" Счастливые события замедляют бег времени,
исключительные события его останавливают".

Поль Виллемс

В 2008 году издательство "Текст" обещает порадовать нас публикацией бельгийского классика, нельзя сказать чтобы совсем у нас неизвестного - скорее, прочно забытого. В советское время он дважды приезжал в Союз (в 1953-м, а потом в 1959 годах) в качестве одного из организаторов Международного фестиваля, а также в качестве генерального директора брюссельского Дворца изящных искусств. Он путешествовал по России, общался с известными музыкальными и театральными деятелями - хотя то, что он писал, было глубоко чуждо моральному облику строителя коммунизма. Франкоязычная критика относится к нему с должным почтением и расценивает как "второго Метерлинка, приправленного поэтикой Мюссе". На родине он был дважды удостоен литературных наград: в 1962-м - Правительственной премии, присуждаемой раз в три года, а 1966-м - премии Мардзотто. В 1975 году писатель был избран членом Королевской академии французского языка и французской литературы. Все его книги переведены на все европейские языки.

Имя бельгийской звезды, восходящей на российский небосклон, - Поль Виллемс. Жизнь этого писателя очень гармонично вписалась в ХХ век: родившись в 1912 году, классик покинул мир в 1998-м, успев создать свой собственный мир, который гораздо ярче, заманчивей и глубже, чем все, что нас окружает. Мир Виллемса не оторван от реальности: он на ней построен, от нее отталкивается, ее отражает, преобразует, осмысливает.

Но сначала - о детстве и жизни писателя.

Мальчик родился и рос в семейном гнезде близ Антверпена, на берегу реки Шельды, широко разливающейся перед тем, как смешать свои воды с водами Северного моря. Это наложило глубокий отпечаток на сознание ребенка. Мать Поля была писательницей и поэтессой, что не помешало ей, однако, иметь троих детей. Отец увлекался музыкой и живописью, ежевечерне играл на фортепьяно и регулярно писал акварели на пленэре, объясняя сыну, как можно остановить мгновение и зачем, - метод, который Поль Виллемс впоследствии применит к литературе. Пока заботливая бабушка, преподавая внуку французский и латынь, пыталась, кроме всего прочего, оградить его от болезней и опасностей (у ребенка была астма), тот, конечно, мечтал о дальних странствиях. Кончилось все тем, что юный Поль, достигнув семнадцатилетнего возраста, сбежал из дома, пересек вплавь холодную Шельду и устроился юнгой на судно, отплывавшее в Америку. История умалчивает о том, как отреагировала семья на эту выходку будущего писателя, но, вернувшись из странствий, Виллемс завершил гуманитарное среднее образование и принялся изучать философию и филологию, а затем поступил в Брюссельский университет с тем, чтобы прилежно штудировать юриспруденцию. Впрочем, юристом ему работать почти не пришлось: семейная традиция и неодолимая тяга к природе и романтическим приключениям влекли его совсем в другую сторону - то он на лодке сплавляется в низовья Шельды, то плавает на паруснике по озерам и даже незаконно охотится на тюленя; в ледоход отправляется пешком на другой берег или гоняет на коньках по заледенелым оврагам, что тянутся вдоль реки. Он бороздит на велосипеде Францию, заявляется в гости к французскому писателю Жану Жионо, живущему в одиночестве среди южных холмов в деревеньке Маноск; потом поселяется где-то в Германии, в избушке, в лесной глуши, и преподает хозяевам латынь; а в годы укрепления нацизма гостит несколько месяцев у опального немецкого писателя...

Другой страстью юного Поля было чтение. Когда почтальон приносил в дом свежий выпуск французского литературного журнала " Nouvelle Revue Francaise", это было настоящее событие. Поль читал много, методично. " Я читаю так, как другие, я думаю, молятся", - писал Виллемс.

К двадцати годам Виллемс и сам начинает сочинять. Он с благодарностью вспоминает своих лицейских преподавателей, которые его " научили... писать так, как надо думать, и думать так, как надо писать". Его первое (неопубликованное) творение посвящено воде. В дальнейшем эта тема скрыто или явно всегда будет присутствовать в творчестве писателя - в его романах, пьесах, новеллах: то в виде реки, то дождя или снега, а иногда - в виде тумана или свежего ветра. Вода у него - животворящая стихия, противостоящая всему косному, жесткому, жестокому, - например, городу, камню, металлу, деньгам.

Прозаические тексты Виллемса можно разделить на две категории: внешне реалистические и фантазии. Первые основаны на реальных событиях, пережитых автором (путешествия, две мировые войны), или на исторических фактах. Мне они кажутся менее интересными, хотя им тоже нельзя отказать в оригинальности. Что же касается романов и новелл, построенных на фантазии и элементах сказки, то решусь утверждать, что Виллемс без труда вписывается в плеяду величайших сказочников - от Андерсена до Клайва Льюиса и Томмазо Ландольфи. Правда, это сказки для взрослых, потому что в них много эротики. Да какой! Например, любовная сцена между женщиной и восточным ветром. (У Ландольфи любовником является всего лишь маленький голубой червячок.) Или другой пример: юные девы испытывают такую страсть к воде, что идут и топятся, а потом плывут по течению, возбуждая любовь заморских принцев.

Собственно говоря, если начать анализировать систему образов и мифологию Виллемса, то будет над чем задуматься, к тому же его мифология перемешана с мифологией общечеловеческой, а реальность с трудом отделима от вымысла: все одно в другом отражается, все мерцает и переливается. Так, например, город, стоящий на воде и кажущийся вполне сегодняшним, вдруг оказывается современником Вергилия.

Мир Виллемса напоминает Андерсена еще и тем, что он грустный. Грустный потому, что идеал недостижим и желание неосуществимо, а кто слишком далеко протянет руку и коснется мечты, всю жизнь потом этим мучается; тот же, кто не дотянулся, тоскует по невозможному. Но мечта потому и прекрасна, что эфемерна и не может стать реальностью. Мне кажется, романтическому русскому менталитету близка эта философия: разве журавль в небе не лучше синицы?

Добрый ли мир создал Виллемс? Можно сказать, что этот мир и хотел бы быть добрым, да люди ему мешают. Есть, например, в одном из произведений такой персонаж: император, выбросивший в море свод законов и подаривший народу свободу любви. Только подданные не готовы жить по закону любви и жаждут кровопролития: они требуют возрождения старинного обычая, ордалии, кровавой битвы между самыми достойными юношами.

Любопытно, что жестокость исходит от женщин. Женщины у Виллемса прекрасны и решительны, отлично знают, чего хотят, и командуют мужчинами. Они коварны и жестоки в любви. Мужчины, напротив, наивны и беспомощны, мечтательны и беззлобны. Они восхищаются женщинами и ждут, когда те укажут им, что делать.

Центром публикации в издательстве "Текст" станет произведение, названное "Затопленная земля". Жанр его можно определить как философскую сказку для взрослых. Сказку, которую хочется растащить на цитаты. Только нелегко писать о тексте, которого никто не видел и который неизвестно когда прочтут. Пересказывать чужие сказки - неблагодарное занятие. А анализировать стилистику писателя, которого никто не знает, - и подавно. И все же попробую.

Итак, открыв нашу философскую сказку, читатель попадет в диковинный город-империю на манер древних, стоящую на воде (точнее, в низовьях Шельды). Город называется Аквелон (по созвучию с "аквилоном", северным ветром у римлян, и "акведуком" - вода же!). " Там нет границы между небом и водой. И непонятно откуда льется свет, потому что этот свет повсюду. ... Зыбкий мир, лишенный тверди и опоры, весь - мерцание, блики, превращения..." Император Аквелона больше всего на свете любит плеск воды и крики перелетных птиц, он живет в шалаше на дюнах. Юные девы в венке из дубовых листьев сами выбирают себе возлюбленных и... лазят к ним ночью в окошко. Поэты вырезают свои стихи на кусках дерева и пускают их плыть по течению. В реке сооружены водяные куранты, приводимые в движение струящейся водой и наполняющие воздух беспрерывным перезвоном колокольчиков. А расписные ширмы заслоняют миролюбивых (до поры до времени) жителей от безграничной и пугающей бездны неба. Аквелону противопоставлен древний Рим: " В Риме камни, из которых сложены стены, так тесно пригнаны друг к другу, что становятся монолитной скалой. Арки акведуков возносят высоко в небо желоба, по которым течет вода, - и так будет вечно. Мертвые у них покоятся в мраморных дворцах. Чтобы память о них жила вечно, их изречения и лица высекают в камне. ... Мраморные статуи как две капли воды похожи на героев, с которых они сделаны, - да так искусно, что в конце концов герои начинают походить на собственные изображения".

В Аквелоне все быстротечно - и любовь, и жизнь. Любовь там " мимолетна, как взмах ласточкина крыла, но память о ней живет в душе до конца жизни". Жизнь тоже заканчивается легко, потому что " жизнь и смерть - сообщающиеся сады", и достаточно толкнуть неприметную калитку, чтобы попасть из одного мира в другой. Поэтому когда человек решает, что пора умирать, когда он начинает чувствовать себя " отражением канувшей в небытие реальности", он делится дорогими сердцу воспоминаниями со "смертной восприемницей", юной и прекрасной, а потом вскакивает на дрейфующую льдину и уплывает на ней в Северное море. " Ничто не вечно. Уйдем мы или останемся - какая разница? ... Однажды вдруг обнаруживаешь, что все на свете стало каким-то другим. Улица, на которой мы прожили тридцать лет, уже не та, что прежде. Дома перестали нас узнавать, их окна посылают нам незнакомые отражения. ... Значит, пора уходить, коль скоро мир, в котором мы жили, нас покинул".

Сам Аквелон, простоявший на затопленной земле много веков подряд, тоже оказывается не вечным. Императора сменяет новая правительница, молодая и безжалостная, по имени Альтена. (Если анализировать этимологию этого имени, то можно опереться и на французское "hautaine" - высокомерная, и на итальянское "altano" -южный ветер, и на латынь: "altus, alta" - высокий.) Альтена одевает город в камень и велит построить мраморный мавзолей. Она казнит своих бывших соратников и любовников, пытаясь жестокостью победить сковывающие ее привязанности и воспоминания. Старый Император, отправляясь умирать, обещает: " Вместе с камнем в город придут показное величие и натужный оптимизм". Вот что вынес Поль Виллемс из своих визитов в Советский Союз.

Виллемс - искуснейший мастер образных описаний. Кое-кто из критиков усматривает в этом прустовскую традицию (уж не из-за астмы ли?) - к которой, замечу мимоходом, с легкостью причисляют таких наших современников, как Филипп Делерм, Кристиан Бобен, Жан Руо... Принадлежат ли все эти писатели к одной традиции - вопрос спорный. Так или иначе, но палитра Виллемса - это палитра живописца. Он немногословен, почти лаконичен и несколькими штрихами умеет создать настоящую картину - вот где проявляются уроки пленэрной живописи, воспринятые от отца. И тогда перед глазами возникают пейзажи Брейгеля, полотна импрессионистов, а то вдруг сюрреалистический образ, подсмотренный у его соотечественника Магритта. Но главное, что подкупает, - это умение поймать " тот упоительный миг, когда настоящее, аромат которого ты еще вдыхаешь, начинает превращаться в подернутое дымкой грусти воспоминание".