Roumeli: Travels in Northern Greece by Patrick Leigh Fermor John Murray, 248 pp, J8.99
Mani: Travels in the Southern Peloponnese by Patrick Leigh Fermor John Murray, 336 pp, J8.99
Words of Mercury by Patrick Leigh Fermor ed. Artemis Cooper John Murray, 274 pp, J7.99

"В языке и обычаях любого греческого моряка и крестьянина знаток античной филологии будет постоянно узнавать фразы и обряды, известные ему по литературе древней Эллады", - так успокаивало не уверенного в себе туриста предисловие к мюрреевскому "Справочнику для путешествующих по Греции" издания 1854 года. Идея была ясна: взойдя на греческое судно, вы окажетесь в эпохе Одиссея ("можно наблюдать в повседневном применении мореходные секреты и тактику древних? греческие моря столь же коварны, как и прежде"); в сельском доме вас наверняка позабавит персонаж, который может сойти за гомеровского свинопаса Эвмея. "Даже борьба с беспощадными кровососами, быстро почуявшими англичанина, подробно и красочно описана Аристофаном на примере аналогичной напасти в домах древних греков".

Экскурсия в этот античный мир, разумеется, не лишена своих трудностей и опасностей, и "Справочник" старательно демонстрирует свою незаменимость весьма зловещими предупреждениями о том, что может случиться в Греции с неподготовленным путешественником. В первую очередь речь идет о здоровье - собственно говоря, о выживании. "Изобилие фруктов искушает иностранцев, - предупреждает справочник, - но именно здесь таится наибольший риск, ведущий к фатальным последствиям". Защиту от аристофановских кровососов может обеспечить только дешевая, но чрезвычайно сложная антимоскитная сетка, ежедневная борьба с которой измучает всех, кроме самых ловких и настойчивых: "Я выяснил, что наилучший способ забираться в нее - оставить на середине матраса отверстие и, встав в него, затянуть отверстие над головой". Почти столь же остро стоит проблема передвижения. Стоит ли брать английское седло? Взвесив все "за" - стоит, поскольку оно гораздо удобнее, но такие седла натирают спину животным, поэтому следует учитывать "плачевное состояние" греческих лошадей. С другой стороны, английских слуг лучше оставить дома, а если не дома, то на Корфу: "Обычно они не склонны привыкать к странным обычаям, не имеют способностей к иностранным языкам и?", - здесь справочник демонстрирует характерную слепоту элиты к хронически плохим жизненным условиям трудящегося класса, - "?куда сильнее досадуют на трудности и жилищные проблемы, чем их хозяева". Намного более "подходящим и выгодным" будет нанять местного жителя, особенно если от него не требуется познаний в древностях, тем более когда кандидат проверенный. А для знакомства с древностями и издаются путеводители.

Трудно себе представить, чтобы кто-либо пунктуально соблюдал эти советы, точно так же, как в наши дни люди не склонны следовать грозным предупреждениям о вреде солнечных ванн, встречающимся в современных аналогах "Справочника". Роль таких путеводителей - не столько направлять шаги путника и предостерегать его об ошибках, сколько создать образ идеального путешествия (а заодно и пощекотать нервы предотвращенной угрозой). В любом случае, какими бы практичными ни были эти советы или ни казались таковыми их авторам, последовательные издания мюрреевского "Справочника для путешествующих по Греции" (выпускавшегося от имени издательства; все авторы и редакторы были обозначены лишь инициалами) - от первого издания 1840 года, вышедшего вскоре после греческой Войны за независимость, до изданий XX века - служат ясным свидетельством того, как менялось отношение к этой стране как к объекту британского туризма. За этот период Греция изменила свой облик в представлениях англичан, из места для опасных приключений превратившись в привлекательную цель для туристов и путешественников из верхних слоев среднего класса. Сложнее сказать, насколько точно в различных изданиях "Справочника" отражаются "реальные" перемены в самой Греции. Отчасти они, безусловно, отражены. Например, в каждом очередном издании приводится все более длинный список роскошных отелей ("не хуже гостиниц в крупных городах Италии"), а это, очевидно, говорит о все большем числе удобств, доступных для туриста, так же, как о переменах в экономическом положении страны. Но не всегда все столь же ясно. Например, в издании 1884 года упоминается наличие в Афинах учителя танцев - значит ли это, что его там прежде не было? Или же туристы стали ожидать от Афин иного? А может быть, в 1884 году "Справочник" (распухший до двух томов) был больше нацелен на то, чтобы дать полную и всеобъемлющую информацию вне зависимости от того, насколько она полезна?

Однако по большому счету упоминание об учителе танцев соответствует постепенному одомашниванию - или, по крайней мере, все большей приемлемости для иностранцев - образа Греции, развивавшегося по мере выхода этой серии. В то время как первое издание 1840 года грозно заявляет, что "палатка - предмет первейшей необходимости" для путешествия по Греции, пересмотренное издание 1854 года более скромно отмечает, что "палатка, необходимая во многих странах Азии, в Греции не нужна и не употребляется". К 1884 году палатки становятся "бесполезной обузой". Из более поздних изданий исчезают и другие прежде необходимые принадлежности для цивилизованного путешествия в глуши: набор посуды, ковер и хитроумная антимоскитная сетка (в 1884 году вместо нее в лучшем случае советуют легкую проволочную маску). Лишь изредка рекомендации обнаруживают тенденцию изменяться в другую сторону. В ранних изданиях утверждается, что хорошей соломенной шляпы хватит, чтобы уберечься от солнца, но в 1884 году путешественнику говорят, что ему не обойтись без пробкового шлема ("незаменим начиная с конца апреля", - добавляется в издании 1896 года).

Среди всей этой смены предметов и понятий более-менее неизменным остается лишь одно: идея о том, что современная Греция и современные греки сохранили нечто от духа и обычаев античного мира. Во многих описаниях путешествий по Греции в XVIII и начале XIX веков встречается расхожий штамп о том, что несмотря на величественность древних руин, обитатели этой страны представляют собой бледную и разочаровывающую тень своих далеких предков. Путешественники, надеявшиеся найти "потомков Мильтиада и Кимона", сталкиваются с разбойниками, жуликами и торгашами, а женщины, как вынужден с печалью отметить Валери де Гаспарен, имеют поразительно мало сходства с Венерой Милосской. Отчасти в ответ на это путеводители конца XIX века предлагают своим читателям искать античное наследие в других местах. Если присмотреться к повседневной жизни крестьян, если внимательнее прислушаться к их языку, то вас поразят многочисленные отголоски классической древности. Моряки используют приемы, описанные Гомером, земледельцы следуют методике Гесиода, а при некотором воображении корни суеверий, процветавших в сельской Греции, можно проследить до языческих верований и обрядов.

Эти вопросы преемственности самым очевидным образом перекликаются с баталиями по проблеме греческого этноса, которые ведутся в научных кругах, то затихая, то разгораясь яростным огнем, уже около двухсот лет. Являются ли современные греки прямыми потомками древних? Или же это пришлые славяне, как утверждали Я. Фаллмерайер в XIX веке и Ромилли Дженкинс - в XX-м? Об уровне, до которого порой опускаются эти споры, можно судить по замечанию, сделанному каким-то читателем-расистом на полях первого (1966 год) издания книги Патрика Ли Фермора "Румелия. Путешествия по Северной Греции" (Patrick Leigh Fermor, Roumeli: Travels in Northern Greece) из Кембриджской университетской библиотеки. Когда Ли Фермор утверждает, что новогреческий язык является "бесспорным наследником древнегреческого", анонимный комментатор пишет: "Чепуха. Это варварский пиджин албано-славян, осквернивших оккупированную ими страну своим уродливым черномазым обликом и своими политическими дрязгами". Однако идеи преемственности поднимают также более общие, но не менее важные вопросы о том, как мы воспринимаем сходство между современной практикой и ее древними аналогами, как в сознании путешественников и туристов примитивизм и историческая преемственность отражаются на посещаемых ими странах во всех концах света и как те и их население участвуют в этом процессе, способствуя ему и внося свой вклад (можно вспомнить, например, британских гвардейцев или дом Энн Хэтэуэй ), а также эксплуатируя его ради собственной пользы. Иными словами, мы имеем дело с одним из аспектов противоборства - или по крайней мере сложного переговорного процесса - между хозяином и гостем.

Это достаточно явно проявляется в симпатичных своей старомодностью советах, которые давали путешественникам сотню лет назад. Сложнее разглядеть отражение этого процесса в современном туризме и соответствующей литературе - от дешевеньких путеводителей до изданий с намного большими претензиями. Здесь нам на помощь приходит - и одновременно все запутывает - легендарное греческое гостеприимство, предположительно восходящее еще к временам Гомера.

"Знаменитое греческое гостеприимство - не миф", - провозглашает последнее издание путеводителя из серии "Lonely Planet", прежде чем вдаваться в подробности "гостеприимной" практики (почти теми же словами, что и в более раннем "Blue Guide"). Вас почти наверняка "пригласят к себе незнакомые люди на кофе, на обед и даже на ночь"; будет невежливо отказываться, пытаться заплатить, а также не отвечать на заданные вам вопросы личного характера. Действительно, подобные случаи то и дело мелькают виньетками в блогах побывавших в Греции туристов: фотографии старика (и его ослика), который привел к себе домой целую семью и до бесконечности потчевал ее кофе и превосходной местной брагой, а детей закармливал тоннами фруктов. Тут легко забыть, что греки - по любой объективной оценке - не отличаются и не могут отличаться более развитым гостеприимством, чем какой-либо другой народ на свете. Просто мы предпочитаем интерпретировать греческий вариант социального взаимодействия как гостеприимство в его чистейшей форме.

Мы поступаем так отчасти для того, чтобы в другой стране позволить себе то, что не можем позволить себе дома (не сами ли мы учим детей, что ни в коем случае нельзя оставаться на ночь в незнакомом доме?), а отчасти в целях упомянутого выше процесса одомашнивания. Рассказ о греческом гостеприимстве мгновенно может обернуться своей противоположной стороной: "превосходная местная брага" оказывается "омерзительной сивухой", фрукты горькие и недозрелые, тогда как до руин храма, которые вы, собственно, и собирались посетить, остался час пути по грязной колее, а время уже слишком позднее, и еще меньше шансов вернуться без приключений к месту ночлега. Под лозунгом "гостеприимство" мы превращаем потенциально опасное культурное различие в первобытную (ни много ни мало - гомеровскую) добродетель, которая вызывает у нас восхищение и в то же время легкую снисходительность. С другой стороны, в каждом из изданий мюрреевского "Справочника" путешественнику советуют с осторожностью относиться к таким приглашениям и строго предупреждают ни в коем случае не соблазняться бесплатным ночлегом в греческих деревнях, даже если хозяева очень настаивают - исходя из принципа (также восходящего к Гомеру), что в этом мире за все приходится платить.

Труднее себе представить - мне, во всяком случае, - как все это выглядит с точки зрения старика с осликом. Не нужно слишком пристально всматриваться в туристические брошюры и проспекты, чтобы сообразить, что туристическая индустрия Греции, оказавшись в нерасторжимом кругу спроса и предложения, продает себя под маркой народной самобытности, подразумеваемой в подобных рассказах о гомеровском гостеприимстве. Парадоксально, но мы ничуть не удивляемся тому, что одна из ведущих европейских стран печатает на открытках изображения беззубых, покрытых морщинами крестьян, а то и дорожные знаки, испещренные пулевыми дырами (в варианте первобытности а-ля "Дикий Запад"). Однако по большому счету британские обозреватели остаются слепы к тому, как эти стереотипы играют свою роль в хитром противоборстве туриста с "туземцем". Когда в конце XIX века юный проводник отказался вести филолога Джейн Харрисон в храм Аполлона в Вассах, на том основании что там обитают злые духи, она рассердилась и одновременно возликовала: рассердилась, что придется искать другой путь к храму, и возликовала, потому что нашла следы первобытных верований. Ей не приходило в голову, что она купилась именно на то оправдание, которое, как знал мальчишка, ей хотелось услышать. Так же и нам обычно не приходит в голову, что соблазняясь омерзительной сивухой и недозрелыми фруктами, мы ловимся на крючок собственной тяги к первобытному гостеприимству; иными словами, сами остаемся в дураках.

С первого взгляда знаменитые рассказы Патрика Ли Фермора о его скитаниях в Греции до и после Второй мировой войны всячески подыгрывают всем представлениям и мифам романтического эллинизма XX века. В книгах "Румелия" и "Мани. Путешествия по Южному Пелопоннесу" (Patrick Leigh Fermor, Mani: Travels in the Southern Peloponnese) встречаются восхитительные истории о головорезах из Мани (центральный полуостров Южного Пелопоннеса). Эти ребяческие россказни соседствуют с запутанными и устаревшими изысканиями в малоизвестных областях византийской истории и культуры, а также с вполне предсказуемыми заявлениями о преемственности греческих обычаев и идей со времен Гомера. В одном особенно восторженном описании своих приключений в дебрях Мани автор говорит:

"Многое в Греции остается неизменным со времен "Одиссеи", но, возможно, самый поразительный из этих обычаев - гостеприимство, оказываемое чужеземцам? Нет лучшего описания, как чужак находит приют в хлеве у греческого пастуха, чем рассказ об Одиссее, пришедшем неузнанным в хижину свинопаса Эвмея на Итаке. Вас и по сей день ждет такой же прием, то же внимание к нуждам путника еще до того, как он назовет свое имя: дочь хозяина льет вам на руки воду и предлагает чистое полотенце, для вас накрывают стол и щедро потчуют вином и снедью".

Всего этого вполне хватит для циника, чтобы описать в гомеровских словах едва ли не любую разновидность социального взаимодействия. ("На обычный британский званый обед гости являются с подарками, причем самые ценные из них - т.е. самые дорогие бутылки - прячутся до следующего раза. Тем временем дочь хозяина предлагает гостям кусочки еды, обычно оливки, а затем удаляется в свои покои"). В конце концов любое существенное сходство не отыскивается, а создается.

Ли Фермора до сих пор хорошо помнят благодаря его руководящей роли в похищении генерала Крейпа, немецкого главнокомандующего на Крите, в 1944 году (по крайней мере филологам Фермор известен тем, что, проснувшись со своим узником в пещере в критских горах, перечитывал наизусть "Сократовскую оду" Горация - гламурный вариант "Тихой ночи", которую пели в окопах солдаты). Как бы ни сказалось это похищение на участи гражданского населения Крита или на дальнейшем ходе войны, в этой истории звучит хулиганская нотка, которая присутствует и в путевых заметках Фермора. Во многих послевоенных путешествиях его сопровождала будущая жена Джоан, но она очень редко появляется на страницах книги и то, как правило, в явно пассивной роли (точно так же, как мюрреевский "Справочник" отводит "дамам" в поездке по Греции исключительно второстепенное место). Ее отсутствие еще более заметно в последних переизданиях, сохранивших характерную обложку работы Джона Крэкстона, но не включающих великолепные черно-белые фотографии работы Джоан, входившие в первое издание.

Несмотря на это, "Румелия" и "Мани" остаются чрезвычайно занимательными книгами - отчасти благодаря таланту Ли Фермора облекать свои проницательные наблюдения в красноречивые фразы ("Есть города, в ходе своего превращения переставшие улавливать разницу между симпатичным и отвратительным" - такое можно сказать о тысячах местечек между Шрусбери и Ираклионом), а отчасти благодаря его умению сплести захватывающее повествование даже из самого неблагодарного материала. Одна из лучших его историй - забавный вставной рассказ в "Румелии" о попытке отобрать у жителя Миссилонги тапочки Байрона (по просьбе леди Уэнтуорт ? крайне экстравагантной правнучки поэта). Этот эпизод наряду с другими отрывками из книг и журналистики Фермора (включая его собственное описание истории с Крейпом) вошел в сборник "Слова Меркурия" (Patrick Leigh Fermor, Words of Mercury. Ed. Artemis Cooper), представляющий собой отличный пример того, что можно ожидать от этого автора.

У Фермора вы найдете не только афористичность и занимательность, не только талантливую беллетристику. Если пробраться сквозь напластования чепухи об эллинской преемственности, под ними обнаружится куда более тонкий рассказ о неоднозначности жизни в современной Греции, ее народа и мифов (ее мифов о ней самой и о нас, так же как и наших мифов о ней). Взять, например, многозначительный постскриптум к истории с тапочками Байрона, не вошедший в "Слова Меркурия", где меньше чем на странице пересказывается по-иному примитивистская история посмертной славы Руперта Брука на острове Скирос. Брук никогда в жизни не был на Скиросе, он только похоронен там. Но это не помешало ему занять свое место в культурной истории и пейзаже острова. "Он молча бродил по лесам, - рассказывал какой-то пастух, - как оживший английский джентльмен старых времен? Высокий, величественный, длинноволосый, с горящими глазами и длинной белой бородой".
Вполне естественно, что Ли Фермор к современному массовому туризму в Греции относится с презрением. Нарисовав в "Румелии" живую картину современной афинской таверны ("Туда стекаются покорные стада под предводительством гидов с глазами-бляшками? весь Манчестер, весь Лион, весь Кельн, а следом - половина Среднего Запада"), он устремляет свой взор в будущее: "В мрачные минуты я вижу один пустынный залив за другим, один остров за другим - какие они есть и какими могут стать? На пляже гремят полсотни музыкальных автоматов и тысяча транзисторных приемников. Каждый дом превратился в артистический бар, в бутик или сувенирную лавку; высятся новые отели, множатся бетонные виллы". Не удалось Фермору предсказать лишь то, что он сам станет объектом туризма. Путеводитель "Lonely Planet" указывает своим читателям дорогу в деревушку на полуострове Мани, где, - подчеркивается, - до сих пор часть года проводит девяностолетний Ли Фермор, а его бывший домовладелец содержит таверну. В этих словах слышится - а может быть, и нет - далекий отголосок викторианского "Справочника" Мюррея, ведущего своих читателей на поиски хижины Эвмея и кораблей Одиссея.

Перевод Николая Эдельмана