От редакции: Об отношениях президентов и министров культуры во всех странах и во все времена, как правило, можно лишь догадываться. Наш министр культуры Авдеев не исключение. Интервью, как и всякая загадочная личность, он не дает, четкой программы не заявляет. Между тем истории известны примеры поразительных союзов личностей, занимающих посты лидера нации и министра культуры. Например, де Голля и Мальро. 1968 год стал во многом определяющим даже для их союза.

Рецензия на: Christine Clerc. De Gaulle - Malraux, une histoire d’amour. Nil, 390 pages, 21 euro. (Кристина Клэр. Де Голль – Мальро, история любви. Nil, 390 стр, 21 Е)

* * *

Каждый из них мог бы существовать в одиночестве, без другого. Но их неожиданная встреча обернулась политико-поэтическим событием редкой силы.

Это история образцовой любви с первого взгляда: двадцать пять лет абсолютной верности, конец которой положила лишь смерть. Скоропостижная смерть Шарля де Голля 9 ноября 1970 года, затем – и смерть Андре Мальро, уже политически неангажированного, последовавшая 23 ноября 1976 года.

Все началось солнечным утром 18 июля 1945 года, когда автор "Удела человеческого", овеянный славой (совсем свежей) героя Сопротивления (он начал подпольную деятельность лишь весной 1944 года, зато с какой энергией!), был призван генералом, главой временного правительства, столкнувшегося с трудностями восстановления страны и с враждебностью политических партий. Последние с наступлением мира думали лишь об устранении де Голля, особенно об этом мечтали коммунисты, не простившие ему прямых переговоров со Сталиным по поводу разоружения милиции Франции.

Между бывшим приверженцем идей Морраса и председателем Всемирного антифашистского комитета вполне мог состояться брак по расчету. "Чтобы противостоять столь влиятельным силам, де Голль нуждался в левом писателе, – пишет Кристин Клэр. – Мальро же мечтал проникнуть в сердце власти".

Однако очарование было взаимным и мгновенным. "Коннетабль" (как его называл Черчилль) не ожидал, что его так тронет знакомство с писателем. И "писатель, окруженный восхищением, образчик эготизма, и сам не подозревал, что ждет от этой встречи обращения a-la Франциск Асизский: здесь и внутренний зов, и самопожертвование до последнего дня".

Действительно, что может быть общего между главой государства – ревностным христианином, влюбленным в историческую преемственность и классическую литературу, и сознательным агностиком, мечтавшим о диалоге культур в воображаемом музее, призванным соединить идолы Океании и деконструкции Пикассо, греко-бактрийское искусство и загадочную улыбку реймского ангела? "Ничего общего, – заключает Кристина Клэр, – разве что воитель был прежде всего интеллектуалом, а интеллектуал, увлеченный искусством, стал бойцом, отдавшим себя Франции". И даже больше, Мальро стал революционером, порвавшим с интернационализмом своей молодости во имя Сопротивления, чтобы увидеть неожиданную силу национальной идеи и одновременно двойное гибельное влияние "сталинского обмана" и современного потребительства, предвестника нигилизма.

С того утра 18 июля 1945 года и вплоть до смерти генерала, жившего в Коломбэ после поражения на референдуме, эти двое уже никогда не расстанутся. 21 ноября 1945 года де Голль назначит Андре Мальро министром информации. Этот пост писатель оставит через два месяца, чтобы последовать за генералом в "переходе через пустыню", отмеченном созданием RPF. 1 июня 1958 года он вновь займет покинутый им несколько лет назад министерский пост, прежде чем стать министром культуры в январе 1959 года (официально министерство начнет свое существование с июля 1959-го) и будет оставаться министром вплоть до окончательной отставки основателя Пятой Республики.

Известны высказывания, в которых де Голль выказывает своему министру исключительную честь: "По правую руку от меня был и всегда будет Андре Мальро. Присутствие рядом со мной это гениального друга, ревнующего о высоком служении, дает мне ощущение, что я полностью защищен от заурядности. Поддержка этого несравненного свидетеля укрепляет меня. Я знаю, что во время важного спора его меткое суждение помогает рассеять туман" ("Мемуары надежд").

А личные письма, которые пишет ему де Голль, обычно столь скупой на похвалы в адрес современников? Вот, например, 11 января 1964 года: "Вы мой друг, и я благодарю Вас за то, что Вы так великолепно сделали все, что необходимо было сделать, чтобы я мог Вами восхищаться". Или 8 января 1966 года: "Как бы ни дул ветер и как высоко бы ни вздымались волны, я вижу в Вас чудесного и верного спутника на борту корабля, на котором мы оказались волею судьбы".

Что касается Мальро, то он, порой такой напыщенный, позволяет себе удивительную фамильярность – например, в нашпигованной сокращениями записке, адресованной де Голлю, в которой он изъявляет благодарность за предоставленный для работы над "Антимемуарами" охотничий домик в Марли, в котором сам генерал жил некоторое время в 1946 году, после того как оставил власть. "Мой Ген., разрешите мне, покидая Марли, поблагодарить Вас за оказанное внимание и предоставленный приют. В саду живет ручной кролик. Я посоветовал ему оставаться здесь на случай, если Вы вернетесь. Прошу. Вас, мой Ген., прин. увер. в моей искр. призн. АМ.".

И так далее вплоть до послания Мальро генералу от 15 сентября 1970 года. "То, что я имел честь помогать Вам (да, именно помогать, а не служить), являлось гордостью моей жизни и тем более ею является перед лицом небытия".

Небытие? Эти двое много о нем говорили 11 декабря 1969 года во время последней встречи в Коломбэ, послужившей материалом для книги "Срубленные дубы", одного из самых сильных и в то же время наиболее противоречивых политических текстов Мальро. И недаром: тридцать листов записей, отданных Мальро секретарю в тот же вечер по возвращении из Коломбэ, превратятся в двести тридцать пять страниц, которые он не без иронии назовет своим "эпическим интервью".

И так ли это важно, в конце концов, что двое друзей расстались среди бела дня и что, приветствуя Мальро, де Голль никак не мог говорить с ним о "ничтожности вещей", созерцая звезды! Покинув его, по своим собственным словам, "в ледяной декабрьской ночи", в которой кружились "меровингские" хлопья, Мальро отважится затронуть запретный вопрос, которым его будут позже попрекать Жорж Помпиду и другие голлисты, ратующие за "голлизм без де Голля": "В одиночестве Коломбэ между воспоминаниями и смертью, подобно магистрам палестинских рыцарей перед собственным гробом, он все еще оставался великим магистром ордена Франции. Потому что взял на себя ответственность за нее? Или потому что он на протяжении стольких лет муштровал ее труп?".

Именно здесь, в этом диалоге, проявляется объяснение интеллектуальной близости военного и писателя: любовь к Франции, безутешная из-за ничтожности самих французов. Отсюда грусть первого из них, ощутившего в 1968 году непонимание "молодыми длинноволосыми людьми, так же как и этих буржуа, утомленных высокими словами, помышляющих лишь о каникулах в Club Med и о сексуальной свободе с большей жадностью, нежели о величии". А второго – констатировать, что данная молодому поколению свобода слова обернулась "против самого великого человека".

В своем исследовании Кристин Клэр мазками импрессиониста создает, помимо отношений де Голль – Мальро, настоящий домашний портрет Франции послевоенных лет. Она показывает, как трудно было даже для этих раскрепощенных умов положить предрассудки своего окружения на алтарь их невероятной дружбы.

Меня допрашивали в гестапо! А Сартр ставил свои пьесы!

Пламенный оратор самой антикоммунистической партии послевоенного времени (RPF, состоявшей на треть из голлистов, на треть из петенистов и на треть из трусов, как говаривал де Голль), затем министр культуры "фашизоидной" (по словам "Юманите") власти, установленной "грохотом сапог" (по Франсуа Миттерану), Андре Мальро, наверное, был наименее понятым из них двоих. Ведь даже его дочь Флоранс – разве в сентябре 1961 года она не подписала "Манифест 121" (вместе с Сартром, Бовуар, Дюрас и другими), провозглашавший право на неповиновение новобранцев, призванных в Алжир? Они не будут видеться в течение семи лет. "Меня, – лишь скажет Мальро, – допрашивало гестапо. Не Сартра. В это время он ставил в Париже свои пьесы, завизированные немецкой цензурой!".

Но чего стоят аргументы в споре о символах? То, что бывший боец Испанской Республики мог поддержать военного, который в 1970 году был принят лично генералом Франко, – этого левая интеллигенция уже не смогла перенести.

Но в то же время нужно представлять себе и настороженность семьи генерала по отношению к интеллектуальным соблазнам, исходившим от бывшего проходимца из Индокитая, который "начал зарабатывать себе на жизнь перепродажей эротических изданий", которого Ивонна де Голль неизменно принимала за столом одного, поскольку он жил с женщиной (Луизой де Вильморен)… не бывшей его женой!

Не будь де Голля, пишет Кристин Клэр, Андре Мальро так и остался бы "авантюрным писателем". В некотором роде провидцем, но не "историческим деятелем первого плана, излюбленным собеседником всех великих государственных мужей" от Кеннеди до Никсона, Мао и Индиры Ганди.

Но что стало бы без Мальро с де Голлем? "Безусловный лидер… великий государственный муж, одержимый фантазиями. Но голос его не так бы волновал воображения и умы. Он не вознес бы свои мечты столь высоко".

Но, может, Кристин Клэр слишком увлекается идеализацией этой невероятной дружбы? Нет, ее книга убеждает нас в обратном.

Источник: еженедельник Les Valeurs actuelles (Франция)

Перевод Натальи Овчининской