"Евангельский проект" Дмитрия Врубеля и Виктории Тимофеевой, специальная экспозиция в рамках "Арт Москвы" (ЦДХ). Устроители: Галерея М&Ю Гельман, Некоммерческое партнерство "Арт Эпок" (Группа Компаний "МЕЛАКС").

1. Неприятное ощущение

Первое, что бросается в глаза, - гигантские грязные, израненные ноги прямо напротив входа в зал. Дальше - огромные, грубые, самодовольные лица. Фигуры и лица. (Вернее, части фигур, фрагментарные крупные планы: руки, ноги; закутанные в восточные одежды фигуры, полузакрытые женские лица.)

Нет Божьего мира: пейзажа, фона, растений, строений.

"ВЫРЕЗАННЫЕ" ИЗ МИРА ЛЮДИ. Видимо, остальное (подробности) художникам не важно.

Вдруг пронзает мысль, что Христос обращался не к чистым, гладким, приятным собеседникам, умным, вежливым, культурным людям, - а именно к таким. "Другого народа" у него не было. И сам он выглядел отнюдь не благостно, а - по обычаям и обстоятельствам своего человеческого времени: был пропотевшим, грязным, с длинными сальными (в лучшем случае - намасленными) волосами.

"Бегущая строка" евангельских текстов под каждой "картиной" велит нам принять всех этих очень неприятных, неопрятных, почти безумных людей - принять их так же, как самого Спасителя. И тут понимаешь: как же нам (тебе) далеко до настоящих последователей и учеников Христа! (Женщина, омывающая ноги изуродованному солдату. А чуть дальше, на огромном полотне, - ноги повесившегося, не выдержавшего своего предательства Иуды.)

Визуальная лубочная благостность всего "религиозного" , к которой мы успели привыкнуть за пятнадцать лет церковно-государственного возрождения. Ее многовековая традиция в религиозной живописи. "Мыть ноги Другому" превратилось в церковной жизни в благостную метафору, в условность.

"Гламуризация" (мещанское опошление) христианских символов. Редкие исключения: Босх, Гойя, Гольбейн (и другие живописные изображения "мертвого Христа").

Сочетание "бегущей" информационной строки, в которую превращен евангельский текст, и вневременности представленных человеческих типов (все те же вечные бесноватые подростки, злобные тупые стражники, матери, потерявшие своих детей, циничные властители народов) рождает острое ощущение, что Иисус только что был здесь. Его след еще горяч. "Элвис только что покинул здание". "Только что" - и всегда, во все времена, в любые "эпохи". Потому что выражение этих человеческих лиц не меняется с веками.

Евангельская тема не вчера захватила Врубеля. Вспоминается его давний, 1986 года, монументальный эскиз "Сон апостолов": на голой вершине холма бессильно разметались бугрящиеся тела учеников Христа, мгновенно сморенных (точнее, словно сбитых с ног звуковой волной только что пронесшегося прямо над ними бомбардировщика) каким-то необычайно тяжким, непробудным сном... Вот это ощущение уходящего, невыносимо грозного звука особенно запомнилось. А ведь Учитель просил их пободрствовать... И как раз в эти минуты, пока они спят, совершаются роковые события... Но они не виноваты в своей слабости, и этих бессильных великих мужчин жалко до слез, потому что им (как и каждому из нас) предстоит очнуться, когда будет уже поздно.

2. Кто это видит?

Все "подвешены" (вырезаны из фона). Специфическая, "антиживописная" композиция фотокадров из новостной ленты агентства "Рейтер" и из коллекций каких-то странных интернет-сайтов (типа гопота.ру).

В принципе, бесконечный изобразительный ряд (объем).

Наблюдатель (субъект) - "человек перед телевизором" - никто. "Мы". Хайдеггеровский "das Man". Отсутствуют какие-либо признаки, характеризующие видящего.

Огромные работы, больше похожие на настенные фрески, чем на живописные полотна, развешаны в шести залах, которые в плане представляют собой замкнутый круг. Видимо, это не входило в изначальный замысел авторов, но круговая композиция ненавязчиво подталкивает зрителя к повторению осмотра. Гигантские "экраны" притягивают взгляд уже через проемы соседних залов, от них невозможно оторваться, как и от бегущих вдоль стен обрывков евангельской "ленты новостей". Чтобы разорвать совершаемые раз за разом круги, необходимо особое "антигипнотическое" усилие (в этом "телевизоре" нет "рекламных пауз").

Кода, завершающая каждый круг, - изображение растерянной плачущей женщины перед стеной гробов. "И они говорят ей: жена, что ты плачешь? Говорит им: унесли Господа моего, и не знаю, где положили Его" (Ин. 20, 13) - комментирует телеграфная лента.

Так, значит, воскресения здесь еще не было? И мы кружим в том моменте свершающейся истории, когда смерть кривляется на пороге и самое важное еще не произошло?

3. "Евангельский проект" как "произведение искусства"

Это не живопись в ее классическом понимании. Это образцовый концептуализм, "актуальное искусство".

"Плакатная техника" ("современные" средства - акрил по винилу, технологичность, безличность, чужие кадры фотохроники, грубоватая прямота подачи - в чем работа автора? Отбор, расположение, дорисовка, концепция?).

Роль слова (коллажность; дважды подчеркнутая идеологичность).

Отсутствие "оригиналов". Завершенным "произведением" здесь является именно целое - "выставка", а не "картина" (этих "фрагментов" на самом деле больше, чем можно было увидеть на "Арт-Москве", однако по сути это ничего не меняет).

Но мы (зрители) заходим в лабиринт этого произведения, и оно "работает" с нами: притягивая наше восприятие, ударяя в него своей "материей" и высекая в нас живые смыслы.

Произведение производит нас - другими, чем мы в него вошли . Вот что делает "Евангельский проект" настоящим событием, вызовом нашему опыту.

В "Евангельском проекте" Врубеля и Тимофеевой нет ни одного зримого следа двухтысячелетнего существования церкви Христовой (если только не считать использованный художниками канонический русский перевод Евангелий церковной "собственностью"; но есть ведь и другие переводы).

Где же церковь? Попадая в высекающее смыслы трением пространство этого произведения, мы вынуждены понять, что сейчас, здесь (и всегда?) - только мы сами и есть церковь. Поиск мелькнувшего, как кажется, где-то рядом Христа является здесь единственным событием: мы бредем по залам и вертим головой - в поисках его. И, не найдя, пускаемся по новому кругу.

Пространство кругового лабиринта оказывается реализованной метафорой "храма искусства". (Так удачно сложилось, что именно эту замкнутую и отгороженную часть территории выставки "Арт-Москва" организаторы выделили под "Евангельский проект", - и она стала идеальным пространством для осуществления замысла; а ведь могли дать и какую-нибудь "букву Г", угол, а не круг, что лишило бы зрителей существенной доли смысла, затруднило бы его восприятие. И еще вопрос, удастся ли авторам в дальнейшем удержать эту важную составную часть формы их произведения.)

4. Быть как дети

Расхожие евангельские слова, в которых говорится о детях, авторы подверстали опять-таки к абсолютно неблагостным изображениям: унылые лица пионерского отряда, подростки и парни криминального вида... Что высекается из этого столкновения слова и изображения? Сарказм? Какой-то не слишком внятный вопрос? Неужели тогда дети были другими?..

Мыть другому ноги или повеситься. Или пытаться сдержать слезы - вместе с матерями погубленных детей. Потому что ни с кем другим нельзя отождествиться в этом мире.

Фото с сайта art4.ru