Русский Журнал: Как вы считаете, если сравнивать "Норд-Ост" и Беслан, что их объединяет и что разделяет?

Анна Политковская: Это общий вопрос, потому что объединение или, наоборот, не объединение этих двух трагедий можно рассматривать в самых разных плоскостях. Никакой принципиальной разницы не было, большинство общества отреагировало, как мне показалось, равнодушно. Пока где-то происходит теракт, наше общество продолжает ходить в казино и на тусовки. Это показатель того, до какой степени мы деградировали как общество. Во время терактов в Лондоне и Мадриде все общество замерло в ужасе, а у нас - только те люди, которые непосредственно ощутили это на себе, чьи дети, родные, родственники или знакомые были там.

Общество не поднялось для того, чтобы потребовать от президента и спецслужб ясной картины. Во-первых, на важный тогда вопрос: штурмовать или не штурмовать? Во вторых, что они собираются делать со стремительным развитием мусульманского подполья и его террористической части? За трое суток бесланской трагедии я не слышала ни о каких демонстрациях, в которых участвовали бы не родственники несчастных, находившихся в спортзале школы. Этого не было. Абсолютно то же самое было на "Норд-Осте". Был небольшой круг людей, которые были шокированы, умирали все эти 57 часов вместе с теми, кто находился в зале театрального комплекса, но в большинстве Москва и Россия продолжали жить своей привычной жизнью. К сожалению, у нас очень обывательская страна, сконцентрированная на себе, на том, что "моя хата с краю, ничего не знаю".

РЖ:В СМИ очень жестко критиковали власть. Удалось ли СМИ сформировать в результате критики определенный образ власти?

А.П.: Власть бывает разная: очень высокая, региональная, власть мелкая, мелких ментов и региональных спецслужб. Ответственность за эту трагедию делят все уровни власти, от мелких коррупционеров в форме, которые могли бы предотвратить столь ужасные теракты, как в Беслане и в "Норд-Осте", до верховной власти, до президента, который, как всегда, вел себя трусливо, не по-человечески. Он не был добрым по отношению к жертвам. Он был злым по отношению к террористам, но это очень разные вещи. Я думаю, что его жесткость очень показательна. Она распространяется на всю страну, все "играют желваками": мы ни перед кем не склоним голову. Чиновники на всех уровнях не склоняют голову. Сейчас, почти через год после Беслана, это стало очень заметно. Только что Путин не склонил голову перед Героями России, Советского Союза и cоциалистического труда, которые голодали 21 день. Эта жесткость создает в стране безвоздушное пространство. В результате этих событий мы оказались в стране, в которой очень неуютно.

Основная трагедия Беслана состояла в том, что люди, чьи дети были в спортзале, совершенно не верили, что власть способна на что-то хорошее в отношении их детей. Перед ними витал образ "Норд-Оста", где никого не пожалели, чтобы расправиться с боевиками. Все панически боялись, что начнется что-то подобное, что их дети погибнут из-за власти. Те, кто общались с заложниками, с их родственниками, и я в том числе, слышали эти рассказы в огромном количестве. Люди боялись, что власть устроит новый "Норд-Ост". Поэтому было столько людей с берданками. В "Норд-Осте" этого не было. До "Норд-Оста" не было теракта такого уровня, когда власть должна была принимать решения о том, что делать, уничтожать террористов или спасать людей. У общества не было представления о том, как будет действовать власть. После "Норд-Оста" общество знало, что власть ни перед чем не остановится. В Беслане недоверие к действиям власти продолжается до сегодняшнего дня. Когда власть пытается сделать что-то хорошее, люди подозревают ее в обмане.

Для меня в этих двух терактах одинаковым является, во-первых, равнодушие страны, несмотря на переводы денег, и, во-вторых, прогрессирующее недоверие тому, что власть способна на действия во имя своих граждан.

РЖ:Общество разобщено, а способны ли чиновники, власть выступить консолидированно?

А.П.: Наше нынешнее чиновничество очень трусливо, во многом благодаря построению так называемой вертикали, которую иначе называют управляемой демократией, или теперь у нас - традиционной демократией. Чиновник - это самое трусливое существо, которое мне приходилось видеть. Он панически боится слететь с того места, которое дает доступ к какому-то бюджетному потоку. Это главный бизнес нашего чиновничества. Боясь слететь, он становится трусливым. Сейчас чиновник - это никто, и занят он только зарабатыванием денег и тем, чтобы удержаться на своем месте. Ни разу не было заявлено вслух, что чиновник может сделать что-то приличное.

РЖ: А реакция наших средств массовой информации? Если сравнивать "Норд-Ост" и Беслан, есть какой-то прогресс?

А.П.: Конечно. Беслан был очень широко освещен самым сердечным образом (исключая ОРТ, РТР и в большой степени НТВ). Журналисты печатных СМИ, радио, электронные СМИ освещали ход событий очень сердечно и очень аналитично. Мне понравилась их работа. Другое дело, что общество не может без поводыря в виде ОРТ, РТР и НТВ. В нашем обществе сложилось так, что лидирующую роль могут сыграть только телеканалы. Общество не видит этой роли за радио или печатными СМИ. А телеканалы занимались фальсификацией: в отношении количества людей в зале, начала штурма, освобождения заложников. Гранатометы и вертолеты остались за кадром. Эти каналы занимались агитацией и пропагандой. Они - коллективные агитаторы и коллективные пропагандисты, коллективные информаторы. Так сложилось на сегодняшний день, что народ смотрит больше, чем читает или слушает.

РЖ: После всех этих событий произошла так называемая революция 13 сентября, указ о назначении губернаторов. Усматриваете ли вы в этом некоторое следствие бесланских событий?

А.П.: Путин давно был к этому готов, это объективная реальность. Он использовал страшную трагедию в своих узко-политических целях. Ему надоело нервничать по поводу того, кого изберут. Он решил, что эффективнее будет, если губернаторы будут назначаться. Я не назвала бы это революцией. Это просто представление группы, узкой политической корпорации о том, как ей удержаться дольше у власти, вот и все.

РЖ:Тогда это еще большее кощунство - использовать жуткую трагедию в своих интересах.

А.П.: Но это было использовано. Это даже не кощунственно, это за пределами добра и зла. В течение трех дней и после Беслана правящей верхушкой было продемонстрировано жесточайшее отношение к своему народу. Нам объявили, что мы не способны избирать своих глав регионов. Для меня лично это лежит в контексте путинского правления, с его неуважением к своему народу, неверием в него.

РЖ:Но тем не менее его рейтинг не очень поколебался после этих событий.

А.П.: Я не очень верю в рейтинги. У меня они давно проскакивают мимо сознания. В командировках, в разговорах с людьми никогда не встретишь такого, что 70-80% хотели бы продолжения правления Путина и всего того, что сейчас называется властью. Например, в Ингушетии, где сомневаются в способности Путина наладить обстановку в регионе, президент республики М.Зязиков воспринимается как продолжение Путина и поэтому - очень негативно. Тем не менее официальный рейтинг Путина в Ингушетии составляет около 93%, а в Чечне он был 101%. То же самое в Астраханской области, в Екатеринбурге, в Свердловской области. Люди, с которыми я разговариваю в командировках, только что не плюют в Путина и в то продолжение, которое он имеет в этом регионе в лице чиновников и администрации. Поэтому мне трудно верить в рейтинги. Я верю тому самостийному рейтингу, который наблюдаю сама. Есть люди, которые говорят: "Да, мы за Путина", но их около 20%.

РЖ:Сформировалась ли за годы терроризма какая-то оппозиция, которая может обозначить свою позицию и сделать ее привлекательной?

А.П.: Мне кажется, на сегодняшний день серьезной демократической оппозиции не существует. Есть отдельные личности, у которых много идей о том, как сделать то или это в стране, что бы было, если бы они были у руля власти. К сожалению, демократические лидеры, такие как Явлинский и Немцов, кажется, совершенно утратили свои позиции после декабря 2003 года. Когда спрашиваешь людей про их отношение к Явлинскому, они не могут ответить.

РЖ:Я лично считаю, что Явлинский деградировал.

А.П.: Я не знаю, как он лично деградировал, люди его не хотят, и это реальность. Это как пародия убеждений, и для меня это является внутренней трагедией. Я понимаю, что лидеры прошлого несостоятельны сегодня, и на этом фоне успешно развивается идеологический дрейф в сторону тех, кто мне не очень нравится: национал-большевиков, так называемых либерал-демократов, "Наших", жириновцев. Модным стало подполье. В Северной Осетии, в Ингушетии, в Чечне, в Кабардино-Балкарии, в Карачаево-Черкесии, в Дагестане реально существует и действует мусульманское подполье. Национал-большевистское подполье действует в так называемых "более русских" регионах. Свято место пусто не бывает.

Те люди, которые не согласны с Путиным и с тем, что происходит вокруг него, не всегда сидят дома. Они примыкают к тем людям, которые мне не нравятся. Я - противник революций, я их не люблю и очень боюсь. Сегодня много обсуждается, какова будет экспортная революция, если она произойдет сейчас. Я абсолютно уверена, что она не может быть демократической. Молодой Рыжков и Каспаров вполне приличные люди, но они еще "не дозрели", нет такого восприятия их, которое бы позволило им быть общенациональными лидерами с демократической окраской. Прошлое мертво, а молодежь создает свои движения, и этот процесс нельзя остановить.

РЖ:И тоже не с демократическим окрасом?

А.П.: Есть среди них и с демократическим окрасом, но таких меньшинство. Так получилось, что "протестный вирус" не захотел остаться демократическим. Он стал развиваться на патриотической основе, и сегодня в регионах набирают вес национал-большевики. Это стимулируется безумными гонениями, которые администрация президента ведет против национал-большевиков: раз они гонимые, то мы к ним примкнем. Я это наблюдала недавно в Астраханской области.

РЖ:Им выказывают сочувствие?

А.П.: А как же? Они же за нас, за стариков. Действительно, прочитайте их лозунги: это демократические лозунги. Долой 122-й закон! И т.д.

РЖ:Политологи считают, что ситуация с 122-м законом нормализована.

А.П.: В регионах это очень серьезная вещь. Люди смирились, но постоянно повторяют: "Зурабов, будь ты проклят".

РЖ: Но на Путина это пока не распространяется?

А.П.: У меня нет ощущения, что у него высокий рейтинг и к нему существует какое-то особое отношение.

РЖ:Как вы считаете, "Матери Беслана" и этот "протестный вирус", они соотносимы, могут быть в одном ряду?

А.П.: "Матери Беслана" - это особая статья. Эти женщины хотят правды о том, как погибли их дети. Мне кажется, они сами не хотят быть использованы в политических целях.

РЖ:Тем не менее они имеют очень твердую позицию, кого они не хотят видеть на годовщине трагедии. Перечисляя конкретные фамилии, они называли и Путина.

А.П.: Это естественно. Они не могут видеть этих людей. Почти на протяжении года они просили сказать правду о том, что же случилось. Они не смогли этого добиться: парламентское расследование ничем не закончилось.

РЖ: Торшин все время ездил, выступал, давал пресс-конференции. Получается, что все это не дало результатов?

А.П.: Конечно. Он все время хотел что-то скрыть. Он панически боится сказать, что происходило в действительности. Он все время откладывает, оттягивает этот нелегкий для всех момент, когда ему надо будет или предстать в качестве очередного официального лгуна, или закончить свою политическую карьеру. Если он скажет то, что надо сказать, то он должен будет сказать то самое, что требуют "Матери Беслана": не надо Путина, Патрушева, Дзасохова, не надо никого, кто был причастен к этому.