После 11 сентября многие американцы приучили себя к мысли - или, по крайней мере, к надежде, - что в будущем террористические акты могут быть предотвращены. Хочется верить, что усовершенствованные технологии, лучше обученный персонал и более организованная бюрократическая система оградят нас от опасности, поскольку дадут возможность предугадывать развитие событий более точно, чем это удалось сделать американским спецагентствам перед операцией Аль-Каиды. Эта надежда естественным образом идет рука об руку с традиционным оптимистическим этосом американской культуры, зиждущимся на вере в неограниченные возможности целенаправленной человеческой деятельности ("can-do" ethos). Достаточно хоть немного задуматься, чтобы понять, что эти надежды тщетны, но требуется гораздо б ольшее напряжение ума, если мы хотим понять, на какие достижения в борьбе с будущим терроризмом можно реально рассчитывать.

Если мы собираемся бороться с терроризмом всерьез, начать следует со сдачи в архив трех популярных ложных концепций. Первая состоит в том, что угроза будет предотвращена, если мы вложим в контртерроризм больше энергии, творчества, денежных средств и таланта, поскольку причиной прежних неудач послужили некомпетентность и недостаточное усердие спецслужб; суть второй - в том, что требуется максимальная концентрация усилий, направленных против потенциальных атак, которые могут быть подготовлены внутри Соединенных Штатов; третья основывается на предпосылке, что глобальная война с террором должна вестись против терроризма как такового, то есть скорее против тактики, чем против политических групп, использующих эту тактику.

Чтобы предотвратить террористические акты, требуется прежде всего хорошая разведка. По сравнению с количеством и силой людей и институтов, против которых направлены их действия, террористы немногочисленны и слабы; кроме того, они становятся крайне уязвимыми, как только удается их "засечь" и идентифицировать. Поскольку ключевыми факторами успеха террора являются конспиративность и внезапность нападений, принципиальный способ преуспеть в контртерроризме состоит в том, чтобы лишить противника преимущества секретности. После 11 сентября многие американцы пришли в ярость, узнав, что разведывательные агентства США не сумели "соединить точки в рисунок": они владели разрозненными фрагментами информации, дававшими возможность предотвратить нападение в случае, если эти фрагменты были бы скомпонованы должным образом и дали бы целостную картину. Многим представляется очевидным, что если бы процедура "складывания паззла" была произведена более тщательно, персонал проявил бы больше усердия и если бы не ограниченность средств, вложенных в выявление потенциальных террористов, - катастрофа могла бы быть предотвращена.

Это верно лишь наполовину. Концентрация усилий, естественно, повышает шансы на успех, но в гораздо более скромной мере, чем принято думать. Вопреки распространенному убеждению, данная проблема не аналогична тем, с которыми мы имеем дело, когда пытаемся минимизировать количество авиакатастроф или защититься от ураганов. Самолет является самым безопасным видом транспорта, потому что существует разработанная система контроля над техническим состоянием аэропарка и отлаженная система мер безопасности, благодаря чему авиакатастрофы происходят "раз в год по обещанию". Если бы усовершенствованию дамб уделялось столько же внимания, сколько его уделяется мерам безопасности на воздушном транспорте, Нью-Орлеан не пострадал бы от урагана Катрина. Но контртерроризм - это не борьба со стихиями и не поиски изъянов в той или иной системе: хотя их и бывает трудно обнаружить, но они не предпринимают специальных усилий, чтобы остаться нераскрытыми. А контртерроризм - это борьба с заговорщиками, целенаправленно ищущими способы нейтрализовать или обойти предпринятые меры безопасности. Усиление контрмер может сделать нахождение таких способов более сложным и трудоемким, но оно не в силах исключить возможности того, что террористы рано или поздно добьются успеха, если очень постараются.

Является ли такой взгляд слишком фаталистическим? К сожалению, прошлое преподносит нам в этом плане печальный урок: история усилий, направленных на предотвращение стратегических сюрпризов, изобилует сокрушительными провалами. В конвенциональных войнах жертвы, как правило, неверно интерпретировали имевшиеся сведения и ошибались в расчетах относительно результата собственных ответных действий; более того, никто не застрахован от неприятных сюрпризов и в тех случаях, когда уровень разведывательных мероприятий и оборонительных мер достаточно высок. Провалы обусловлены целым комплексом психологических, политических и организационных причин. Наличие сложных бюрократических систем приводит к тому, что информация направляется не туда, куда следует; количество собранных разведданных оказывается скорее избыточным, чем недостаточным, и в результате наиболее существенные моменты легко могут затеряться в груде информации; ложные тревоги порождают "синдром крика 'Волк!'" ("cry wolf " syndrome), что делает потенциальных жертв менее чувствительными к настораживающей информации; неопределенность заставляет функционеров, ответственных за принятие решений, стремиться к получению все новых и новых данных, из-за чего необходимые ответные меры откладываются; распространяемая противником дезинформация сбивает с толку и затрудняет интерпретацию имеющихся данных; получение достоверных сведений о готовящемся теракте зачастую мало что дает, так как остается неизвестным, где, когда и как он будет совершен, что блокирует реакцию; бывает и так, что предупреждения игнорируются, потому что предполагаемое нападение представляется стратегически иррациональным и невыгодным противнику, что заставляет интерпретировать имеющиеся данные как свидетельствующие о стремлении террористов дипломатически "поиграть мускулами". И так далее. Когда подобные случаи подвергаются тщательному анализу, становится очевидным, что провалы чаще обусловлены естественной ограниченностью человеческих возможностей и ловкостью организаторов терактов, чем глупостью или безответственностью руководства спецслужб. В результате же организационных преобразований, направленных на устранение выявленных недостатков, как правило, создаются новые "узкие места", сквозь которые просачиваются все те же старые проблемы.

Надежда умирает последней, и, конечно, некоторые меры по усовершенствованию системы безопасности не только могут, но и должны быть предприняты. Вопрос в том, чего мы можем от них ожидать, оставаясь реалистами. Внутри "Вашингтонского автодорожного кольца" (Washington Beltway) стало модным призывать к "кардинальному реформированию" национальной разведывательной системы, подобному реформированию армии, которое позволило создать вооруженные силы, отвечающие требованиям 21-го века. Тезис о том, что новое время и радикально изменившиеся условия игры требуют совершенно нового подхода к проблеме безопасности, представляется интуитивно верным, но по существу он ошибочен. Разница между "миром 2006-го" и "миром 1999-го" годов не более радикальна, чем различие между мирами 1999-го и 1992-го. Тем не менее противящаяся подобным доводам интуиция психологически могущественна, и в совокупности с шоком от 11 сентября она порождает убеждение, что радикальное изменение ситуации в мире требует столь же радикального усовершенствования контртеррористической деятельности. Принятие в 2004 году "Закона о реформе разведки и предотвращении терроризма" (The Intelligence Reform and Terrorism Prevention Act), выдавшего мандат на самую масштабную реорганизацию разведывательных структур Америки со времени их основания в 1947 году, только укрепил убеждение в необходимости революционных перемен.

Но какую реорганизацию спецслужб следует считать "революционной"? Министерство обороны произвело серьезную реформу, сделав ставку на передовые технологии. Может ли сравнительное превосходство Америки в сфере технологии обеспечить также и преодоление недостатков, присущих разведке? Едва ли. Добывать разведданные о самых опасных угрозах стало труднее, чем прежде, потому что развитая технология не обеспечивает получения всей необходимой информации. Теперь уже очевидно, что эпоха холодной войны, которая велась после 1960-го года, была, по сравнению с нынешней, "золотым веком" для сбора разведданных. Хорошо оборудованные спутники-разведчики, технология проникновения в систему коммуникаций противника и успехи в декодировании позволяли эффективно получать все сведения, необходимые для решения главных задач, стоявших в то время перед американской разведкой: она успешно осуществляла локализацию, подсчет и отслеживание передвижений подразделений советской армии, а также мониторинг соблюдения соглашений по контролю над вооружениями.

Главная задача, стоящая перед разведкой, нацеленной на борьбу с терроризмом, - обнаружить и выследить группы заговорщиков в густонаселенных "городских муравейниках" или в отдаленных и труднодоступных горных укрытиях. При таком местоположении высокотехнологичные системы сбора данных не слишком эффективны, более ценные сведения предоставляют внедренные агенты. Но хотя существует консенсус относительно возрастания значимости агентурных данных, нет согласия по поводу того, как их получать, когда приходится иметь дело с малознакомыми культурами и действовать на чужой территории, где местное население поддерживает террористические сети. Минимальные успехи Америки в поимке скрывающихся лидеров Талибана, несмотря на предложенные многомиллионные вознаграждения, служат неприятным напоминанием о том, какая это трудная задача.

Если удастся повысить качество подготовки кадров, обзавестись более продвинутыми технологиями и усовершенствовать координацию работы разных подразделений, разведка станет более эффективной, и ей будет иногда удаваться более успешно "соединять точки" и "разгадывать паззлы", чем это получалось до 11 сентября; однако и в этом случае более уместно проводить аналогию с "повышением среднего уровня достижений" на десять-двадцать процентов, чем со свед ением к минимуму авиакатастроф. До тех пор, пока угроза будет исходить от заговорщиков, ищущих прорехи в системе безопасности, риск террористических актов останется весьма существенным. Однако не все опасности одинаковы, и мы должны выбрать те их них, для предотвращения которых следует предпринимать максимальные усилия.

Количество потенциальных угроз бесконечно, а ресурсы их предотвращения ограниченны. Поэтому на практике мы зачастую предпочитаем идти на риск, хотя его и можно было бы избежать, потому что хотим сохранить преимущества, которые потеряли бы, если бы не рисковали. В принципе мы исходим из убеждения, что жизнь бесценна, но на практике на каждом шагу ее оцениваем (причем не слишком дорого). Самый простой пример - безопасность дорожного движения. Американцы проявляют готовность смириться с десятками тысяч ежегодных жертв от автомобильных аварий как с ценой, которую приходится заплатить за удобства, предоставляемые автомобильным транспортом. Если бы мы захотели, то смогли бы существенно сократить количество жертв на дорогах, но для этого надо было бы согласиться на ограничение скорости до 45 миль в час, на обязательную установку на всех автомобилях больших эластичных бамперов и на уголовное законодательство, предусматривающее двадцать лет тюрьмы за малейшие нарушения правил дорожного движения, с тем чтобы никому не было повадно садиться за руль в нетрезвом виде. Но американцы просто не хотят платить такую цену за спасение нескольких тысяч человеческих жизней.

Террористы имеют перед собой бесчисленное количество целей и необъятные возможности выбора той или иной тактики; поэтому и в организации контртеррористической деятельности на первый план выдвигается вопрос о том, какие риски мы хотим минимизировать, а с какими готовы в какой-то мере смириться. Подобные решения легче принимать на самом высоком и на самом низком участках "спектра угроз", чем на среднем уровне. В общем, те террористические акты, которые представляют самую большую потенциальную опасность, должны быть приоритетными в плане усилий, направленных на их предотвращение, даже если вероятность совершения таких актов сравнительно невелика; те же теракты, которые более вероятны, но не могут привести к очень уж тяжким последствиям, должны стоять на третьем месте среди наших приоритетов. Самая трудная проблема состоит в том, чтобы разобраться с угрозами, находящимися посередине; в этих случаях выбор предельно затруднен, поскольку подобные теракты одновременно и достаточно вероятны, и весьма деструктивны; поэтому так трудно оценить уровень усилий, которые необходимо направить на предотвращение возможных терактов такого уровня, с тем чтобы соблюсти разумный баланс угроз и затрат.

К счастью, многие террористические операции, которые заговорщики могли бы осуществить с наименьшими затратами, дали бы и наименьший эффект. Например, отдельные убийства, взрывы бомб в ресторанах и захват заложников запугают публику, но приведут к сравнительно небольшому числу жертв и вызовут относительно незначительные разрушения. Можно назвать тактику проведения таких актов "типичным" терроризмом: с подобного рода эпизодическими терактами пришлось иметь дело европейским странам в 1970-х и 1980-х годах. Американцы не испытывали на себе таких ударов достаточно часто, чтобы к ним приспособиться, однако они скорее всего научились бы "жить с этим", если бы возникла такая необходимость. Чтобы сократить число жертв от "типичного" терроризма, необходимо вкладывать очень существенные средства в обеспечение рутинной работы полиции, в гражданскую оборону, в контроль над эмиграцией и другие мероприятия, не прибегая к чрезвычайным драконовским мерам предосторожности - таким, как запрет на любое скопление людей, обкладывание столиков в ресторанах мешками с песком или депортация всех приезжих из арабских стран, - что воспрепятствовало бы реализации других интересов граждан (кроме интересов безопасности).

Террористы, которые беспокоят американцев больше всего - члены Аль-Каиды, - не выказали заинтересованности в том, чтобы развернуть кампанию относительно регулярных, сравнительно дешевых, но по большому счету незначительных терактов. Скорее, они проявили себя как приверженцы грандиозных спектаклей в духе 11 сентября, которые дают б ольший эффект, потому что сеют среди населения страх и трепет. Однако такие картинные зрелища довольно трудно осуществить, особенно после 11 сентября. Усиление работы сил безопасности в самой Америке и неустанное преследование террористов за рубежом создали обстановку, при которой конспираторам трудно собраться, перевести дух и не оглядываться на каждом повороте достаточно долго, чтобы разработать и осуществить сложный скоординированный план действий.

"Типичному" терроризму противостоит терроризм самой приоритетной категории по степени опасности: речь идет о потенциальном использовании оружия массового поражения (ОМП) на территории США, которое могло бы привести к количеству жертв, на порядок превышающему число американцев, погибших 11 сентября. Главными угрозами такого рода являются ядерные взрывы и эффективное применение биологического оружия. Химическое оружие или радиоактивные "грязные бомбы" оказали бы менее деструктивное воздействие, но при некоторых обстоятельствах они тоже могли бы привести к огромному числу жертв или заражению целых регионов, а психологический эффект от применения подобного оружия был бы выше, чем причиненный им материальный ущерб.

Но столь зрелищные атаки остаются все же наименее вероятными. Кустарное изготовление ядерного оружия из имеющихся подручных средств - это несравненно более сложный процесс, чем может показаться на первый взгляд; не исключено, что эта задача просто не по плечу таким организациям, как Аль-Каида. На сегодняшний день самую большую опасность представляют кражи и "утечки" готового высокотехнологичного оружия с неадекватно охраняемых складов в России и в Пакистане и продажа радиоактивных материалов Северной Кореей. Барьеры для эффективного использования биологического оружия ниже, чем для ядерного, но все-таки они довольно высоки. Вопреки распространенному мнению, что задействовать биологическое оружие легче легкого, запустив его в какую-нибудь водопроводную трубу, его подготовка для эффективного распространения, способного поразить десятки тысяч граждан, требует большого профессионализма и владения сложными технологиями, притом что необходимо обеспечивать еще и безопасность "рабочих мест" заговорщиков. Хотя их и трудно осуществить, такие проекты, безусловно, существуют, и террористические группы, обладающие достаточными ресурсами и жесткой организацией, высокой мотивацией и хорошо замаскированной оперативной базой, могут в конечном итоге преуспеть в создании биологического оружия. При оптимальных условиях для проведения операции самые сильнодействующие биологические вещества могут уничтожить такое же количество населения, как и обычная ядерная бомба первого поколения.

Эффективная атака с применением ОМП имела бы такие катастрофические последствия, что угрозе подобного уровня должно уделяться максимальное внимание. Для снижения вероятности того, что террористы смогут приобрести и транспортировать ОМП, должно быть сделано очень многое - например, существенно увеличены инвестиции в механизмы обнаружения, в лучшее отслеживание перемещения опасных материалов и в инспектирование доставляемых в страну грузов. Однако для максимального увеличения шансов на предотвращение такого рода терактов необходимы также и более масштабные усилия, которые не могут не вступить в противоречие с другими интересами граждан, и в данном случае следует жертвовать конкурирующими соображениями гораздо более решительно, чем в случае "типичного" терроризма, представляющего меньшую угрозу. Будучи стратегом-ветераном и человеком, имеющим большой опыт принятия ответственных политических решений, Фред Икл е ( Fred Ikl?) написал в статье, опубликованной в The Wall Street Journal (от 5 августа 2005 года): "Чтобы послать человека на Марс, мы имеем хорошо финансируемый и прекрасно интегрированный проект; но для того чтобы выследить перевозимую контрабандно атомную бомбу на ее пути в какой-нибудь американский город, мы располагаем средствами, составляющими ничтожную долю от космических фондов, и вынуждены вдобавок рассредоточивать эти ресурсы, финансируя множество дезинтегрированных исследовательских проектов, питающих нашего законодательного борова".

Сценарии катастрофических терактов с применением ОМП предусматривают различное количество жертв в диапазоне от тысяч до сотен тысяч; особенно много жертв будет в том случае, если несколько терактов удастся четко скоординировать, как это произошло 11 сентября. Более вероятны - из-за меньшего количества технических препятствий - теракты не столь ужасные, но намного превосходящие по "убойной силе" "типичные" террористические нападения, приводящие к гибели, скажем, пятидесяти человек. В отношении некоторых возможностей, располагающихся "посередине спектра", особенно затруднен выбор средств, поскольку стоимость минимизации риска в этих случаях существенно выше, чем затраты на "типичный" терроризм, в то время как результаты менее очевидны, чем в случае предотвращения появления грибовидного облака над Капитолийским холмом.

Одним из примеров теракта "среднего разряда" может послужить предполагаемая серия ударов по авиалайнерам в полете, произведенная командами террористов с использованием, скажем, переносных зенитных ракетных комплексов (ПЗРК), запускаемых с плеча, или так называемых MANPAD (man-portable air defense systems - переносных систем для защиты от атак с воздуха). Специалистам по контртерроризму давно известно, что такое оружие существует во всем мире в большом количестве и что Аль-Каида и подобные ей организации им обладают. По некоторым техническим причинам террористам нелегко будет применить это оружие эффективно, и вероятность успешного скоординированного удара, в результате которого были бы сбиты одновременно четыре-пять авиалайнеров типа Боинга-747, сравнительно невелика - она почти столь же низка, как вероятность того, что произошло 11 сентября. Тем не менее, если нечто подобное произойдет завтра утром, ни один из экспертов по контртерроризму особенно не удивится. Какие слова найдут наши политические спичрайтеры и пресс-секретари для того, чтобы объяснить в правительственных пресс-релизах, почему не были предприняты все усилия для предотвращения терактов такого типа?

Конечно, они смогут отметить, что в действительности для предотвращения этой угрозы было сделано немало - например, были предприняты серьезные усилия, чтобы найти и купить или нейтрализовать "бесхозные" MANPAD'ы, организовать наблюдение за ведущими к аэропортам дорогами и патрулирование прилегающей территории, разработать противоракетные системы для гражданских авиалайнеров. Но как объяснить, почему уже имеющиеся бортовые противоракетные средства - как огневые, так и лазерные - до сих пор не были установлены (хотя на самолете президента таковые имеются)?

Одна из причин состоит в высокой стоимости подобных защитных средств. Согласно отчету корпорации RAND ("Защита коммерческой авиации от угрозы поражения зенитными ракетами, запускаемыми с плеча" Джеймса Чоу и других), чтобы оборудовать авиалинии США такими противоракетными системами, потребуется 11 миллиардов долларов, - и еще более двух миллиардов в год на поддержание их в рабочем состоянии, в то время как из всего федерального бюджета на обеспечение транспортной безопасности выделено меньше пяти миллиардов. Еще одна причина заключается в том, что конструкция существующих защитных систем далека от оптимальной, а самые передовые технологии только еще на подходе. Зачем вкладывать деньги сейчас? Кроме того, применение существующих противоракетных систем может вызвать опасные побочные эффекты, такие, как случайные возгорания или ослепление находящихся внизу мирных граждан лазерными лучами. Все эти соображения имеют под собой основания и могут послужить разумной причиной для откладывания оснащения самолетов средствами против потенциальной угрозы со стороны разного рода ПЗРК и MANPAD'ов, учитывая, что польза от них небесспорна, а денежные затраты чрезвычайно высоки. Но поймет ли население, почему был сделан трудный выбор - не предпринимать всего возможного?

Еще один гипотетический террористический акт мог бы заключаться в распылении сибирской язвы в виде аэрозолей в нескольких американских городах в один и тот же день, что не могло бы привести к гибели большого количества людей, поскольку хорошее качество общественного здравоохранения обеспечило бы спасение большинства зараженных при помощи антибиотиков, но могло бы, тем не менее, погубить несколько тысяч человек. Через несколько дней после подобного несчастья правительство было бы призвано к ответу: почему оно не осуществило программу, которая преодолела бы существующие препятствия на пути к массовой вакцинации против сибирской язвы? Эти препятствия очень серьезны: неудовлетворительное качество имеющихся вакцин, отсутствие необходимых производительных мощностей, обременительная необходимость повторять вакцинацию, чтобы продлить ее воздействие, негативные последствия для здоровья некоторого числа вакцинируемых и так далее. Но посчитает ли публика этот трудный выбор оправданным на следующий день после теракта?

Пока подобные опасности остаются гипотетическими, потенциально многочисленными, не слишком катастрофичными и требующими больших средств для выработки контрмер, риски - как самих террористических нападений, так и их последствий - останутся более высокими, чем они могли бы быть. И пока угрозы не стали реальностью, эти решения могут казаться благоразумными. Но на следующее утро после того, как одна из таких угроз воплотится в действительность, принятое решение будет полностью дискредитировано. Выход из подобной дилеммы неочевиден. Сама неразрешимость проблемы служит еще одним подтверждением того, что люди должны воспринимать "войну с террором" примерно так же, как они воспринимают "войну с преступностью" - а именно как борьбу, успех которой выражается не в окончательной победе, но в снижении относительного количества и степени тяжести соответствующих инцидентов.

Терроризм - не враг. Это тактика, используемая врагом, преследующим известные политические цели. Не будет окончательной победы в борьбе с террором, но могут быть достигнуты победы, достаточно близкие к полному уничтожению той или иной политической группы, использующей тактику террора. Итальянские Красные бригады, перуанская группировка Sendero Luminoso ("Светлый путь"), Мозамбикское движение Renamo (Resistencia Nacional Mocambicana - Мозамбикское национальное сопротивление) и американский Ку-Клукс-Клан, возможно, полностью не уничтожены, но сегодня мы не слишком обеспокоены их деятельностью. Подобные победы оказываются достижимыми благодаря сочетанию двух факторов: насильственного воздействия, приводящего к истощению и упадку группировок, и эволюции политического контекста и социального окружения, приводящей к снижению симпатий к выдвигаемым ими целям со стороны населения. Таким образом, для эффективного ведения борьбы с террором требуется прежде всего понимание политических мотивов и стимулов, которыми руководствуются террористы, и - там, где это возможно, - их "расхолаживание".

Понимание мировоззрения членов радикальных группировок, принадлежащих к чужим культурам, представляет собой трудную задачу. Проникновение требует немалой толики симпатии, но зашоренному внешнему наблюдателю нелегко симпатизировать чуждому мировоззрению, в то время как для космополитически настроенного наблюдателя естественно воспринимать "реакционную идеологию" как странную и непостижимую. Очень важно также научиться видеть разницу между сочувствием и симпатией. Человек, симпатизирующий террористам, будет дискредитирован как источник мудрости и эксперт по контртерроризму, но тот, кто не испытывает к ним сочувствия, не сумеет проникнуться их мыслями и чувствами, что не позволит ему собрать необходимые данные для борьбы с террором.

Американцы не имеют нужды беспокоиться по поводу понимания террористических группировок, которые им не угрожают, - таких, как Тамильские тигры, Ирландская республиканская армия или колумбийские наркобароны. Но им никуда не деться от проблемы понимания главной группировки, против которой направлена американская контртеррористическая деятельность, - Аль-Каиды. Большинство нормальных американцев не могут сочувствовать движению, использующему террористов-смертников для убийства как можно б ольшего числа ни в чем не повинных граждан, особенно американских, потому что сочувствие требует допущения, что где-то в мире интеллигентные люди рассматривают политику США как агрессивную, насильственную и убийственную.

Часто звучащие призывы бороться за устранение "глубинных причин" терроризма являются, как правило, недальновидными и неубедительными, потому что сторонники подобной "борьбы" ссылаются на такие общие проблемы, как бедность, религиозный фанатизм или плохое образование - притом, что эти явления существуют во всем мире, а не только в тех местах, где наблюдается повышенная террористическая активность. Однако если мы будем понимать под "глубинными причинами" специфические политические озабоченности интересующих нас группировок, призыв сосредоточить на них внимание можно считать хорошим советом. Если мы будем лучше понимать политические требования противника, нам легче будет осознать, что могут (или чего не могут) сделать наши политики для того, чтобы уменьшить побудительные причины использовать террор против нашего общества, и определить, может ли контртерроризм положиться только на силу в своем стремлении подавить террористическую деятельность, проистекающую из этих побудительных причин.

Это не означает, что мы должны удовлетворять требования террористов; речь о другом: чем лучше мы будем знать врага, тем выше наши шансы отыскать прореху в его доспехах или найти наилучшие способы использования пропаганды (чем, собственно, и является "публичная дипломатия" в войне с террором) для того, чтобы вбить клин между террористами и местным населением. В будущем работа с террористами, несомненно, потребует от разведчиков еще более творческого подхода, но при этом не предвидится одного-единственного технологического или бюрократического решения, на которое можно будет возложить все наши надежды. Контртерроризм нового поколения потребует владения методами "доброй старой политики" и психологии.

Перевод Иосифа Фридмана

Текст статьи