Экспертное политологическое сообщество, политики и интеллектуалы продолжают искать ответ на вопрос, почему "русская система" развивается по собственной логике, независимо от устремлений реформаторов. Вроде бы и рынок у нас есть, и институты ввели демократические, и выборы альтернативные, и политическим партиям несть числа, а получается все то же привычное российское - власть, воплощенная в ее верховном носителе (независимо от названия - император, генеральный секретарь или президент), бюрократическая партия (машина для поддержания системы), и отстраненный от принятия политических решений (причем во многом по собственной воле) народ, привыкший к опеке (барина, государства, власти).

Политико-культурные подходы, ставшие едва ли не основными способами объяснения реальности начиная с середины XX века и сегодня еще весьма популярны. Во второй половине XX века теория политической культуры работала в основном как теоретическая база для компаративного метода, который позволял изучать применимость неолиберальных (в то время казавшихся единственно универсальными) ценностей к различным политическим практикам. Достаточно вспомнить, что сама идея политической культуры зародилась в связи с попытками найти ответ на вопрос, почему демократические ценности, укорененные в традициях Германии, не предотвратили фашизма. Одновременно представители западных демократий в борьбе с распространением советского влияния искали эффективные способы распространения собственных ценностей на различные регионы и различные культурные проекты. В политической практике это реализовывалось, прежде всего, как система идеологической поддержки западной послевоенной модели.

При этом как бы изначально исследователи исходят из постулата (это было уже у создателей теории политической культуры Г.Алмонда и С.Вербы), что существуют "хорошие" ("правильные") и "плохие" ("неправильные") политические культуры. Именно "плохую", или "неправильную", политическую культуру чаще всего называют причиной неудач демократических трансформаций. В российском контексте речь идет в основном о противоречиях выхода из коммунизма, эффективности использования западного демократического опыта, отношении к власти, проблемах формирования гражданского общества и т.д.

Один из наиболее признанных и интересных политологов, Ю.С.Пивоваров, исследуя историю и современную природу российской власти, ввел понятие "русская система", через которое он объясняет и политическую современность, базируясь на политико-культурных основаниях. Основанием русской системы, по Пивоварову, является сильная власть (власть самодержавного типа, причем власть персонифицированная, воплощенная в конкретном правителе), отсутствие традиций народного представительства, подмена системы разделения властей на систему "исполнительных органов" власти, дистанцированность власти от общества (которого, по сути, и не было). Русской власти в концепции Пивоварова свойственны "идейная и идеологическая гибкость", коррупционность, "избирательно-наследственный" характер формирования. Советская модель, по его мнению, только изменила форму персонификации (от "приватной" к "коллективной), в остальном сохранив ее базовые основания.

Качественным отличием русской власти от власти на Западе Пивоваров считает ее природу, характер. Русская власть по природе есть "власть-насилие", западная - прежде всего, договор. Отсюда он выводит и несовместимость природы русской власти с публичной политикой. К особым свойствам русского транзита Пивоваров относит его "замысловатую траекторию": от полного отрицания прошлого ("отречемся от старого мира", "разрушим до основания") к созданию совершенно "нового мира". При этом, по его словам, "вдруг обнаруживается", что создание "нового мира", по сути, "было спасением мира старого".

Современную "партию власти" Пивоваров рассматривает как инструмент перехода к третьей (после самодержавия и властепопуляции) исторической форме русской системы. В этой форме "население перестает быть по преимуществу популяцией, выходя за пределы социального пространства и превращаясь в асоциалов". Партия власти должна создать российскую "плазму", которая, по словам Пивоварова, в отличие от западной "социальной плазмы", функционирует на основе общеобязательных процедур и правил (по Дарендорфу), будет "властной плазмой", основанной на коррупции.

Рассматривая современность как эпоху перманентной коррупции, Пивоваров утверждает, что коррупция сегодня "не может быть побеждена", она может быть только введена в некое русло, упорядочена. И в этом смысле, по его словам, "партия власти" - находка, которая призвана "ограничивать "коррупционные игры"". В таком понимании "Единая Россия" "есть и будет формой организации служилых людей в новое управляющее сословие".

Признавая многое в объяснениях политической реальности с позиций теории политической культуры, тем не менее следует обратить внимание на то, что она не исчерпывает понимания всех политических процессов современности. Речь идет об объяснительном потенциале самого концепта "политическая культура" в современном мире. Определенный кризис теории политической культуры (как теории, претендующей на универсальность объяснительных смыслов политики и политического) начался уже в середине 1960-х. Именно в это время бурное развитие научно-технической революции поставило под сомнение преимущества западной политической культуры, а точнее, проблематизировало взаимосвязь и взаимозависимость политической культуры и экономических успехов. Сформировавшиеся в это время теория "стадий роста" (У.Растоу), теория "конвергенции" (З.Бжезинский и др.) в качестве приоритетов и универсалий выдвинули научные технологии. Так начался постепенный возврат к идеям Дюркгейма о том, что не культурная парадигма, а профессионализм является двигателем прогресса. Собственно, ученые искали ответ на вопрос о причинах технологических и экономических "прорывов" в странах с "плохой" (незападной) политической культурой ("русское чудо" - космос"; азиатские "молодые тигры").

По существу, вопрос был поставлен очень жестко. Либо ты воспринимаешь и адекватно реагируешь на технологические вызовы (вне зависимости от собственных традиций, ценностей и культурных приоритетов), либо превращаешься в придаток мирового политического процесса. Теория конвергенции вообще уничтожала (или сводила к минимуму) представление о ценностных приоритетах. Неслучайно речь шла о том, что в постиндустриальных обществах "капиталистические" и "социалистические" ценности нивелируются и перестают быть альтернативными. Технологические практики, казалось, подтверждали правильность такой идеи, но политические практики демонстрировали совершенно иное.

Советский тип политических практик, ориентированный на псевдомарксистское классическое наследие, реализовывался через насаждение индустриальных культур в странах "третьего мира". Однако это не давало позитивных результатов. В то же время опыты западных стран (тоже связанные с поддержкой стран "третьего мира") оказывались весьма удачными. Запад, как правило, поддерживал в развиваемых странах те виды производств, которые были типичны для их экономической культуры и социально-политической традиции. Необходимость осмысления обозначенных факторов породила бурное развитие культурно-исторической психологии. Теория политической культуры в середине 1980-х также многое заимствует из области психологии. В известной степени этот подход совпадал с политико-антропологическими воззрениями (А.С.Панарин). В целом концепт политической культуры преобразовывался, акценты смещались с интерпретации политических реалий на поиск их глубинных оснований (корней).

Последние десятилетия XX и начало XXI века обозначили переход к новому типу и способам формирования и бытования политической реальности. Современная российская политика (в смысле - real politics) и политическая реальность (в широком смысле) определяются рядом ключевых факторов.

Первое. Официально-властное политическое пространство все больше и все дальше отдаляется от "политической повседневности". Второе. Происходит расширение коммуникативного поля современности (доступность, открытость, подвижность каналов коммуникации и типов сетевого взаимодействия), что создает совершенно новую реальность мира в целом и политического мира в частности. Этот мир выстраивается по правилам корпоративным. И здесь нам интересным для объяснения представляется концепт корпоративной культуры.

При этом в сфере политики и политического в современной России сохраняется персонификация власти (стремление иметь "надежного" правителя - готовность признать в "представляемой к власти" новой персоне - истинного правителя (и в этом смысле мало отличий в россиянах сегодняшних от жителей Московского государства в начале XVII века, которые легко готовы были признать в очередном самозванце истинного царя). Точно так же скор был путь от полной неизвестности В.Путина к "всенародному признанию" и уже к "ужасной мысли" о том, а кто же, если не Путин. Не исчезла и вера в непогрешимость правителя: царь (генсек, президент) - хороший; бояре (правительство, местная администрация) - плохие.

В то же время в качестве новых черт можно обозначить изменение характера "наследования" власти. Власть в современной России наследуется через договор, но это не договор западного типа, это договор российский, когда договариваются представители элиты (олигархии, бюрократии), для которых наиболее важным является сохранение собственных позиций. Именно эта элита "приводит" к власти "своего" человека, представляя его при этом с помощью всего арсенала современных технологий "истинно народным" избранником.

Значителен и кризис идеологии как способа репрезентации власти. Вместе с окончанием холодной войны в состоянии кризиса оказались и "советский социализм" и "западная демократия". Лучше всего и с большим юмором, пожалуй, на это отреагировал американский советолог С.Коэн в своей статье "Изучение России без России". Реагируя на словесную риторику российских лидеров о том, что Россия сохраняет свое величие, он признал, что, конечно, не может не быть великой страна, за несколько десятилетий "разрушившая две великих идеи - демократию и коммунизм". В итоге популярными оказываются только прагматичные идеи. В этом смысле сохраняется "идеологическая гибкость" (еще одно свойство русской системы, по Пивоварову). Объясняется эта "гибкость" ничем иным как необходимостью "подгонки" идеологических проектов под задачи сохранения положения властвующих элит. Так как общество все же не может существовать без некоего единства и логики, то в отсутствие идеологии оно скорее будет развиваться как корпорация, степень эффективности которой будет зависеть уже не от культуры политической, а от культуры корпоративной.

Третье изменение можно обозначить как кризис "культуры (культур) большинства и формирование в этом контексте "культур социального взаимодействия" многочисленных меньшинств (А.П.Логунов). Речь идет о том, что современные социально-политические процессы не могут развиваться и реализовываться иначе, чем процессы социального взаимодействия и диалогов между большинством и меньшинством.

В этих условиях сам концепт политической культуры дополняется определенными установками концепта культуры корпоративной. Суть их можно свести к следующему. Всякое целое может быть рассмотрено, проанализировано и описано как эклектичное или гармоничное взаимодействие многих корпоративных начал. Гармоничность или конфликтность обозначенных соединений рождает общие качества целого, а именно культуру его идентификации, способы его презентации, механизмы трансляции, типы и своеобразие переговорных практик и др. Само понятие политической культуры тем самым трансформируется в представление о взаимодействии не между однотипными (едиными) базисными установками и политическими практиками, а между многообразием корпоративных установок, реализуемых через политические практики.

Собственно, говоря о политической сфере современной России, можно выделить несколько коммуникативных площадок: официально-властную (действующие политические лидеры, высшие чиновники госаппарата, "прокремлевское" "экспертное сообщество); "официально-оппозиционную" (политические элиты, "допущенные" к участию в публичной дискуссии); оппозиционную (политические лидеры и партии, не входящие в структуру властных институтов), научную (независимое экспертное сообщество, ученые) и "гражданскую" (все сколько-нибудь интересующиеся политикой россияне).

Интересно проследить, насколько, как и в чем пересекается "повестка дня" этих "дискуссионных клубов". Для проведения такого исследования материалов вполне достаточно. Контент-анализ и дискурс-анализ официальных и неформальных СМИ (телеканалы, печатные издания, интернет-сайты, онлайновые форумы и, наконец, достаточно новые для российского Интернета блоги позволяют сделать ряд довольно интересных наблюдений.

Содержание и смыслы "политики и политического", предлагаемые властными институтами для публичной дискуссии, вполне четко обозначены в последнем послании президента Федеральному собранию. Она, в сущности, не сильно изменилась - развитие экономики через "национальные программы", увеличение благосостояния граждан (сфера образования, здравоохранения, жилье), развитие демократии и, конечно, укрепление позиций России на международной арене (а для этого существенно расширен раздел, посвященный оборонной промышленности и армии в целом). Все это вполне в духе речей генерального секретаря ЦК КПСС на каком-нибудь XXV (или любом другом позднем) съезде КПСС. Новым стал более свободный стиль послания, включение в текст цитат из работ известных философов, отрывков анекдотов (не понятых как анекдот многими зарубежными аналитиками и политиками), шутки, ну и раздел об усилении внимания власти к проблеме рождаемости, которой президент посвятил значительную часть речи. В послании четко выдержана риторика "сильного государства". В рамках обозначенных тем разворачивается "официальная дискуссия", в которой лидеры (прежде всего, лидеры партии "Единая Россия") формулируют свои мысли "в развитие" президентских идей, идя даже еще дальше (А.Исаев и др.). За всей этой риторикой "значимых социальных проблем" скрывается неизменное для политических деятелей real politics содержание - завоевание и удержание политической власти

Программы политических лидеров и политических партий при внимательном изучении оказываются весьма похожими, а различие искусственно формируется, в том числе и с помощью дискуссий, в которых участвуют политические лидеры "официально-оппозиционных" и оппозиционных партий. Причем такие дискуссии носят скорее характер PR-акций, а сами политические партии постепенно превращаются в чиновничий аппарат (или даже скорее PR-агентство), обслуживающий лидеров (кандидатов во властные структуры).

Научное сообщество дискутирует о типах модернизации, политическом режиме современной России, глобализации, особенностях политической культуры. Тематика этих дискуссий, хотя и представлена в достаточно широком доступе, крайне редко выходит за рамки "чистой теории" и очень мало влияет на политическую повседневность.

Пожалуй, наибольший интерес представляет новое для политической сферы явление, уже получившее название "гражданская журналистика", под которой понимаются свободные дискуссии на форумах, блогах (живых журналах - ЖЖ) и других дискуссионных виртуальных площадках. Ведение публичного дневника априори ориентировано на аудиторию. Фактор коммуникации (дискуссии) при этом выступает как основной. На форумах и в блогах ключевыми становятся темы социальные, затрагивающие интересы каждого, прежде всего молодежи - основных пользователей Интернета. Главный же вопрос - влияние всех обозначенных дискуссий на формирование современной политической реальности. Здесь интересным явлением становится пересечение реальных и виртуальных дискуссионных полей, вплоть до перехода виртуальной политики в реальные проекты.

Риторика в политической сфере постепенно сближается с общеуправленческой, термины, которыми описывается политика и политическое, мало отличаются от языка бизнеса, пиаровской лексики (президент, страна - "бренд", "команда президента", "сети", "партнер-клиентские отношения". Мегатрендом бизнеса и политики в современных условиях становится project management. Даже Ю.С.Пивоваров, анализируя политическую сферу, пользуется терминами "плеймейкер" (говоря о В.Суркове), "перестройка" (о реформах Петра), "культурно-идеологические технологии" (о современности). Он отмечает современную потребность в "социальной инженерии" дарендорфовского типа (т.е. признает "технологический" характер функционирования политики).

В современном конструировании политики и политического пространства именно корпоративные методики дают возможность наиболее эффективных и технологических политических практик.