Как бы рецензия на как бы кино: фильмы "Остров" (П.Лунгин, 2006), "Эйфория" (И.Вырыпаев, 2006)

Говорят, чувства современного человека атрофированы, говорят, его ничто не способно расшевелить (вот и в пьесе Сары Кейн герои говорят: "я ничего не чувствую, я ничего не чувствую"). Может быть, искусство могло бы поставить ему что-то в целях хотя бы частичного изживания этого состояния - пусть с другими зрителями.

Эти два фильма, "Остров" и "Эйфория", казалось бы, говорят о сильных чувствах - о вере (герой "Острова" - когда-то совершивший дурной поступок и десятилетиями мятущийся в монастыре, мучающийся от вины старец), о привязанности (герои "Эйфории", не в силах противостоять возникшему между ними притяжению, движутся навстречу своей погибели, которую несет им обуреваемый тоже чем-то мощным обманутый муж).

Казалось бы, и изобразительный ряд поставлен так, чтобы доставить по меньшей мере эстетическое удовольствие: симметрично выстроенные планы, черные одежды на фоне желтой степи, как будто прорисованные черной краской деревья, силуэты, отраженные в окнах, - и свет. Свет - тот, который меняет цвет, незаметно-заметно превращающий цветные фильмы в черно-белые, или выводящий их к гамме сепии, или снова возвращающий им многоцветность, - используется весьма изощренно. Кажется, иногда он почти превращает кадры фильма в фотографии - как будто "виды" севера ли, степи ли нарочно тормозят развитие сюжета, как бы намекая на его второстепенность, давая возможность насладиться "красотой"...

Кажется, так же, как план изображения, работает и план словесного выражения, особенно в "Эйфории". План высказывания героев наличествует, но если бы его не было, "история" все равно считывалась бы, так что едва ли он значим: что-то вроде виртуального и почти бессмысленного "все вокруг стало серым" (героиня описывает свой экзистенциальный опыт), или - еще более характерное - "не знаю" ("что это?" - "не знаю", "что делать будем?" - "не знаю").

Зато звукам - не словам, а именно звукам - явно отводится важная роль, они как будто не согласны быть фоном. Музыка (в "Эйфории" это словно музыка донских гаучо), раскаты грома, выстрелы - часто вы не слышите слов, они словно заглушены музыкой.

От всех этих "казалось бы" наступает недоумение - а что же показывают? Можно, конечно, обратиться к экспертному мнению и выяснить, что это действительно кино.

Вероника Чернышева, "Независимая газета": "Привычно беспощадные к дебютантам киноведы единогласно постановили, что фильм Вырыпаева - это совершенно иной уровень художественного мышления. И даже больше - звучали и такие мнения, мол, пришел человек из театра и рассказал что-то новое о кино тем, кто думал, что все о нем уже давно знает".

Да уж.

Марко Мюллер, директор Венецианского кинофестиваля: "Признаюсь, во время просмотра "Эйфории" наибольшие переживания я испытал "животом" - нутром. В "Эйфории" режиссеру удалось театральную природу актерской работы перевести в кинематографическую. Отсюда ощущение дыхания каждого сантиметра пленки. Иначе увидел эту природу, может быть, излишне жестокую, но именно она диктует взаимоотношения между людьми. И нас, зрителей, это придавливает".

Но это ли нас придавливает, и что это за "нутряные чувства"?

Как можно описать свои чувства (ведь кино порождает, вызывает какую-то эмоцию, реакцию, переживание, аффект), если их нет, если вы просто ни на мгновение не оказываетесь втянутыми в происходящее перед вашими глазами, если вы весь сеанс помните, что смотрите нечто, кажется, фильм; отсюда - расстроенность, недоумение - а фильм ли это?

Все дано. Все видно, все понятно, все (ну или почти все) предсказуемо. Гром, например, который подталкивает ужас героини, еще понадобится - таким же громом будут растянуты звуки выстрелов, которые утопят ее в великой реке. Все задано, но дарения не происходит, зритель не получает никаких подарков - все уже решено за него, его реакции просчитаны. Он просто должен улыбнуться отголоску былого, когда женщина, которой велено ехать во Францию к мужу, говорит о "кап. стране"; он обязан сопереживать страданиям женщин; он не может не поверить, что конвульсивные движения тела на снегу вызваны выходом злых духов; что едва держащийся на ногах человек доплетется именно к тому месту, мимо которого проплывет лодка с объектами его мести, и уж он не промахнется, и т.д.

А что же остается в плане невидимого, в плане образа? Где та маркированная им пустота, которую зритель может наполнить? Ведь она и обеспечивает саму возможность видения: изображение увлекает взгляд, приводит его в движение; в результате происходит рождение новой "картины", которая не принадлежала ни зрителю, ни художнику (в широком смысле), которую они разделяют. Если вы видели, вы можете - и должны - рассказать о том, что видели. Здесь же изображение и свет, которым при помощи некоторых технических приемов оно подправлено или направлено, не имеет анагогической функции: оно остается украшением. (Конечно, случай "Острова" сложнее, но ни актерская игра, ни юмор не разламывают схематичности показанного). Действительно, таких украшений здесь много, но проблема в том, что все они рассыпаются, не собираемые ничем, даже постоянно навязываемым, даже яростным движением - сюжета ли, кадров ли. Герои "Эйфории" не останавливаются - они что-то копают, гуляют, едут на машине, бредут по степи, плывут в лодке. Старец в "Острове" ходит и ходит, вознося молитвы, плывет и плывет в лодке, усердно работая веслами, и, главное, катит и катит, как Сизиф, свою тачку, нагруженную углем. Наверное, это не то движение, которое должно обеспечивать развитие сюжета или вообще некую нарративность фильма.

Может быть, это почти движение зрителя, его телесных состояний - когда глаза как бы прикрываются на мгновение, чтобы можно было перевести дух (черный экран, и дальше, поехали дальше, чтобы и так подчеркнуть - что, разрыв, разорванность сцен?). Однако это не тот ритм. Ведь если у вас есть музыка, если у вас есть все эти повороты лиц, замедленности (в "Эйфории") - что это, как не видео? Это могло бы быть видео, если бы его чертой было внутреннее динамическое движение, то есть, банально, невидное. Но нет, происходящее растянуто - и ВСЕ ВИДНО. Никаких тайн.

Скорее, это движения производителей кино, которым, хотя они и ищут разрешения своих задач в старых испытанных историях, затруднительно остановиться и не включиться в использование новых технологий. Они как будто не решили, во что превращается фильм. В общем, вы видите не то, что должны видеть, и, что кажется еще более важным, слышите не то, что должны слышать (звук и картинка расслоены). Иногда это почти современный танец ("Эйфория"), которым становится современный театр, иногда это почти видео - когда вы не слышите, о чем говорят люди, вы слышите музыку, вы слышите искусственно усиленные звуки шагов - хотя по логике не должны бы их слышать, приглушенные голоса... Вы только расстроены, оттого что это опробование выразительных возможностей не имеет к вам отношения.