Новость о том, что романист Норман Мейлер умер 10 ноября в возрасте 84 лет, уже вызвала к жизни нестройное агиографическое голошенье. Можно не сомневаться, что этот пока еще приглушенный хвалебный хор станет в ближайшие дни и недели оглушительным (как вы думаете, сколько газетного пространства уделит "The New York Times" некрологу, который - я в этом уверен - будет помещен на первой полосе?) Какие гиперболические эпитеты прозвучат в память об этом многообразно плодовитом человеке, который пырнул ножом свою жену и всегда был на стороне смертельно опасных отморозков? Готов побиться об заклад, что все эти славословия будут вращаться вокруг слова "гений"; кроме того, пойдут в ход всевозможные дериваты от слова "провокативный". В одном уже появившемся некрологе Мейлер назван "литературной совестью страны и ее главным провокатором", а его книга "Армии ночи" ("The Armies of the Night") охарактеризована как один из (предполагается, что у него их много) шедевров писателя". Может быть, уместно будет высказать о нем несколько "диссидентских" замечаний именно теперь, пока торжественные пеаны полностью не отшибли у читателя способность критического суждения.

Мейлер олицетворял собой тип некоего "крутого парня" - мачо, проникнутого подростковым радикализмом, - и это помогало ему приучать широкую публику к проявлениям насилия, антиамериканским тирадам и сексуальному бахвальству. Он не был таким изначально. Норман Мейлер, родившийся в Long Branch, New Jersey, в 1923 году, а затем воспитывавшийся в Бруклине, был "милым еврейским мальчиком" (как он сам однажды выразился), семья которого принадлежала к среднему классу

иммигрантов в первом поколении. Именно из этой среды он и стремился вырваться - во что бы то ни стало. "Мейлер, - заметил Норман Подгорец в своих мемуарах "Бывшие друзья" ("Ex-Friends"), - потратил весь остаток жизни на преодоление образа "милого еврейского мальчика", который был в его глазах клеймом на репутации; став взрослым, он без конца совершал те хулиганские поступки, которые не мог себе позволить в детстве и юности".

Мейлер был примерным домашним юношей, когда поступил в Гарвард (в 1939 году). Его родители "пошли на большие жертвы", чтобы послать своего старательного, прилежного сына в элитный институт, и он был преисполнен решимости "не разочаровать их". Хотя Мейлер и пописывал в колледже, он специализировался на инженерной аэронавтике и закончил институт в 1942 году. В 1944 он женился в первый (из шести) раз, а затем, с 1944 по 1946, служил в армии США на Филиппинах и в Японии.

В 1948 году, когда Мейлеру было всего двадцать пять лет, был опубликован его военный роман "Нагие и мертвые" ("The Naked and the Dead"). Для большинства литературоведов, занимающихся военной прозой, "Нагие и мертвые" располагаются где-то между романами Германа Вука (имеется в виду прежде всего "Восстание на "Кейне") и Джеймса Джонса ("Отныне и вовеки", "From Here to Eternity" [в русском переводе роман называется почему-то "Отсюда и в вечность"]). По сравнению с этими произведениями, роман Мейлера более претенциозен, но менее искусен: его нарратив развивается неестественными рывками. Такие вещи, как грубо сработанное психологизирование и избыточное использование слова из четырех букв, казались крутыми в 1948 году; но современному читателю они представляются по меньшей мере неоправданными, если не конфузными. Как бы то ни было, "Нагие и мертвые" имели большой успех: они прославили автора буквально в одночасье. Благодаря этому роману Мейлер катапультировался в атмосферу богатства и лести, окружавшую знаменитостей, с каковой высоты ему потом так и не удалось удачно приземлиться. Как ни оценивай этот роман, но факт остается фактом: восприятие "Нагих и мертвых" есть наглядный пример той опасности (Мейлеру не упустил бы случая сказать: "экзистенциальной опасности"), которую таит в себе ранний успех. Писатель так никогда и не оправился от звездной болезни. Читателям, которые не были свидетелями его возведения в роль литературно-политического культурного героя, трудно оценить тот священный ужас, с которым смотрели на Нормана Мейлера представители литературного истеблишмента в 1950-е - 1970-е годы. Типичен пример Дианы Триллинг, написавшей в 1962 году двусмысленную статью под названием "Радикальный морализм Нормана Мейлера", завершающуюся сравнением Мейлера с пророком Моисеем, а заодно и с Марксом (в качестве "транзитной остановки"). "Его моральное воображение, - заверяет миссис Триллинг своих читателей, - есть воображение не искусства, но теологии, теологии в действии".

Что бы это могло значить? Увы, почти ничего, хотя разговоры о "теологии в действии" (видимо, в отличие от "теологии во сне"?), безусловно, вызывают интересные вибрации в чувствительных душах. Как признал сам Мейлер в своем, наверное, наиболее известном сборнике "Самореклама" ("Advertisements for Myself", 1959) - название, которое прекрасно подошло бы к полному собранию его сочинений, - он был падок на мистификации: "я никогда не мог устоять перед сопряжением абсурда с апокалиптикой".

Никому не удавалось сопрягать критический подход, статус знаменитости и радикально-политический шик с такой непринужденностью, с какой это делал Мейлер. С конца 1940-х до 1980-х годов он проявлял поразительную ловкость в вовлечении легковерных интеллектуалов в поддержание его мегаломании. Хотя он ориентировался в своей стратегии на некоторые наименее привлекательные атрибуты Эрнеста Хемингуэя - бухалово, бокс, бой быков и "бабы", всё на букву "б", - ему удалось осовременить этот жалкий, изношенный мачизм при помощи новомодных послевоенных прибамбасов - прежде всего марихуаны и радикализма. Чрезвычайный коммерческий успех Мейлера послужил путеводной звездой для его многочисленных последователей: чем плохо - совмещать картонный нонконформизм с кошельком, набитым хрустящими купюрами!?

В 1955 году Мейлер принял участие в создании журнала "The Village Voice", который, несмотря на внутренние раздоры, сыграл свою роль - мегафона, вдолбившего в уши представителей мейнстримовской культуры идеи Новых левых. В середине 1960-х годов он получил статус гуру антиистеблишмента. Шумный успех таких его публикаций, как "Армии ночи" (1968) - пухлого и бесформенного "нехудожественного романа" о марше 1967 года на Пентагон и его собственной роли в этой демонстрации, - свидетельствует о литературно-демагогических способностях Мейлера. Эта книга, снабженная подзаголовком "История как роман и роман как история", была написана по следам "Хладнокровного убийства" ("In Cold Blood", 1966) Трумена Капоте, где были сознательно перемешаны факты и вымысел - процедура, с благодарностью подхваченная тогдашней публикой, преисполненной готовности пожертвовать правдой ради требований идеологической пропаганды. В самом деле, именно эта процедура была особенно характерна для интеллектуального - или, точнее, антиинтеллектуального - духа поколения, отравленного наркотиками (призванными "изменить сознание") и приученного расценивать всякую апелляцию к фактам как недопустимую "авторитарную" угрозу. В среде радикалов, боровшихся против войны во Вьетнаме - то есть среди подавляющей части входивших в истеблишмент интеллектуалов, - нарциссистские экзерсисы Мейлера были встречены с экстатическим восторгом, ему пели осанну и вручили как Пулитцеровскую премию, так и National Book Award. Вот характерный образчик тогдашних оценок. Критик Ричард Гилман писал: "Мейлер открыл новые возможности для литературного воображения и новую сферу, где можно дышать при крахе существующей действительности". А вот мнение литератора Нета Хентоффа: "Мейлер с полной очевидностью подтвердил свое право на звание лучшего писателя Америки".

В действительности же "Армии ночи", как и почти все книги Мейлера, плохо написаны - настолько плохо, что в это трудно поверить. Ни для кого не секрет, что литературными героями Мейлера были Хемингуэй и Джон Дос Пассос. Но в его собственных писаниях напрочь отсутствует лапидарно-аскетическое мастерство Хемингуэя и кинематографическая дисциплина Дос Пассоса. Когда, к великой радости редактора Вилли Морриса, было решено печатать "Армии ночи" с продолжением в журнале "Harper's", молодая сотрудница, которой выпало несчастье редактировать этот текст, жаловалась на его сумбурность и, как вспоминает один очевидец, спрашивала: "Интересно, как он пишет в трезвом виде?" Несчастная сотрудница была вскоре уволена, но она была права: "Армии ночи" - гиперболическая, сварганенная на скорую руку мешанина, которая с каждым годом выглядит все более глупой и наивной. Знаменитая форма этой книги - повествование о себе в третьем лице - поражает нас сегодня как дешевый рекламный трюк: "Мейлер открыл, что он завидует. Не таланту. [Роберт] Лоуэлл обладал большим талантом, но Мейлер испытывал бульдожью уверенность в ценности своего таланта... Тем не менее, для Мейлера создавшееся положение было ситуацией mano a mano [один на один]". Принять это " mano a mano" за хемингуэевскую стилистику - все равно, что перепутать божий дар с яичницей.

Когда говорят о восторге, с которым были приняты "Армии ночи", упускают из виду одно важное обстоятельство, многое проясняющее в успехе Мейлера. Этот писатель обладал даром очень точно приспосабливать свои аппетиты и томления к аппетитам и томлениям данного момента. Его обсессии восхвалялись как смелые прозрения потому, что они отражали доминирующие обсессии его времени. В тот момент - но только в тот момент! - они казались глубокими прозрениями. Например, в 1970-е годы Мейлер инстинктивно, но совершенно точно ощутил, какой регистр риторического нажима сможет гальванизировать дух левого интеллектуального истеблишмента. Этот специфический талант делал его важной фигурой в долгом марше американской культурной революции. Оказалось, что такая позиция чрезвычайно выгодна как в финансовом отношении, так и по части престижа. К тому времени, когда Мейлер приступил к написанию книги "Пленник секса" ("The Prisoner of Sex", 1971), усердно распространялись слухи, что он самый вероятный кандидат на Нобелевскую премию, и наш герой не придумал ничего лучшего, как промуссировать эти пересуды на первых тридцати страницах своей омерзительной книги.

Нельзя сказать, что Мейлер не подвергался критике. Его второй и третий романы, "Олений парк" ("The Deer Park", 1955) и "Берег варваров" ("Barbary Shore", 1961), получили нелестные отзывы в широкой печати, как, впрочем, и "Американская мечта" ("An American Dream", 1965). "Американская мечта" известна как скандальный - в свое время склонявшийся на всех перекрестках - роман, герой которого, Стивен Роджек, смекалистый крутой интеллектуал (как видите, вылитый Норман Мейлер), начал с того, что задушил свою жену. Затем он спустился на нижний этаж и оттрахал компаньонку жены, немку и бывшую нацистку, которая говорит: "Мистер Роджек, я не понимаю, что за проблемы у вас с женой. Вы же просто гений". (Как мы помним, "бабы", наряду с боксом, боем быков и бухаловом, принадлежат к четырем главным обсессиям Мейлера на букву "б"). В его романах много фирменных, чисто мейлеровских черт (узнаю льва по когтям). Президент Кеннеди ("Джек") звонит, чтобы принести герою свои соболезнования; жена Роджека, по слухам, имела связи в высших эшелонах британской, американской и советской разведок; даже Мерилин Монро - ставшая на определенном этапе очередной обсессией Мейлера - принимает участие в этих игрищах: когда Роджек в своих фантазиях звонит из телефонной будки на тот свет своей покойной подружке Шерри, та отвечает ему милым голосом: "Привет, дурачок, а я уж решила, что ты не соберешься позвонить. Здесь у нас довольно холодно, и девочки простудились. Мерилин тебе кланяется". Но главный фокус книги состоит в том, что Роджеку сходит с рук убийство. Таким образом, Мейлер хочет нас уверить, что это и есть реальная, хотя и непризнанная, "американская мечта".

Для тех, кто был лично знаком с Мейлером, в романе имелся дополнительный frisson [пикантная особенность, вызывающая дрожь]. За несколько лет до публикации этой книги, на вечеринке, где писатель объявил себя кандидатом в мэры Нью-Йорка (или, как он выразился, "попытался вытянуть экзистенциальный билет в политической лотерее"), Мейлер так нализался, что пырнул ножом свою жену (номер два) Адель, едва ее не угробив. (В 1969 году Мейлер снова попытался стать мэром, на этот раз сделав ставку на "сецессионистский билет", который включал в себя два предложения: превратить Нью-Йорк в пятьдесят первый штат Америки и устроить в Центральном парке гладиаторские бои между молодыми уголовниками). Адель не стала выдвигать против него обвинение, и таким образом Мейлер избежал наказания: вместо отсидки в тюрьме он на две недели предался уединенным размышлениям в психушке Bellevue.

Одержимость Мейлера насилием над женщинами, кажется, имеет длинную историю. Карл Роллисон начинает свою биографию Мейлера с эпизода, связанного с Джоном Мэлони, горьким пьяницей и близким другом Мейлера и Уильяма Стайрона. В 1954 году Мэлони пырнул ножом свою любовницу и скрылся. Позднее он был посажен в тюрьму, но затем освобожден: с него сняли обвинения. Стайрон вспоминал, что Мейлер тогда признался ему: "Боже, как я хочу, чтобы у меня хватило смелости воткнуть нож в женщину. Это был действительно отважный поступок". Из этой истории нетрудно сделать вывод, к чему сводились представления Нормана Мейлера о "смелости".

Что представляется мне особенно настораживающим в жестоком обращении Мейлера с женой, так это то, что его поступок скорее пощекотал нервы кругу его друзей, чем вызвал у них осуждение. Во всяком случае, он почти не встретил с их стороны публичного отпора. "Среди городских интеллектуалов, - пишет по этому поводу Ирвинг Хау, - было ощущение шока и смятения, но я не помню, чтобы кто-нибудь его осудил. У меня сложилось такое чувство, что его поступок трактовался как проявление компульсивности или минутное помешательство. В нем видели жертву". Читатели, которым трудно понять, каким образом человек, пырнувший ножом свою жену, превратился в "жертву" (если пойти по этому пути дальше, то возникает вопрос: кем была в таком случае Адель?), явно не прошли тест на звание "городского интеллектуала".

Если предпринятая Мейлером попытка убить свою жену прошла на редкость гладко, то роман "Американская мечта" так легко не отделался. Конечно, у него были свои почитатели. Но критик Стэнли Эдгар Хайман в разгромной статье под названием "Аппетитная гузка Нормана Мейлера" выразил мнение многих читателей, оценив эту книгу как "отвратительный и при этом безмерно претенциозный роман", "мерзопакостность которого поистине неописуема".

По правде говоря, подобным образом можно оценить все книги Мейлера. Журналист Реймонд Соколов, написавший статью о Мейлере в 1968 году, заметил, что "в конечном итоге все определяется тем, как это написано". Взглянем с этой точки зрения на книгу "Евангелие от Сына Божия" ("The Gospel According to the Son", 1997), в которой Мейлер попытался переписать Евангелие от первого лица. Конечно, это высший пилотаж - написать не просто о Иисусе, но от лица Иисуса. "Я один из пятидесяти или ста романистов, которые переписали Новый Завет, - сказал Мейлер на презентации книги, признавшись при этом: - У меня было слабое представление о том, каково это - быть наполовину человеком и наполовину чем-то еще, чем-то б ольшим". Но как бы высоки ни были достижения Мейлера в деле переписывания Евангелий, его претенциозность достигла апогея в "Вечерах в древности" ("Ancient Evenings", 1983). В этой фантасмагорической истории повествуется о реинкарнации, действие происходит в Древнем Египте в 2000 году до н.э. Мейлер дает в этом "романе" полную волю своей одержимости траханьем: этим делом (наряду с другими квазисексуальными актами) занимаются многие персонажи, находящиеся на разных стадиях процесса воплощения/дематериализации. Как выяснилось, Мейлер считает, что наличие тела не является непременным условием сексуального соития. О "Вечерах в древности" можно сказать только одно: Мейлер проявляет в этой книге свой незаурядный комический дар - правда, неосознанный. Он особенно забавен, когда пытается говорить торжественным тоном:

"Позвольте повторить еще раз. Существуют два вида магии: магия которую индуцируем мы, и магия, которую напускают на нас. Вы помните, как Изида бросила четырнадцатую часть тела Озириса в соленые воды Джеба и увидела битву между Хором и Сетом? Это было предупреждение. Оставались две возможности: либо найти подходящую жертву, либо отказаться от надежды на мир. Она услышала, как Ее собственный голос повелевает Ей заколоть быка, но когда она убила это животное, Ее голос сказал, что и этой великой жертвы недостаточно для того, чтобы нейтрализовать злую силу Сета. Она должна добавить кровь, связанную с более мучительной потерей. Она должна отрезать собственную голову и заменить ее мордой быка", - закончил Мененхетет со смешком".

"Вечера в древности" помогают уяснить, почему читатели, которые знакомились с творчеством Мейлера в 1970-е - 1980-е годы, не могли понять: в чем причина того почтения, которое в свое время испытывали к нему литературные интеллектуалы? Как можно принимать всерьез автора подобной книги?

"В первый год нашего знакомства мне казалось, что Он не думал ни о чем, кроме битв, молитв, Нефертити и предмета его самых пылких вожделений - ягодиц храбрых мужчин. Однако после сражения под Кадешем Он предстал передо мной, как оазис в пустыне: Он напоил подземными водами сотни деревьев еще до того, как они там появились. Наш добрый Фараон вернулся из Кадеша обуреваемый такой жаждой сладкого тела женщин, с какой я не встречался за все свои четыре жизни. Видимо, в нем взыграло семя Хитита, которого он убил, ибо его чресла поднимались, как Нил во время разлива, и Он не мог посмотреть на красивую женщину и не поиметь ее. Но впоследствии он пристрастился также и к некрасивым женщинам".

Правда состоит в том, что Норман Мейлер очень быстро стал пародией на самого себя. Поскольку "бунтарские" шестидесятые годы сами по себе были пародией - злой карикатурой на политический радикализм, - в то время лишь немногие замечали, как смешон был Мейлер с его самодовольным эксгибиционизмом и политико-сексуальными заморочками и эскападами. Но время шло, и правда неотвратимо выползала наружу: в конечном итоге Мейлер-экзистенциальный-мудрец превратился в Мейлера-буффона.

Точкой невозврата была, пожалуй, "Мерилин" ("Marilyn", 1973), с-позволения-сказать-биография актрисы Мерилин Монро. Хотя трудно определить с полной уверенностью, какая из книг Мейлера наихудшая - ведь он умудрялся быть неудобоваримым и ужасным каждый раз по-разному, - но "Marilyn", безусловно, самая глупая из его книг. С годами восхищение Мейлера Звездой, Которая Спала с Кеннеди, приобрело характер еще одной одержимости. По точному определению Джона Саймона, эта книга "ознаменовала собой создание Мейлером новой литературной формы, которую можно было бы назвать жанром трансцендентальной мастурбации, или метафизической поллюции".

В реальной жизни Мерилин была несчастной секс-бомбой, иногда забавной, но определенно посредственной комической актрисой, чье легкомыслие было почти столь же привлекательным, как и очертания пневматического бюста. Как заметил Клайв Джеймс, неказистая правда состояла в том, что Мерилин Монро "шла ее пустоголовость, как карликам идет их малый рост". Но если верить Норману Мейлеру, то Мерилин Монро была Афродитой и Элен Терри в одном флаконе. С одной стороны, он говорит, что она была "великой" актрисой, которая "владела талантом, дававшим ей возможность сыграть Корделию"; она была "мадам Бовари и Нана одновременно". С другой стороны, она была "Страдивариусом секса", "ангелом соития". "Благодаря ей, - пишет Мейлер, - мне удалось продвинуться в понимании секса: я чувствовал себя маленьким пехотинцем либидо, посланным на поверхность ее кожи. Она была генералом секса еще до того, как узнала что-либо о сексуальной войне".

Все мы живем в одержимой сексом культуре, и никто, кажется, не склонен недооценивать важность той роли, которую играет сексуальное удовлетворение в жизни большинства людей. Но Мейлер довел эту идею до абсурда, сделав ее "экзистенциальной" осью существования. Согласно Мейлеру, любая человеческая деятельность вращается вокруг секса. В "Marilyn" он замечает между делом: "Сегодня это уже избитая истина: вы не можете купить в лавке Polaroid, не возвестив тем самым граду и миру, что камера будет использована для того, чтобы запечатлеть совокупления между членами семьи или друзьями".

В статье о Мейлерк, опубликованной в журнале "Commentary", Джозеф Эпстайн заметил: "Я вижу признак непоправимой бедности воображения Нормана Мейлера в том, что единственный кульминационный пункт, который он может себе представить во взаимоотношениях между людьми, - это чисто сексуальный оргазм". Ирония данной ситуации в том, что Мейлер, провозгласивший себя "гроссмейстером секса", проявлял на протяжении всей своей писательской карьеры глубокое - и совершенно безнадежное - непонимание этой стороны человеческой жизни. Это была его единственная тема - и он трактовал ее в корне неправильно.

В самом деле, если Мерилин Монро "ангел секса", то Норман Мейлер - его Уолтер Митти. [Уолтер Митти - робкий бухгалтер, в голове которого роятся самые смелые фантазии, герой юмористического рассказа Джеймса Тарбера "Тайная жизнь Уолтера Митти" ("The Secret Life of Walter Mitty") и одноименного фильма. - Примеч. перев.] Он сконструировал абсурдную мелодраму сексуального завоевания и изобразил себя в качестве неизбежного героя-любовника. Его нескончаемые описания половых актов совершенно чудовищны: они заставляют читателя вздрагивать от ощущения неловкости. Так, во "Времени ее расцвета" ("The Time of Her Time") - гротескном скетче, завершающем "Саморекламу", которым Мейлер, как известно, очень гордился, - герой обращается к своему пенису как к "мстителю" и говорит: "Должно быть, для нее это был бы впечатляющий опыт - заполучить от меня такую игрушку". Склонность Мейлера к напыщенному бахвальству делает его трудным объектом для пародирования. С Мейлером приходится держать ухо востро, потому что никогда нельзя быть уверенным, что он сам не выдал бы чего-нибудь еще более карикатурного, чем это сумел сделать карикатурист. Тем не менее, Элизабет Хардвик ухватила существенные черты стилистики Мейлера в своей пародии на "Президентские бумаги" ("The Presidential Papers", 1963), которую она опубликовала (под псевдонимом Xavier Prynne) в "The New York Review of Books":

"Четвертая нота была проигнорирована LBJ [Линдоном Б. Джонсоном], но атакована Black Negroes и FBI. Принято считать, что это фальшивка - и у меня были в связи с этим личные неприятности, - но я до сих пор придерживаюсь мнения, что это дело хотя и нечистое, но правильное. На этот раз Королева Шлюх не легла со мной в постель, но, по крайней мере, она не легла в постель и с Биллом Стайроном, прохлаждающимся в своем коннектикутском уединении. Эта Шлюха ограничилась тем, что нашептала мне на ухо нечто важное загадочным психоделическим и, пожалуй, близким к истерическому голосом Джеки Кеннеди. Мой ответ FBI таков: " Экзистенциальный оргазм не только сделает невозможной атомную войну, но и предотвратит ядерные испытания".

Проблема, возникающая в связи с этой виртуозной пародией, состоит в том, что она практически неотличима от текстов, которые она призвана высмеивать. В связи с этим шедевр миссис Хардвик теряет свою ценность как пародия: сколько ни передразнивай Мейлера, все равно "лучше" него не напишешь. Непредусмотренное комическое измерение писаний Мейлера бьет в глаза. Однако, сколь ни смешон Мейлер, в его писаниях превалируют все же не комические, а зловещие черты. Этот человек мог быть непреднамеренно забавен; но отвратителен он был преднамеренно. Норман Мейлер был важной фигурой в истории американской культурной революции не потому, что его находили забавным, но, напротив, оттого, что многие влиятельные люди принимали идеи этого смешного человека всерьез.

Мейлер много писал о политике. Но в конечном итоге он смотрел на политику точно так же, как и на все другое - как на коэффициент секса. Мейлер следующим образом излагает свое в идение в "Саморекламе": "Единственная революция, которая могла бы быть значимой и естественной для двадцатого столетия, - это сексуальная революция, которую каждый из нас ощущает повсюду". Даже его самопровозглашенная принадлежность к "экзистенциализму" была продиктована сексуальной озабоченностью. "Мужчина находится в более экзистенциальной позиции, чем женщина, - уверяет нас Мейлер. - Ведь ему приходится добиваться эрекции".

Фактически в писаниях Мейлера термин "экзистенциальный" (как и производные от него понятия) - всего лишь эвфемизм, за которым не стоит ничего, кроме сексуальной озабоченности. Он начинает свое эссе "Белый негр" с того, что сообщает своим читателям: "американский экзистенциалист" - это "хипстер"; затем поясняет, что "для того чтобы стать экзистенциалистом, человек должен научиться ощущать свое Эго: узнать все о своих желаниях, о том, что его раздражает и что угнетает; человек должен разобраться в особенностях своих фрустраций и знать, что могло бы его удовлетворить". В другом месте Мейлер пишет: "Мы ощущаем себя в экзистенциальном модусе бытия, когда попадаем в ситуацию, исход которой невозможно предсказать". Иными словами, мейлеровская "концепция" экзистенциализма едва ли более основательна (хотя куда менее забавна), чем та, которую сформулировал Дельмор Шварц: "Экзистенциализм означает, что никто не может принять душ за тебя".

Именно идеи Мейлера относительно секса (которые он "развивал" на протяжении всей своей жизни) оказались на поверку наиболее влиятельной - и наиболее деструктивной - частью его наследия. Его позиция по этому вопросу отличается неслыханной грубостью и примитивностью. В 1973 году в одном из бесчисленных интервью, которые Мейлер раздавал направо и налево, ему был задан вопрос: каково ваше мнение о легализации абортов? Писатель был настолько доволен своим - безусловно, продуманным - ответом, что потрудился перепечатать его в сборнике "Pieces and Pontifications" (1982): "Мне кажется, что когда женщина проходит через аборт, даже легализованный, она проходит сквозь ад. Иначе у нее нет надежды. Для чего она это делает? Иногда она бывает вынуждена признаться себе: 'Ты убиваешь память о прекрасном половом акте'. Я не думаю, что аборт накладывает на женщину тяжелый отпечаток, если половой акт прошел незаметно и сперматозоид заскочил, как маленькая крыса в мышеловку, как червь, проползший под порогом. Такого рода аборт - всего лишь маленькая неприятность. Если, конечно, он не приведет к неблагоприятным медицинским последствиям. Но если женщина имела превосходную еблю, а затем вынуждена сделать аборт, это будет для нее горьким испытанием".

Что можно сказать об этой тираде, кроме того, что ее автор - моральный кретин? В самом деле, особенность трактовки Мейлером всего, что касается секса, состоит в том, что этот писатель, кажется, не в силах отличить половой акт от жестокого физического поединка. Его описания "любви" почти всегда даются в терминах борьбы и доминации. В них практически не остается свободного пространства для тепла или нежности. Желание проявляется у Мейлера прежде всего как воля к завоеванию. Несомненно, именно по этой причине в его писаниях столь большое внимание уделяется содомии. Секс по Мейлеру - это не столько акт единения, сколько демонстрация жестокого подчинения. Благодаря этому Мейлер и находит его столь "экзистенциальным". Позиционируя себя как мачо-экзистенциалиста, Мейлер видит (или делает вид, что видит) все, что происходит на свете, как битву, или "войну". В самом деле, несмотря на его яростно-пацифистскую - направленную против войны во Вьетнаме - позицию, "война" была и всегда оставалась одной из доминирующих обсессий Мейлера. Отчасти это была дань его увлечению Хемингуэем: Мейлер любил говорить о жизни как о бесконечной борьбе - mano a mano, как он выразился бы - с пустотой.

В "Публичном заявлении о пьесе "В ожидании Годо" ("A Public Notice on Waiting for Godot"), в котором Мейлер имел наглость сообщить нам, что он считает Сэмюэла Беккета "незначительным художником", автор пишет: "Природа мужчины, его мужское достоинство проявляется в том, как он действует, живет, любит и, наконец, разрушает себя в поисках возможности проникнуть в тайну бытия, и если мы так или иначе не участвуем в этой мистерии, являющегося неотъемлемой частью человеческого исследования жизни (и войны с ней), тогда мы не более чем винтики в общественном механизме и предатели своего Эго". Разрушает себя? Винтики в общественном механизме? "Предатели своего Эго"? Совершенно ясно, что сам Мейлер был пленником деградировавшего и вынужденного заниматься самовозвеличением романтизма. Его сварганенные на скорую руку мелодрамы призваны провентилировать затхлую атмосферу скучного, комфортабельного - и чисто буржуазного - существования. Это известное, многократно описанное подростковое психическое состояние. Однако Мейлер ухитрился сохранить мироощущение подростка, едва достигшего половой зрелости, до восьмидесяти с лишним лет! В этом источник неисчерпаемого комизма его творчества. И эта же черта лежит в основе его зачарованности насилием.

Многие критики считают "Песнь палача" ("The Executioner's Song", 1979) лучшей книгой Мейлера. Снабдив эту книгу подзаголовком "Роман подлинной жизни" ("A True Life Novel"), Мейлер отсылает нас к истории типа "Хладнокровного убийства" Трумена Капоте; это повествование об аресте, пребывании в заключении и расстреле Гэри Гилмора, убийцы-психопата, который провел б ольшую часть своей тридцатилетней с небольшим жизни в тюрьме. Написанная в "клиповом", лишенном украшательств стиле, эта книга содержит в себе куски наиболее читабельной и убедительной прозы Мейлера. Однако, если рассматривать "Песнь палача" как моральный документ (на чем настаивает сам Мейлер), придется признать это произведение глубоко отвратительным. Ибо писатель не просто погружается в сознание убийцы, о котором пишет; он пытается убедить нас в его человечности. Мейлер предлагает нам этого персонажа в качестве своеобразного героя, мужественного "аутсайдера", который достоин нашей симпатии как непримиримый бунтарь. Гэри Гилмор, говорит нам Мейлер, был (надо думать, наряду с отцами-основателями) "еще одним великим американским протагонистом", человеком, который "был ужасен в худших своих проявлениях и героичен в лучших". По мнению Мейлера, Гилмор непреклонен в своем стремлении (это его главное достоинство) "отомстить американской системе".

После того, как был казнен Гилмор, внимание Мейлера привлек отбывавший заключение Джек Эббот, жестокий убийца, называвший себя коммунистом; этот человек начал писать Мейлеру длинные "экзистенциальные" письма о тюремной жизни. Мейлеру они очень понравились. Он помог Эбботу их напечатать - и не где-нибудь, а в "The New York Review of Books"; затем они появились в виде книги под названием "Во чреве зверя" ("In the Belly of the Beast", 1981). В написанном им предисловии к этой книге Мейлер называет Эббота "интеллектуалом, радикалом, потенциальным лидером, человеком, одержимым видением более возвышенных человеческих отношений в лучшем мире - в том мире, доступ к которому может открыть только революция". Представляется совершенно очевидным, что проявленный Мейлером интерес к его судьбе способствовал условно-досрочному освобождению Эббота из тюрьмы. "Культура, - писал Мейлер в одной из своих статей, - стоит того, чтобы пойти на небольшой риск". Едва очутившись на свободе, Эббот приехал в Нью-Йорк и тут же нанес смертельное ножевое ранение Ричарду Адану, двадцатидвухлетнему официанту, гражданину Америки кубинского происхождения. Последовал суд, на котором Мейлер свидетельствовал в пользу Эббота.

Когда его спросили (на пресс-конференции после выступления в суде), что он думает о переживаниях семьи Адана, Мейлер сказал: "Я готов поставить на карту часть общества, чтобы спасти талант этого человека". Тогда репортер из "The New York Post" спросил: "Кем вы собираетесь пожертвовать? Официантами? Кубинцами?". Поскольку у Мейлера не было ответа на подобные вопросы, он прорычал (изобразив на лице негодование): "Могу я спросить, почему вы все чувствуете себя такими безупречными?" В его сознании настолько стерлось различие между добром и злом, что он - это было совершенно очевидно - не знал ответа на собственный вопрос.

Заигрывание Мейлера с преступниками типа Гэри Гилмора и Джека Эббота было отчасти связано с прославлением в его книгах "психопата" как экзистенциального героя. В "Белом негре" ("The White Negro"), впервые опубликованном в журнале "Dissent" в 1957 году, а затем перепечатанном в книге "Самореклама", Мейлер со всей определенностью сформулировал этические принципы, лежавшие в основе не только его личного мировоззрения, но и всех его последующих произведений; в нем содержатся пассажи, позволяющие понять дух культурной революции 1960-х годов. По своей тональности "Белый негр" - образчик напыщенной "экзистенциалистской" проповеди. По содержанию это манифест в защиту морального нигилизма. Мейлер не моргнув глазом говорит о "тоталитарных оковах американского общества" и вспоминает в связи с этим о "психических разрушениях, причиняемых наличием концентрационных лагерей и атомных бомб, которые давят на наше бессознательное и формируют ущербный тип современного человека". По его мнению, единственный адекватный ответ на сложившуюся ситуацию - это решимость "отделить себя от общества" и "культивировать в себе психопата". В этом и заключается стратегия "хипстера", который "абсорбировал экзистенциалистские импульсы Негра; поэтому его в практических целях можно рассматривать как белого негра". (Характерное для Мейлера стереотипное представление о неграх как о звероподобных сексуальных атлетах представляет собой одну из многих омерзительных черт этой статьи).

Либо ты хипстер, либо пошляк; либо бунтарь, либо конформист; либо пионер с дикого Запада, дебоширящий в ночных кабаках, либо приспособленец, запутавшийся в тоталитарных тенетах американского общества и поневоле вынужденный лгать для того, чтобы преуспеть в жизни. Как просто!

"Белый негр" - это осанна, пропетая хипстеру и его этике сексуального промискуитета, наркомании и криминального насилия. Хипстер, объясняет нам Мейлер, представляет собой часть "элиты, взрывающей себя изнутри; он говорит на языке, который понятен молодежи на уровне инстинкта, ибо мировоззрение хипстера в его глубинных основаниях соответствует опыту молодежи и ее стремлению к бунту".

Известность этого опуса основана на том, что Мейлер сконструировал в нем образ восемнадцатилетнего "хулигана" (hoodlum), который представляет собой "ночной кошмар владельца кондитерской". Мейлер считает такое поведение вполне приемлемым и даже похвальным, потому что психопат путем убийства демонстрирует свою "храбрость", которая "очищает его жестокость". Когда Мейлеру возражали в том смысле, что убийство человека старше и слабее тебя никак не свидетельствует о твоей храбрости, писатель объяснял, что человек убивает не только слабого пятидесятилетнего старпера, но также и институт: ведь при этом нарушается право собственности, возникают новые взаимоотношения с полицией, и в жизнь вносится элемент реальной опасности. Поэтому "хулиган" проявляет волю к неизвестности, в связи с чем любое проявление насилия с его стороны нельзя назвать трусостью.

Мейлер разъясняет далее, что "по сути дела, драма психопата состоит в том, что он ищет любви". Однако ошибется тот, кто подумает, что "любовь - это поиск партнера; нет, любовь - это поиск оргазма, более апокалиптического, чем все предшествующие. Оргазм - это его терапия; в глубине души хипстер знает, что хороший оргазм расковывает все его возможности, а плохой оргазм равносилен заключению в тюрьму". Именно по этой причине хипстер обожает джаз: "Джаз, - сообщает нам Мейлер, - это и есть оргазм, это музыка оргазма, состязание хорошего оргазма с плохим, ведущееся в масштабе всей нации". Стремление хипстера "к абсолютной сексуальной свободе" влечет за собой необходимость "стать сексуальным изгоем".

Но хипстер отвергает не только сексуальную мораль. Он уклоняется от любой моральной ответственности, ибо убежден, что "результат любого нашего поступка непредсказуем и поэтому мы не можем знать, что творим - добро или зло. Единственная мораль хипстера: делай что хочешь везде и всегда, где и когда это возможно, и не забывай, что ты участвуешь в первобытном сражении: в битве за открытие для себя - себя одного - пределов возможного, потому что это есть то единственное, в чем ты действительно нуждаешься".

В "Белом негре" предсказано практически все то дурное, что произошло с американским обществом под воздействием левого радикализма 1960-х годов, начиная с культивирования насилия, наркотиков, поп-музыки и сексуальной вседозволенности и кончая моральным идиотизмом, ребяческим антиамериканизмом и безмозглым прославлением нарциссической безответственности и экстремальных состояний "измененного" сознания. В своей автобиографии "Сын-радикал" ("Radical Son") Дэвид Горовиц называет статью Мейлера "Белый негр" "основополагающим манифестом Новых левых... Согласно взглядам Новых левых, уголовники были всего лишь "примитивными бунтарями". Пока критики оспаривали Мейлера в мелочах, реальный мессидж, содержавшийся в "Белом негре" - если тебе хочется, сделай это! - начал свое триумфальное шествие по стране, сметая все на своем пути. Наряду с некоторыми другими работами Мейлера конца 1950-х годов, "Белый негр" представляет собой инициирующий шаг в развязывании войны против социальных конвенций, сдержанности, ограничений и традиционной морали. Именно это (а не несуществующие литературные достоинства) составляет секрет широкой известности Мейлера. Как заметил Джозеф Эпстайн, Мейлер "был одной из ключевых фигур, ответственных за высвобождение дионисийского духа в американской жизни". Он обещал своим читателям то, чего они хотели: сосредоточенного на себе всепоглощающего экстаза. Мейлер как-то сказал, что он "не удовлетворится ничем меньшим, нежели революция в сознании нашего времени". Ему не удалось совершить эту революцию, но он, безусловно, был одним из самых видных ее подстрекателей.

Источник: Пост взят из блога Роджера Кимбалла, исполнительного редактора журнала "The New Criterion"

Другие некрологи:

http://pajamasmedia.com/xpress/rogerkimball/2007/11/10/norman_mailer_a_dissenting_vie.php

http://www.foxnews.com/story/0,2933,310376,00.html

http://www.latimes.com/news/local/la-me-mailer11nov11,0,6488020.story?coll=la-home-center

http://www.thenation.com/blogs/thebeat?pid=250720

http://books.guardian.co.uk/news/articles/0,,2208911,00.html

http://www.reuters.com/article/mediaNews/idUSN1226797020071110?sp=true

http://www.reuters.com/article/mediaNews/idUSN1226797020071110?sp=true

http://www.salon.com/books/feature/2007/11/10/norman_mailer_guide/?source=whitelist

http://www.salon.com/books/feature/2007/11/10/norman_mailer_guide/?source=whitelist

http://www.newsday.com/features/booksmags/ny-etmailer1111,0,5511109,full.story

http://www.boston.com/bostonglobe//city_region/breaking_news/2007/11/literary_giant.html

http://www.time.com/time/nation/article/0,8599,1682741,00.html

http://www.washingtonpost.com/wp-dyn/content/article/2007/11/10/AR2007111000518.html?hpid=artslot

http://www.timesonline.co.uk/tol/news/world/us_and_americas/article2848252.ece

http://www.latimes.com/news/local/la-me-appreciation11nov11,0,7216067.story?coll=la-home-center

http://news.independent.co.uk/world/americas/article3150024.ece

Книги Кимбалла, в которых затрагивается творчество Мейлера:

The Rape of the Masters: How Political Correctness Sabotaged Arts / Изнасилование мастеров: как политическая корректность саботирует искусство

Lives of the Minds: The Use and Abuse of Intelligence from Hegel to Wodehouse / Жизнь сознания: использование ума и злоупотребление им от Гегеля до Вудхауса

Art's Prospect: The Challenge of Tradition in the Age of Celebrity / Перспективы развития искусства: вызов традиции в век знаменитостей

Experiments against Reality: The Fate of Culture in the Postmodern Age / Эксперименты с реальностью: судьба культуры в век постмодерна

Tenured Radicals, Revised: How Politica Corrupted Our Higher Education / Новый взгляд на радикалов, увенчанных учеными званиями: как политика подорвала наше высшее образование

Counterpoints: 25 Years of New Criterion on Culture and the Arts / Контраргументы: 25 лет работы в The New Criterion на ниве культуры и искусства

The Long March: How the Cultural Revolution of the 1960-th Changed America / Долгий марш: как культурная революция 1960-х изменила Америку

Against the Idols of the Age / Против идолов нашего времени

Lengthened Shadows: America and its Institutions in the Twenty-First Century / Удлинившиеся тени: Америка и ее институты в двадцать первом веке

The Survival of Culture: Permanent Values in a Virtual Age / Выживание культуры: вечные ценности в век виртуальности

Phisics and Politics, by Walter Bagehot, edited with an Introduction by Roger Kimball / Уолтер Бейджхот. Физика и политика. Под редакцией и со вступительной статьей Роджера Кимбалла

Перевод Иосифа Фридмана