья примиряются так, как я желаю и вам примиряться возможно чаще - вам, умникам и хитрецам.

Гл. 4

Как можно прийти к выводу, что люди, которые вмешиваются в чужие дела, лучше бы занимались своими и помалкивали.

Однажды утром Рауль получил записку следующего содержания: "Если Вы вдруг пожелаете увидеть свою жену в прекрасном расположении духа, приходите в четверг на бал Путаников в "Мулен руж". Она будет там под маской, в костюме Конголезской пироги. Имеющий уши да слышит! ДРУГ".

Тем же утром Маргарита получила записку следующего содержания: "Если Вы вдруг пожелаете увидеть своего мужа в прекрасном расположении духа, приходите в четверг на бал Путаников в "Мулен руж". Он будет там под маской, в костюме Тамплиера fin de si&egrave;cle. Имеющая уши да слышит! ПОДРУГА".

И послания эти не остались неуслышанными.

В этот фатальный день, искусно скрывая - и он и она - свои намерения:

"Дорогая, - сказал Рауль с самым невинным видом, - я буду вынужден покинуть Вас до завтра. Дела величайшей важности призывают меня в Дюнкерк".

"Как это удачно, - отвечала Маргарита с обворожительной искренностью, - я только что получила телеграмму от тетушки Аспазии, которая тяжело заболела и хочет видеть меня у своего изголовья".

Гл. 5

Где мы видим, как своевольная юность наших дней охотно погружается в самые химерические и преходящие удовольствия вместо того, чтобы задуматься о вечности.

Хроникеры "Хромого беса" единодушно провозгласили, что бал Путаников был в этом году особенно блестящим.

Множество обнаженных плеч, а порой и ножек, не говоря уж об аксессуарах.

Но двое участников, казалось, не разделяли общего безумного воодушевления: это Тамплиер fin de si&egrave;cle и Конголезская пирога. Лица их были полностью скрыты под масками.

Когда пробило три часа утра, Тамплиер приблизился к Пироге и пригласил ее отужинать вместе.

В ответ Пирога положила свою маленькую ручку на мощное плечо Тамплиера, и пара покинула бал.

Гл. 6

Где ситуация запутывается.

"Оставьте нас ненадолго, - сказал Тамплиер официанту в ресторане, - мы выберем блюда и позвоним вам".

Официант вышел, и Тамплиер тщательно запер дверь отдельного кабинета.

Затем, сбросив свой шлем, быстрым движением руки сорвал маску с лица Пироги.

Оба одновременно вскрикнули от изумления, не узнавая друг друга.

Он - был не Рауль.

Она - была не Маргарита.

Они принесли друг другу извинения и не замедлили завязать знакомство за легким ужином. О дальнейшем я умолчу.

Гл. 7

Счастливая развязка для всех, кроме прочих.

Это небольшое злоключение послужило уроком для Рауля и Маргариты. Впредь они никогда не ссорились и были совершенно счастливы.

У них еще нет множества детишек, но это придет.

* * *

Поначалу драма кажется всего лишь незамысловатой шуткой. Но это лихой метатекст, запускающий механизм бесконечного воссоздания и перетолковывания себя самого. Ничто не сулит нам потрясений, пока мы не доходим до шестой главы и бала Путаников, где действительно все спутывается до невозможности. Имя Алле пришлось повествованию не даром. Письмом владеет он, как бедуин своим красавцем-конем, как бы играя и пританцовывая своею властью над нами. И в конце концов, Алле нарушает даже те правила, которые сам для себя создает. Как говорил Шарль Кро: "C'est moi seul que je veux charmer en &eacute;crivant..." [Единственный, кого я хотел очаровать пиша, - я сам]. Читателю достается (или не достается) то, что случается в тексте, а не наоборот, как думает Эко. Идеальный читатель - это сам автор, и нечего дурака валять.

Житье-бытье героев - сплошное, вечное недоразумение, но они могли быть счастливы. Условия для счастья заданы изначально, но надо пройти через нулевую точку кульминационной сцены, чтобы это стало малой, но осязаемой действительностью. Брак наших героев - по любви и взаимной склонности, и Рауль любит свою единственную и неповторимую избранницу, но больше все-таки ценит самого себя. И во власти этого тиранического самолюбия и жажды обладания он выбрал Маргариту, как товар на витрине. Она для него скорее res amata, "вещь вожделенная", живая кукла, божественная игрушка, которая должна принадлежать только ему (в чем он всему свету торжественно клянется). Герой - в клетке привычки и в лапах натуральных свойств предмета, даже если этими свойствами являются божественность или инфернальность. Но любовь - это эгоизм на двоих, поэтому Маргарита тоже хороша... Она сама изводит мужа и находит удовольствие в том, чтобы пощипывать самолюбие Рауля, будто струны старой и уже ненужной мандолины. Эта вдовья доля вечных детей удовольствия не может не оскудеть (потому как удовольствие есть удовлетворение желания, а желание есть поиск удовольствий, и в конце концов, удовлетворения уже не видать).

Счастью мешают их ужасные характеры. Стоит одному невпопад сказать "да" или "нет", и - хлоп, разбитые тарелки, пощечины или даже пинки под зад. Однако любовь все примиряет, без устали заштопывая новые дырки на старых чулках. Охота смертная, да участь горькая. Страх, ужас, отчаяние в этом разоренном гнезде не редкость. В ссоре Рауль похож на разъяренного кота, а обворожительная Маргарита - на испуганную лань, спасающуюся бегством. Но бегство тоже часть игры. И в своем эпатирующем разладе эти герои сумасшедшей юности очаровательнейшим образом простодушны. Их общежитие настолько пропитано подозрительностью, тщеславием и нездоровым любопытством, что исцелить их обычными средствами нечего и помышлять.

Но Алле и самую черствую корочку хлеба готов выкупать в роскошном соусе воображения. Однажды утром и муж, и жена получают записки (см. выше). Каждый из супругов, подозревая другого в измене, тайком отправляется на бал. Там нескончаемое веселье всю ночь, и только двое участников не разделяют всеобщего воодушевления - Тамплиер fin de si&egrave;cle и Конголезская пирога. Лица их полностью скрыты под масками. Когда нетерпеливо бьет три часа, Тамплиер приближается к Пироге и приглашает ее отужинать. Оставшись в отдельном кабинете он, сорвав свою маску, быстрым движением срывает маску и с лица Пироги: "Оба одновременно вскрикнули от изумления, не узнавая друг друга. Он - был не Рауль. Она - не Маргарита. Они принесли друг другу извинения и не замедлили завязать знакомство за легким ужином..." [Tous les deux pousserent, en meme temps, un cri de stupeur, en ne se reconnaissant ni l'un ni l'autre. Lui, ce n'etait pas Raoul. Elle, ce n'etait pas Marguerite. Ils se presenterent mutuellement leurs excuses, et ne tarderent pas a lier connaissance a la faveur d'un petit souper...].

Драма Алле - это, по сути, один единственный эпизод, когда все остальное является предысторией того, что случилось в "Мулен руж", а последняя (седьмая) глава (всего три фразы!) - краткий комментарий к этому эпизоду.

Итак, Рауль и Маргарита очень любят друг друга, но оба несдержанны и ревнивы. Каждый из супругов получает письмо, в котором сообщается, что другой (другая) собирается на встречу с любовницей (любовником). Рауль узнает из записки, что жена будет в костюме Конголезской пироги. Он, не зная - в каком костюме будет предполагаемый любовник Маргариты и желая привлечь его внимание, рядится в тот же костюм (то есть Пироги). Маргарита, следуя этой же схеме, одевается Тамплиером. Именно поэтому, оба сбросив маски, обнаруживают: "он" (Тамплиер) - не Рауль (потому что под его маской Маргарита), а "она" - не Маргарита (потому что под маской Пироги, конечно, же не "она", а он - Рауль). Эко прав, утверждая, что герои на празднике и есть, и нет, но он почему-то упорно молчит об этом простейшем истолковании. Но это только первая из открытых дверей ветреной анфилады интерпретаций.

Такого исхода дела, который задумал и в итоге выполнил Алле, не может статься. Если герои все-таки встречаются на балу, этого нельзя будет отрицать (и нельзя будет сказать: "Он - был не Рауль. Она - не Маргарита"), а если не встречаются, и Рауля и Маргариты нет под масками, то отрицать это не имеет смысла (под масками - просто другие люди, и все). Но как тогда объяснить то, что реальные Рауль и Маргарита знают о том, что случилось на балу и выгоднейшим образом извлекают из этого поучение? Окончательность и счастливая всеразрешаемость развязки приходит в явное противоречие с ключевым эпизодом на балу.

Представим себе, что герои доверяются запискам и идут на праздник: Рауль - нарядившись Тамплиером, Маргарита - Пирогой. Но для этого каждый из двух супругов должен прочитать письмо, полученное другим, и два разных мира должны объединиться в едином знании. А это невозможно без участия третьей стороны. Эко считает, что третьей стороной является читатель, знающий содержание обеих записок и тем самым помогающий персонажам ознакомиться с ними. Но это не так. Третья сторона и неведомый нам посредник в принципе предоставляет нам такую возможность (а реализовать ее может автор, герой, читатель - и без всяких приоритетов). Без этого посредничества ни Рауль, ни Маргарита не могли бы знать, как будет одет (одета) соперник (соперница), и следовательно, не могли бы одеться так же, в такой же маскарадный костюм, чтобы "подменить" соперника (соперницу) на балу. А что если под масками даже не их любовники, а совсем чужие люди, которые точнехонько и в полном остолбенении узнают (а до этого не знали, потому что кто что знает - предстоит выяснить только после этого момента), что они - не Рауль и Маргарита. То есть они обладают знанием того, чем (кем) не являются. А кто знает? Текст знает! И это знание не менее объективно, чем то, что мы получаем перекрестным опылением и переносом знания из одной записки в другую. Это объективное знание не приурочено к субъективному знанию того или иного персонажа: знает персонаж или нет, объективное знание не перестает от этого существовать. Кто срежиссировал весь спектакль? Кто (что) посылает записки? Кем являются люди, спрятанные на балу под масками Тамплиера и Пироги (носители трансцендентного знания)? Это остается загадкой. Алле не пользуется словами "судьба", "рок", "высшая сила" и уж тем более "Бог". На балу героев ждет испытание, ниспосланное свыше (хотя "свыше" - не более чем технический термин, потому что "сверху" или "снизу" сюжета приходит сообщение - не имеет никакого значения).

Здесь, по Эко, возможны еще варианты: a) на балу Рауль под маской Тамплиера видит Пирогу и ошибочно считает, что под ее маской Маргарита (тогда как под маской Пироги его любовница); b) Маргарита под маской Пироги видит Тамплиера, но ошибочно полагает, что это Рауль (на самом деле - это ее любовник); c) Тамплиер (Рауль) правильно полагает, что в костюме Пироги - Маргарита, но думает, что она ошибочно принимает его за своего любовника; d) Пирога (Маргарита) правильно полагает, что под маской Тамплиера скрывается ее муж Рауль, но думает, что Рауль ошибочно принимает ее за свою любовницу, и каждый жаждет застать неверного супруга (супругу) на месте ужасного преступления. Но оставим пока эту головокружительную комбинаторику...

Купируя третью главу, Алле подает знак, что подобные пропуски весьма вероятны между главами и - не помеченные им - даже внутри глав. При этом сам текст кристально честен. Он никогда не лжет, по кусочкам все в высшей степени правдоподобно, но, когда эти лакомые кусочки персонажей и ситуаций начинают складываться в единую картину, картина нас водит за нос.

Почему Рауля и Маргариты под масками нет? Ведь выясняется же из следующей главы, что они прекрасно осведомлены о том, что произошло накануне, и все разрешается ко всеобщему удовольствию (герои извлекают урок из недоразумения, мирятся и заживают на славу). С одной возможной точки зрения - герои верят запискам (хотя до этого ни разу не говорится, что у них есть любовники!), отправляются на бал и, естественно, встречают друг друга, потому что никаких интриг на стороне у них нет и быть не может (а записки - чей-то коварный розыгрыш). Но с другой, тоже возможной точки зрения - если они не верят запискам и нейдут на бал - там в роли Тамплиера и Пироги встречаются любовник Маргариты и любовница Рауля (и тогда ничего удивительного в том, что они не узнают друг в друге Маргариту и Рауля). И из этого недоразумения можно при известной деликатности извлечь опыт, когда каждый из героев-любовников потом рассказывает Маргарите и Раулю об этой жуткой накладке. "Драма" не подтверждает и не опровергает ни одну из этих нарративных гипотез и возможных точек зрения.

Объектом элементарной феноменологии является содержание текста, представленное в форме сюжета или ситуации. И это содержание понимается как то, что заключает в себе различные знания (или различие в знании, как будет угодно). Последнее - основной фактор, порождающий сюжет и определяющий те или иные ситуации. Ежегодное собрание в "Мулен руж" - одно событие, а после получения записки - совершенно другое. Герой получает о нем иное знание, вернее, узнает о нем как об ином событии - грозящем адюльтере. После ухода с праздника - это третье (гарантирующее безмятежное счастье) событие. И для каждого из супругов встреча на балу - это не одна из коллизий, подобных хождению в театр, домашним ссорам, примиряющим любовным утехам и т.д., а то, что способно переменить всю их жизнь, - поставить крест на их браке или спасти его.

Бал - предельный образ и чистый случай того, что нельзя выдумать, представить себе, предположить заранее или гарантировать верным планом и какими-то допущениями. Это событие, необратимым образом сказывающееся на судьбе героев, мировая точка, по отношению к которой безразличны все различия, несостоятельны все состояния, кроме одного - испытания чувства. И теперь, когда это случается, нельзя вернуться назад - в былое время совместного хаоса. Бал приводит к d&eacute;nouement heureux, "счастливой развязке" и вскрывает подлинный характер взаимоотношений героев, высвобождая их из плена и замкнутого круга взаимных обид, ревности, нелепых обвинений, страха одиночества и жажды мщения, короче говоря - решительного непонимания. До "фатального дня" в "Мулен руж" в их отношениях все движется в дурной бесконечности повтора (скандал, бурное примирение, опять скандал и т.д.). И несмотря на полюбовность, их сердечный союз, конечно, бесконечный тупик. Но поездка на праздник не рядовая интрижка и не случай подловить супруга на пошлой измене, а опыт преодоления себя и преобразования всего своего универсума. Это испытание, устроенное Любовью, которой надоело ждать в уголке большого парка очередного зыбкого перемирия. Герои уверены, что, отправляясь на бал, каждый проверяет другого, чтобы затем получить несомненное моральное превосходство в будущей семейной сцене, но оказывается, что каждый взглянул правде в глаза, развязал безнадежно запутанный узел, дал пинок под зад самой судьбе. Праздник - l'eclair genial de la supreme angoisse. Молния, каким-то добрым гением промелькнувшая на небосклоне высшей тоски. Истина, открытая на острие такой молнии, бьет тебя наповал, и тут не позвонишь лакею, чтобы перевести дух и промочить горло шампанским. Открыть эту абсолютную истину можно только незаместимым актом твоего понимания, которое нельзя ни обойти, ни забыть. И ты невероятно рискуешь, потому что все может рухнуть навсегда. Как бы сказал Пастернак, "на волосок от катастрофы, с заботою о целости". В данном случае катастрофа и есть забота о целостности.

Если на бал Рауль приходит испуганным и потным самцом, злобно оберегающим свою красивую самку, то выходит он хорошо пропеченной личностью, которая получила (и выдержала!) суровый урок: душа его проработана, окована и скована формой, которая сама стоит на ногах и способна производить состояние, неподвластное превратностям фортуны и дурноте необузданного нрава.

Если бы герой шел на маскарад только убедиться в адюльтере партнера, никакого хеппи-энда бы не последовало. Агония семейной жизни продолжилась бы - и не важно, был бы другой застукан на месте преступления или нет. Только "интересы высочайшей важности" зовут его не в "выдуманный" Дюнкерк, а на бал - на главное приключение своей жизни, когда в конечном счете приходится сменить интерес - на риск, желание - на закон, а обладание - на осмысленное бытие.

Пруст был уверен, что в любви более удачливый соперник (по сути, наш злейший враг) - это, конечно, наш благодетель. Женщине, которая до этого вызывала у нас, к примеру, исключительно физическое влечение, он придает огромную и самодовлеющую ценность. Без соперника удовольствие не превратилось бы в любовь. И не важно, на самом деле есть соперник или это только кажется. Для нашего блага, говорил Пруст, достаточно той иллюзорной жизни, какою его наделяют наши подозрения и наша ревность. Вопреки расхожему мнению, ревность не порок и не тяжелый недуг души, свойственный натурам эгоистическим и нравственно-недоразвитым, как думал тот же Белинский, описывая пушкинского Алеко из "Цыган". Ревность, по его убеждению, есть болезнь людей ничтожных, которые не уважают ни самих себя, ни своих прав на привязанность любимого ими существа (и опять же не важно - есть для нее достаточные основания или нет). И согласно классическому определению Спинозы: ревность - это любовь, полная ненависти к любимому предмету и зависти к другому, пользующемуся любовью первого. Однако ревность не является инородной субстанцией и безобразным развоплощением прекрасного образа любви, она охвачена и запатентована самой ее сущностью. Положительная и необходимая сила, основа и первейшая тема, ревность пульсирует в самом сердце страсти.

Получив в свое полнейшее распоряжение Маргариту, Рауль чувствует, что не обладает ею. Да и что значит - обладать? Мы воображаем, что любовь имеет своим предметом существо, которое распростерто перед нами, заключено в определенном теле и легко и законопослушно может быть охвачено объятием. Человеческое лицо похоже на божественный лик из восточной теогонии: это целая гроздь лиц, которые находятся в разных плоскостях, и их нельзя увидеть разом. Любимое существо разнесено и распластано по всем точкам пространства и времени, которые оно когда-то занимало и будет занимать. И оно постоянно ускользает туда, как волна во время отлива. А нам остается без устали мнить, сомневаться, преследовать, ревновать. И всей великой крепостью и несказанной силой ревности мы пытаемся отвоевать любимое существо у той стороны, которая остается вне пределов нашей досягаемости. Но все напрасно, мы не в состоянии удержать ее в пределах своего взгляда и на приколе конечного телесного воплощения. Тело распростерто, обозримо и доступно, но события этого тела происходят не в точке "заземления", принципиально не умещаются в ней. Предмет сердечной привязанности как живая реальность постоянно в движении и меняет место по отношению к нам. Мандельштам бы сказал, что такой предмет можно схватить только в "едином дифференцирующем порыве". Порыв един, но предстает во всем многообразии своих положений, во всей многоразлучной ткани присутствия и неистощимой внутренней расчлененности. Это все равно что поймать грозу в печной горшок! Но без этого нет единого порыва и нет истинного чувства.

Следовательно, я (Рауль, кто угодно), во-первых, должен сложить эти точки и места в одно целое, в один мир, а во-вторых - измениться сам. На самом деле, объединяя и постигая ее мир, я изменяюсь сам (эти моменты связаны и взаимообратимы). Собственно, ревность - это неутолимая тоска по раздробленной и недосягаемой для меня, столикой и стожалой вселенной моей возлюбленной. И личины этой ревности бесконечны - ненависть, зависть, подозрение, тупое страдание и т.д. И что это - если не бесконечность неутолимого страдания? Но та же самая ревность с пытливым усердием руководит увязыванием частей распавшейся вселенной и всеми силами стремится достичь единства желанного образа. И это тяжкий труд, а не будуарная нега слепого обладания. Если причина страсти содержится не в предмете страсти, а в ней самой, то не может быть страстей ложных, они все истинны. Страсть - артериальная кровь и вернейшее направление души. И все-таки важна не страсть сама по себе, а пройденный путь и полученный опыт. Она должна быть распята на столпе самопознания. Иначе - караул. Избавляться надо не от ревности, а от глупости. Ревность надо пережить.

И путь героя Алле можно представить как героический переход от пустой и бессмысленной ревности - к ревностности своего чувства. И теперь это, так сказать, ревностность по службе и ведомству любви, которая воздает сполна. В ревности - работа сознания, пафос вызревающего смысла. И его разворачивание осуществляется по закону того ревнивого подозрения, природу которого не понять одухотворенным пошлякам и полисменам нравов, вроде Белинского. Любовь всегда имеет тревожную тень личного опыта сомнения и мучительного незнания. Рауль остался бы совершенно равнодушным, узнай он, что какая-то незнакомая ему особа идет на встречу со своим любовником. Но тайное свидание Маргариты! Это совсем другое дело. Он затронут этим известием, необыкновенно взволнован и сбит с толку. Рауль имплицирован этой историей, заинтригован этим сообщением, имеющим для него первостепенное значение. Отсюда и начинается движение познания, а не просто хождение на вечеринку. И то, что владеет теперь Раулем, есть путь и способ становления и исполнения его как существа особого порядка, а не взбалмошного типа, движимого "естественными" чувствами ненависти, зависти, подозрительности и проч. Любя, он впервые создает и воспроизводит саму способность любить. В своей ревнивой страсти, которая Маргаритой не объяснима и не ею вызвана (хотя эмпирически эта страсть и относится к ней и замкнута именно на нее), рождается образ бесконечности. Еще Аристотель говорил: то, ради чего мы любим, намного больше того, что мы любим. И все дело не в ней, а в тебе, и склеить разбитые черепки разновременного и разнопространственного существования любимого существа возможно только в себе самом.

Герои выпадают из режима обычной жизни и обнаруживают себя в особом положении - в непривычном блеске, взрыве и раскате веселья, разразившегося на балу. Мы ничего не знаем об их годовом доходе, родовых связях и положении в обществе - все это выносится за скобки. Рауль и Маргарита - в специально организованном пространстве, внутри театрального действа, где каждый из них находит себя и потому друг друга (а не наоборот). Герой должен заново собрать воедино свою душу, разорванную в клочья адом семейной жизни и рассеянную по разным закоулкам прошлых состояний. Но не странно ли: муж и жена каждодневно силятся достучаться друг до друга, но только умножают шишки на лбу, а обходным маневром - через маскарад, переодевание, обман и театральную мизансцену (театра в театре, текста в тексте) - им удается воссоединиться, найти наконец-то друг друга внутри особого рода иллюзии, которой является любая маска, любая театрализация жизни. В этом топосе неузнавание оборачивается узнаванием, маска - истинным лицом, игра - реальностью, а потеря себя - самоосвидетельствующим прямохождением.

Почему герои не узнают друг друга? Потому что без масок остались голенькими, как два розовеньких младенца в одном корыте. Маска - предельное символическое выражение всего того наслоившегося и спутанного мира их личных чувств и взаимоотношений. Теперь эти невообразимые покровы тиранического существования можно сбросить, как ставшие ненужными маски Пироги и Тамплиера. По сути, на герое не одна, а две маски. Одна маска (того же Рауля) - ложный образ его самого, который он создал сам и с помощью которого отделен от себя самого и от Маргариты. Вторая, надетая на балу, абсорбирует ложный самообраз и, "склеевшись" с первой маской, позволяет отделить ее от истинного лица. То же самое происходит с Маргаритой. Разумеется, сорвав все эти ложные обличья, герои не узнают друг друга. (Эко удивляется, что маски и наряды невозможно себе представить. Как будто можно представить все остальное! Аксессуары ничуть не более невероятны, чем то восхитительное безобразие, которое творят их носители.) На балу герои не отрицают себя в качестве Рауля и Маргариты, а утверждают себя в новом качестве. Отрицание касается того, что было до бала и связано с их прошлой жизнью. На маскараде же они встретились в первый раз. И теперь понятно, что записки на бал были пригласительными билетами на первое свидание.