В.В.Колесов. Русская ментальность в языке и в тексте. - СПб.: Петербургское востоковедение, 2007. - 640 с.

Тираж 1000 экз. ISBN 978-5-85803-339-4

Книга представляет собой фундаментальное исследование русской ментальности в категориях языка. В ней показаны глубинные изменения языка как выражения чувства, мысли и воли русского человека; исследованы различные аспекты русской ментальности (в заключительных главах - в сравнении с ментальностью английской, немецкой, французской и др.), основанные на русских классических текстах (в том числе философского содержания).

Выход книги приурочен к 2007 году, который объявлен Годом русского языка.

Вниманию читателя предлагаются отрывки из седьмой главы книги.

Глава 7: Logos и Ratio

Народ и нация. - Национальный вопрос. - Народ в государственности. - Народ в национальности. - Народ в человечности. - Русофобия. - Взгляд извне. - Оппозиции. - Труд и досуг. - Погружение в Ratio. - Разрушение единства. - Познание. - Хохол та москаль. - Русский француз. - Англосаксонский тип. - Слово и вера. - Слово и мысль. - Логика и риторика. - Я и ты. - Артикль. - Удвоенность сущего. - Грамматические категории - Русский и еврей - Русский еврей - Еврейский вопрос - Антисемитизм - Евреи и иудаизм - "Общечеловеческие ценности". - Русь в потоке времени.

Национальный вопрос

"Национальный вопрос в России есть вопрос об идеальной цели. Это вопрос, как писал Владимир Соловьев, не о существовании, а о достойном существовании". В.Соловьев призывал русских подать пример народам и "произвести вполне сознательный и свободный акт национального самоотречения" и на основе общности веры - христианства - достичь "духовного освобождения России".

Что в скором времени и случилось (хотя и под другими знаменами), а что из этого вышло - известно. Привело к распаду великой государственности ("империи"), утрате национального своеобразия и к ослаблению всякой веры.

Правда, Соловьев уточнял: упраздняется не национальность, а национализм, не вещь, а идея, но в таком случае не русским "показывать пример": у великого народа, гармонично сочетавшего в одном социальном образовании национальность, веру и собственную государственность, национализма никогда не было (скорее наоборот, приглушение этого чувства перед разноликим племенем народов, входивших в "империю"). "Национализм - последнее прибежище негодяя", ни к чему не годного субъекта, который добивается личных или групповых целей покушением на национальность (это высказывание поэта современные борзописцы извратили). Даже Солженицын признает, что Россия уже дважды допустила национальное самоотречение: в призвании варягов и в реформах Петра I. А XX век, которого Соловьев не увидел?

Русские философы высказывались о "двух национализмах" - патриотически-защитительном и агрессивно-захватническом. Отрицая второй, не следует отрекаться от первого, столь же идеального. "Не от национальности отрекались наши предки, - писал Константин Аксаков, а от похоти властвования и командования друг над другом". "Национальная исключительность не только чужда, но и ненавистна русскому народу. "У русских нет национального эгоизма" - это Достоевский. Национальность есть духовная сила, необходимая для социального творчества, "нет силы творчества и действительности народного духа без национального миросозерцания, без национального самосознания" - это Астафьев. Разнообразие народных представлений, данных человечеству, определяет направление действия. "Жизнь одного народа проникнута убеждением, что одни дела спасают, другого - что спасает одна вера, третьего - что вера без дел мертва есть, а четвертого - что религиозная идея есть преимущественно могущественнейшее орудие политической жизни - сила..." [Там же].

Народ в государственности ("вещь"), народ в национальности ("слово"), народ в человечности ("идея") - категории разные.

Народ в государственности

Николай Бердяев во всей полноте выразил русское понимание национального в истории. "Образование исторической национальности есть борьба с изначальной хаотической тьмой, есть выделение лика, образа из безликой и безoбразной природы. Это есть благостный процесс возникновения дифференциаций и неравенств в исторической действительности, где всё конкретно", и тем самым "история внедрена в природу". Национальность есть лик, формирующий лицо общества и личину государства. "Национальное есть моя собственная глубина и глубина всякого, более глубокий слой, чем социальные наши оболочки, в котором и обнаруживается русское, французское, английское, немецкое, связывающее настоящее с далеким прошлым, объединяющее дворянина и крестьянина, промышленника и рабочего" [Там же]. Это - мистический организм, мистическая личность, ноумен, а не феномен исторического процесса - "сумма всех поколений", на-рожд-енных природой.

"На великом историческом сквозняке между Европой и Азией в результате более чем тысячелетней непрерывной и всегда очень кровавой борьбы на великой равнине, доступной всякому вторжению, утвердился именно русский народ... нам очень недаром далось просто-напросто сохранение собственного национального существования" [Солоневич]. "Совокупность основных черт русской нации включает ее сравнительно длительное существование, огромную жизнеспособность, замечательное упорство, выдающуюся готовность ее представителей идти на жертвы во имя выживания и самосохранения нации, а также необычайное территориальное, демографическое, политическое, социальное и культурное развитие в течение ее исторической жизни" [Сорокин]. В свое время старообрядцы не пошли на изменение внешних форм христианского ритуала, полагая, что "изменная вера" лишает предков посмертного спасения (они ведь люди "старой веры"). Не изменить памяти предков - вот что вело твердокаменных русских на костры. Сегодня тот же выбор: изменить своей нации - предков предать.

"Французский и немецкий народы - это прежде всего люди; русский дореволюционный, главным образом крестьянский, народ - это еще и земля. Мне думается, что особая одухотворенность, хочется сказать - человечность русской природы есть лишь обратная сторона природности русского народа, его глубокой связанности с землей. Очевидность этой мысли бросается в глаза уже чисто внешне: в Европе, в особенности во всех передовых странах, лицо земли в гораздо большей степени определено цивилизованными усилиями человеческих ума и воли, чем первозданными стихиями природы. Русская же дореволюционная деревня была еще всецело природной" [Степун]. Эта облагороженность землей сохраняется как доминанта национального характера и теперь, а почему, на это отвечает современный философ, показывая, "сколь по-разному понимают землю люди Запада и люди России". Для француза земля - что-то твердое и сопротивляющееся, требующее от человека проявлений воли, - "это мечты о власти и свободе", иерархия причинно-следственных связей как основа рационального; для русского же земля - не сухость, а мягкость и всепринятие, щедрость и открытость. Конечное количество элементов земля делает бесконечным, она рождает, она - живая " сыра земля русских народных песен". Землю не покоряют, а охраняют. Земля открывается слезам, беззащитности, податливости. Она взывает к иррациональному в человеке. Земля - мать-кормилица, у нее просят прощения, ее спасают, спасая себя. Высшей степенью отречения от своего национального выступает беспочвенность, которая, верно утверждал Бердяев, тоже "может быть национально-русской чертой". Это парадокс, если беспочвенность отражена в слове, или антиномия - если в идее, или диалектика - если в деле.

Это - национальное в государственном. Что же касается общества, тут возможны разные толкования. Общество - из общины или, как полагал Бердяев, от обществ, в известной мере тайных. Во всяком случае, высшее общество (всякая элита) определенно связана с масонством: "В масонстве произошла формация русской культурной души, оно давало аскетическую дисциплину духа, оно вырабатывало нравственный идеал личности. Православие было, конечно, более глубоким влиянием на души русских людей, но в масонстве образовывались культурные души петровской эпохи и противопоставлялись деспотизму власти и обскурантизму" [Бердяев]. По-видимому, отсюда возникало убеждение западных историков в том, что в России нет никаких социальных классов, а существуют более влиятельные касты, входящие в определенную иерархию социальных сил.

Народ в национальности

Национальное проявляется в двояком - в форме национального чувства (прирожденное у всех представителей нации) и в форме национального сознания (как самосознание образованного слоя). Второе соотносится с инородными национальными особенностями и проявляется у интернациональной интеллигенции, а поэтому соответствующий слой гасит национальное чувство в собственных интересах. Впрочем, понижение национального чувства русских объясняется и обилием инородцев в русском обществе. Поскольку русский народ - это "державная нация", обычное для реалиста двоение ее понятий на национализм и патриотизм (национальное и государственное как единое) по общей установке западного номинализма пытаются усреднить в одном - желая вторым забить первый. История психологии показывает, что национализм всегда вспыхивает в годину национальных испытаний - так начиная с монгольского ига; давление сознания на чувство, патриотизма на национализм и прочих в том же роде приближает "годину испытаний", а это чревато новыми осложнениями (примеры - в XX веке), и это - серьезное предупреждение.

Но призывы к рациональной логике, к идеальному - к нации, к общечеловеческому и т.д. повторяются: "...Пора, пора уже обратиться нам не к народу, а к нации, т.е. перейти от поверхности к глубине, от количества к качеству... Эмпирический народ должен быть подчинен нации, ее задачам в мире..." и т.д. [Бердяев].

Как народ в отношении к нации есть связь природного ("вещи") с идеальным, так и родина с отечеством соотносятся, выдавая неслиянную цельность природного ( родина) с идеальным ( отечество), т.е., другими словами, национального и патриотического. Всякие разговоры о "народе-богоносце" и прочих вычурах воспаленного интеллигентского сознания затемняют кристальную ясность указанных отношений, каждый член которых жизненно важен и не может быть изъят без разрушения цельности "народного духа". "Иметь родину есть счастье, а иметь ее можно только любовью" - словами Ивана Ильина отметим эту сторону дела; отечество в любви не нуждается, ему подай дело. Вот "вопрос: что обозначает слово родина и слово отечество, - какая между ними разница? Ответ: родина - место, где мы родились, отечество - родина, мною сознанная", - это "духовная родина" [Пришвин].

Народ в человечности

"Провидение создало нас слишком великими, чтоб быть эгоистами, - писал Чаадаев. - Оно поставило нас вне интересов национальностей и поручило нам интересы человечества" - и нести нам эту тяжесть до конца, если, конечно, мы хотим оставаться великим народом. Для русского сознания не "мнимый принцип национальностей" является основным - он производен от "народного", ибо "передовые славянские люди должны наконец понять, что время невинной игры в славянскую филологию прошло и что нет ничего нелепее и вместе вреднее, народоубийственнее, как ставить идеалом всех народных стремлений мнимый принцип национальности. Национальность не есть общечеловеческое начало, а есть исторический, местный факт, имеющий несомненное право, как все действительные и безвредные факты, на общее признание. Всякий народ или даже народец имеет свой характер, свою особую манеру существовать, говорить, чувствовать, думать и действовать; и этот характер, эта манера, составляющие именно суть национальности, суть результаты всей исторической жизни и всех условий жизни народа" [Бакунин]. Крайность такого мнения в том, что признается: "принцип национальности несовместим с принципом социальной революции, и он должен быть принесен в жертву последнему", поскольку "интеллектуальный прогресс стремится уничтожить господство над человеком бессознательных чувств, привычек, традиционных идей, унаследованных предрасположений - следовательно, он стремится уничтожить национальные особенности" [Ткачев].

Во всех случаях отчуждение от идеи национализма связывается с социальными проблемами общежития, т.е. природно-вещное подменяется социально-идеальным, Родина - Отечеством, которым, как известно, является вовсе не родная земля, а отвлеченная идея всеобщего братства - все равно какого, христианского, или коммунистического, или глобалистского. "В абстрактном единстве человечества бытие наций отменяется - человечества нет в нациях и через нации, и нации нет в человечестве и через человечество. Человечество есть отвлечение от всех ступеней конкретного индивидуального бытия. Во вселенскости нация и человечество - нераздельные и предполагающие друг друга члены единой космической иерархии... Нет конкретного человека, а лишь абстрактный человек как класс, нет конкретного человечества, а лишь абстрактное человечество, отвлечение от всего органического, живого, индивидуального..." [Бердяев].

Такое понимание человечности в человеческом, понимание целиком номиналистичное, совершенно неприемлемо для русской ментальности. Оно невозможно в представлении реалиста, для которого идеальное и реальное слиты в единстве, предполагают друг друга и восполняют друг друга энергией действия и осмысления. Русское представление о соотношении национального и общечеловеческого глубоко выражено Достоевским, который повторял: "Нет, тогда только человечество и будет жить полною жизнию, когда всякий народ разовьется на своих началах и принесет от себя в общую сумму жизни какую-нибудь особенно развитую сторону". Это не одиночное высказывание, а русская точка зрения. "Я твердо придерживаюсь той точки зрения, что каждый народ по-своему неповторим и что именно этим он и хорош. Неповторимость эта обусловлена природными данными, но в то же время есть тут и Промысел Божий. У всякой звезды своя ясность; у всякой былинки своя форма; у всякой бабочки свое великолепие красок; даже горы по-своему молчат, слагая своими пиками гимн поднебесью" [Ильин].

Человеческое как общее не есть среднее от суммы всех национальных и, конечно, не есть нечто, свойственное только наиболее агрессивной нации, нет: человеческое - в человечности.

Кажется, именно этот тезис и неприемлем для многих, кто только свою нацию почитает за идеальную.

С большим удовлетворением ознакомившись с переводом книги Хейдена Уайта "Метаистория" [2002], я обнаружил сходство идей калифорнийского профессора со своими, правда - в иных терминах представленных. Вместо моего следования "образ - понятие - символ" концепт Уайт предлагает функционально и содержательно "метафора - метонимия - синекдоха - ирония", тем самым сужая философское поле проблемы до уровня эстетической поэтики. Впрочем, анализ исторических трудов, предпринятый с помощью этих понятий, высвечивает содержательный их смысл с неожиданно продуктивной силой.

Первая антиномия: церковь и государство.

Давно замечено: если властная сила на стороне государства, а церковь подавлена, то у народа истощается духовная энергия и деградирует мораль; если, напротив, церковь узурпирует власть, то у народа деградирует политическая воля, так что полная победа той или иной стороны вплоть до универсальности может привести к остановке мирного процесса развития с возможной гибелью нации. Состояние то же, что в случае единства духа и тела: в здоровом теле - здоровый дух, и народ процветает - потому что обе силы объединяет эта национальная идея. Разумеется, сказанное относится к соотношению "церковь и государство" в их идеальном виде, преобразуемом в соответствии с характером времени; так (крайний случай) армейская дедовщина развилась в связи с отменой института партийного "комиссарства" в армии, и "сила солому ломит".

Вторая антиномия - народ и нация.

Идея нации возникает в обществе как осознанный принцип, управляющий разными народами в составе общего государства. В этом смысле только россияне представляют нацию, тогда как русские, как и прочие этносы - народ. Необходимость обслуживать местные народности и народы империи препятствовала развитию русского народа в нацию. Но в таком случае французская или английская нация также включает в себя все разноязыкие народы и народности, вошедшие в состав традиционного государства, а сами французы и англичане - народы, которые нарождаются в соответствии с законами природы.

Любопытное заключение: "Америка и Россия предстают как возможности развития в будущем новых видов государств... В лучшем случае они могут говорить о возможностях будущего развития на основе логического продолжения тенденций, уже различимых в целостном процессе... до мирового государства, которое предвещает их реализовавшаяся интеграция" [Уайт]. США стоят на уровне метонимии, Россия - на уровне иронии, к тому же Россия прошла горнило "предварительного опыта социализма", а США - нет. Отсюда вывод: Россия как государство чревата новым в большей степени, чем США.