Современным музейщиком движут два чувства - оскорбленность и страх. Структура оскорбленности более или менее ясна: недавняя история с Эрмитажем и подверстанные под нее сюжеты о музейных кражах навесили на всех людей этой профессии ярлык вора, абсолютно ими незаслуженный. Вместо того чтобы проанализировать причины и взять на себя ответственность за многолетнюю политику самого настоящего геноцида по отношению к музеям, власть, а с ее подачи и общество, подло воспользовались ситуацией и указали пальцем на людей, которые много лет собственными жизнями, нищенствуя и вымирая в прямом смысле этого слова, прикрывают отрасль, являющуюся ячейкой исторической памяти общества - ячейкой, пораженной инсультом.

Структура страха также cвязана с отношением общества и власти к культурным ценностям и их хранителям. Государство оказалось не в состоянии содержать культурные учреждения, бросив их на произвол судьбы и фактически отказавшись от своих обязательств по отношению к ним, но никак юридически не оформив этот отказ, то есть не сняв с работников культуры ответственности перед кинувшим их государством. Заложниками этого юридического и социального казуса стали в том числе и музейщики, которым даже в голову не могло прийти нарушить конвенцию. Более всего это касается тех, кто работает в крупных музеях со старыми коллекциями.

Сейчас заговорили о включении музеев в национальный проект. Конечно, без государственной поддержки крупные музеи развиваться не могут. Обсуждавшиеся ранее проекты приватизации загубили бы отрасль окончательно, и провокация с Эрмитажем - тому порукой. Но что означает возвращение государства к своим патронажным обязанностям по отношению к культуре на данном историческом этапе? Речь в этом случае пойдет прежде всего о возрождении государственного контроля над учреждениями культуры. Однако за 20 с лишним лет свободного дрейфа на волнах фактической самостоятельности в жесточайших условиях выживания культура получила не только трофические язвы, но и наработала мышечный корсет, который затрудняет выкручивание рук.

В недавнем эфире, посвященном ситуации в музеях, А.Архангельский констатировал, что между профессиональным сообществом и властью нет взаимопонимания. Нет и не может быть, добавила бы я. Профессиональное сообщество не желает и не должно идти на поводу у власти, потому что это означало бы взять на себя чужую вину и ответственность за нынешнее состояние материальных памятников культуры. А власти не приходит в голову покаяться и поклониться тем, кто вопреки ее усилиям и финансовой политике не предал своего дела. Она не в состоянии снизойти до создания общественного договора, констатирующего создавшееся положение вещей и определяющего правила игры, тем более не приходится ждать, что она спросит совета у тех, кто лучше нее понимает, что делать, иначе говоря - созовет экспертные группы, состоящие не из чиновников и менеджеров, а в общем - бюрократов, но из опытных практиков среднего звена, которые знают как есть и как нужно. Словом, освежит кровь исчерпавшей себя и напуганной бюрократии, мобилизовав профессионализм и опыт адхократии. Не делая этого, власть расписывается в том, что она не ищет диалога с сообществом, а голодный паек, на который несмотря на все свои усилия посажено сообщество, является порукой тому, что финал его жизни не за горами. Ситуация же в обществе такова, что оно и не заметит потери и песню споет до конца. Вот только, что это будет за песня без свидетельств национальной культуры, а ведь речь идет о памятниках, являющихся источником и основой верных представлений о народе и нации. Гуманитарное знание (язык, литература, история, философия) формирует модель национального сознания и обеспечивает связь времен, преемственность поколений в отношении к базовым духовно-нравственным ценностям общества. Здесь укоренено благоденствие государства - его политическая стабильность, социально-экономическая успешность, национальное единство и нравственно-интеллектуальный потенциал граждан. А музеи и их коллекции - это часть гуманитарного знания, ячейка памяти, являющейся, как известно, функцией мозга.

Государству давно следует понять, какой историко-культурной информацией владеет его мозг. Именно поэтому необходима генеральная каталогизация государственных хранений. Она могла бы стать локомотивом развития отрасли, а целью самой генеральной каталогизации явилась бы паспортизация музейных предметов, проведенная на основе информационных технологий. Такой паспорт систематизировал бы и хранил все имеющиеся сведения о предмете - учетную, реставрационную, страховую, научную, бытовую и экспозиционную его историю, охранное изображение. Создание подобного банка данных потянуло бы за собой развитие отрасли со всеми вытекающими отсюда последствиями, перспективами и инновациями.

Генеральная каталогизация, заметьте, это не сверка наличия, которую сейчас ведут все учреждения отрасли, от которой стонут сотрудники, переворачивающие груды материалов и сопроводительной документации, стонут исследователи, отлученные от источников, закрытых на переучет, стонут проверяющие инстанции, не видящие конца этой работе и не имеющие возможности отчитаться за ее результаты. И почему-то никому не приходит в голову, что работа эта так ужасна потому, что она бессмысленна и плохо организована, никак не мотивированна, бесперспективна и депрессивна по сути своей, а без вины виноватым и ответственным за ее результат (неизбежно плачевный в крупных и старых хранениях) априори признан хранитель.

История советских музейных коллекций укоренена в дореволюционном прошлом. Самыми известными и посещаемыми музеями стали те, которые были созданы при царе-батюшке, а также частные собрания, переданные их владельцами или завещанные городам и обществу, вроде Третьяковской галереи. Конечно, структура старых дореволюционных коллекций гораздо сложнее, чем предложенная здесь лаконичная схема, однако нам важно следующее: часть музейных собраний большевистская и советская власть унаследовала, а другую часть новое государство создавало и формировало само. Способы были разные, не всегда праведные, как и сама власть. Разорение усадеб, национализация, аресты, безвыходность, войны, трофеи, эмиграция - все эти реалии нашей истории были факторами комплектования советских музейных коллекций. На этой основе возникали новые музейные и архивные формирования или же таким образом пополнялись старые. Учет и контроль - эти принципы реорганизации Рабкрина - всегда были краеугольным камнем любой бюрократической структуры страны, не пренебрегали ими и учреждения культуры. Одна беда - информация о новых поступлениях фильтровалась, существовал спецхран, коллекции разрознивались и распылялись по разным хранениям. Чтобы не ходить далеко за примером достаточно обратиться к истории Остафьевского архива, материалы которого где только не хранятся! И все ведь не просто вещи - за каждой из них факты, легенды. Собранные вместе такие пазлы складываются в национальную историю, а их потеря равносильна уничтожению истории России, в то время как актуализация связанной с ними информации означает возможность исторической реконструкции и возрождения. Подобный посыл для проведения генеральной каталогизации музейного фонда мог бы стать основой новой конвенции между профессиональным сообществом и государством, а результат такой деятельности с лихвой вернул бы обществу инвестиции, в форме налогов вынутые из карманов его граждан.

***

Итак, переучет музейного фонда необходим, ибо имеющиеся сведения неполны и недостоверны. Однако осуществление данной работы требует юридической базы, определенных механизмов, совершенных технологий, высокой профессиональной культуры исполнения. "О чем речь?" - недоумевает проницательный читатель. Да о людях, конечно. И о коллекциях. Начнем, как ни парадоксально, со второго.

Переучитывать нужно и можно только, что уже было учтено. А что учтено? Ответ на этот вопрос содержит учетная документация. Та самая, которая горела в огне революций, войн - Гражданской и Отечественной, терялась при переездах и эвакуациях, гибла в пожарах, тонула при прорывах канализации и, наконец, просто ветшала от времени. "Ага! - восторжествует бюрократ. - Старые книги учета заменены новыми, пересмотрена система учета, сверки проводятся регулярно и планово!.." "В том-то и беда" - вздохнут опытные архивариусы. Да, книги учета переписывались и закрывались. Работа эта скучная и монотонная, делали ее живые люди, допускающие ошибки. Цена такой ошибки - искажение информации. Да, система учетной кодификации не раз менялась. И осуществляли ее тоже живые люди, допускающие ошибки, а учреждали - чиновники, часто неведающие, что творят. И у этих ошибок та же цена - искажение информации. Чем больше сверок, тем выше тираж ошибок, тем труднее обнаружить, когда, где и почему ошибка допущена, и понять, как ее исправить. Да и механизм исправления ошибки в учетной документации забюрократизирован до такой степени, что не всякой профессиональной жизни хватит, чтобы с ним справиться. Замечу, кстати, что ни экспертиза, ни научная публикация не являются достаточным поводом для изменения учетной записи. Если в затертом году при невыясненных обстоятельствах вещь пришла в музей и была записана как портрет неизвестного лица работы неизвестного художника, то быть ей в учетной документации таковой, даже если всем, кто оказался свидетелями и участниками этой закупки, известно, что то была лишь уловка для приобретения работы или портрета человека, чье имя в ту пору находилось под запретом. То же и vice verse: если в книге учета будет значиться прижизненная фотография Петра I, то хранительской жизни не хватит, чтобы ликвидировать этот абсурд.

Консервативность и осторожность в музейном деле до известной степени оправданы. Беда в другом: существующие системы учета не предполагают фиксации научной и любой другой истории предмета и, таким образом, не мотивируют научный поиск, исследовательскую и публикаторскую работу.

Между тем, учетная запись - это как паспорт: музейный предмет без учетной записи или с искаженной записью все равно, что человек без паспорта или с ошибкой в паспорте. Учетная же запись должна обеспечивать и преемственность информации о музейном предмете. Но инструменты учета остаются неизменными на протяжении веков - перо, каталожная карточка, амбарная книга, человеческие внимание и память. Увы, несовершенный инструментарий, далекий от современных технологий. "А на современные технологии нет денег!" - догадается проницательный читатель. Да, нет. Деньги либо есть, либо их можно найти. Просто не очень-то востребованы современные технологии музейным сообществом. Причин отсутствия энтузиазма достаточно. Среди них и геронтологическая ситуация в музеях, где средний возраст сотрудников "постпенсионный", а престижность профессии и материальная мотивация таковы, что интеллектуально и физически полноценного молодого человека на это поприще не заманишь. Дееспособный человек в расцвете сил не расстается с этой профессией только в том случае, если он не нуждается материально (то есть имеет другие источники дохода) или имеет частный интерес, коим может быть научная тема, относительно свободный режим работы, некие амбиции, в том числе и соискание должности, или иные аналогичные обстоятельства. Надобно отметить, что преобладание собственных интересов над интересами дела не идет на пользу последнему. Как же их совместить?

Внедрением высоких технологий, обеспечивающих точность, надежность, прозрачность и глобальность генеральной каталогизации. Знаю, что задача эта не решена нигде в мире. Знаю, что все музеи, архивы, библиотеки пытаются ее решать по-своему. В одних музеях - одна программа, в других - другая, МК предлагает третью. Как они связаны между собой? Как сводятся воедино, зафиксированные с их помощью данные? И сводятся ли? Нет ответа. Или он такой же, как при передаче данных из ГАИ в налоговую инспекцию: если вам пришел налог на транспортное средство, которое вы уже давно сняли с учета и не хотите за него платить, поезжайте в ГАИ, возьмите справку и привезите ее налоговикам. А ведь инициатором и координатором именно такого проекта могло бы выступить государство при реформировании деятельности учреждений культуры. Утопия? Да, нет. Приоритетное направление взаимодействия профессионального сообщества и власти, стратегия развития отрасли на многие годы. Внедрение высоких технологий в сферу каталогизации повлекло бы за собой технологический реинжиниринг всей отрасли - хранилищ, охраны, экспонирования, реставрации, потребовало бы новых юридических решений и иного отношения к человеческим ресурсам?

Продуктом генеральной каталогизации, могли бы стать, во-первых, полный свод музейных предметов страны; во-вторых - вожделенная сверка наличия, исправившая, наконец, накопленные десятилетиями и растиражированные учетной и отчетной документацией ошибки; в-третьих, доступность и ясность информации, которой можно было бы пользоваться в разных целях: научных, просветительских, коммерческих, юридических, правоохранительных. "И криминальных", - добавит ироничный проницательный читатель. Не стану возражать: можно не сомневаться, что количество охотников за антиквариатом, в том числе и музейным, будет только возрастать. Но незащищенные и неучтенные надлежащим образом ценности особенно привлекательны для хищений. Пластилиновая пломба хранителя, навесной замок и беззащитный охранник или сторож да еще примитивная сигнализация их не спасут, а словесное описание 50-летней давности вкупе с черно-белой фотографией той же свежести не помогут найти.

Генеральная каталогизация оптимизирует и еще одну проблему, известную как бесценность национального достояния. Ни коим образом не подвергая сомнению эту бесценность и не умаляя ее, полагаю, что знание страховочной ценности облегчило бы решение многих задач, в том числе и правовых. Та самая сумма страховки, которая проставляется в списках на вывоз любой выставки за границу, например, но отсутствует все в той же учетно-хранительской документации на местах, могла бы оказаться очень полезной. Во-первых, при хищении вещи она уточняла бы меру вины похитителя. Во-вторых, заставила бы задуматься тех, кто хранит вещи и подписывает акты на ответственное хранение, и тех, кто назначает этим людям зарплату и определяет меру их профессиональной ответственности. По существу, хранитель очень рискует, отвечая по своей должностной инструкции за сохранность вещей, ничем, кроме его, хранителя, харизмы, не защищенных, как и он сам. И едва ли не страшнее, что этот человек поставлен, по существу, в безнравственную ситуацию: храня ценности на миллионы долларов и зная об этом, он считает каждую поездку в транспорте, потому что сумма его зарплаты способна покрыть только стоимость проезда и коммунальных услуг. Питания, одежды, медицинской помощи и соблюдения санитарно-гигиенических норм зарплата работника музея среднего звена (а таких большинство), даже самого квалифицированного, не предусматривает. Любое повышение лукаво, ибо тут же съедается инфляцией, ростом тарифов и цен. А если беда в доме? Если нужны деньги на лечение ребенка или родителей? Рядом миллионы - неучтенные, безномерные? протяни руку, никто не остановит, не хватится? Речь не об искушении. И не о тренинге для мастеров детективного жанра. Это ужас и правда жизни. И дабы не оказаться в этом положении, не ощутить себя "тварью дрожащей" и не забыть о "нельзя", люди уходят туда, где проще уберечься от умопомешательства. Уходят не самые безразличные, но самые востребованные. Вот и ищи-свищи потом отраслевой человеческий капитал и скорби об утраченной вместе с ним преемственности.