В другом измерении

На полпути к аэропорту Внуково есть совхоз "Московский".

Совсем это не совхоз, а один из подмосковных городков, с претензией на градостроительные решения и сплошь застроенный панельными домами. Когда-то здесь в промышленных мастабах в парниках выращивали безвкусные длинные огурцы, запаянные в полиэтилен. Сейчас, наверное, тоже что-то выращивают. Кажется, цветы.

Мощная автомобильная трасса проходит совсем близко от "Московского". Семь полос в каждом направлении. Трассу пересекает путепровод, через который только и можно въехать в агроград "Московский".

Машины идут сплошным потоком. Бес просветов. С гулом они врываются под своды путепровода. А те, что притормаживают, поворачивают направо. На путепровод.

Мне направо вверх, в "Московский".

Под арками путепровода на асфальте какая-то тряпка.

Ближе. Свет галогенных фар. Скорость снижена.

Впрочем, это не тряпка, а шкурка закатанного в асфальт щенка. Пегого и лохматого. Верно его прикатали не так уж давно. Так что щерсть еще слегка топорщится. Через час он и вовсе превратится в лист.

Здесь же рядом, на небольшом тротуарчике, сидит такой же пегий и лохматый щенок. Это брат закатанного.

Он сидит и ждет брата. Он не знает, что брат не придет. Никогда. Брат перешел в другое измерение.

Машины идут на скорости во Внуково или, притормаживая, вправо, в "Московский".

Не оглядываясь

Антону Куманькову

Вот и апрель настал. Теперь уж откладывать поездку на дачу никак нельзя.

После зимы, проведенной в городе, намертво прирастаешь к серому и вечно мокро-грязному мегаполису, как к корыту, из которого кормишься. "Может, сегодня поехать на дачу?" - каждый раз спрашиваешь сам себя в субботу в половине десятого утра, вылезая из нагретой постели. - "Да, нет же. Лучше в следующий раз. А то ведь..." Всегда находится какое-нибудь "а то ведь...", которое и дает повод не тащиться, Бог знает, в какую даль.

Но потворство слабости неизменно рождает чувство вины. А как бы было хорошо без этого чувства. Просто слабость и без чувства долга. Но нет же, мелкими буравчиками точат совесть всякие вопросы и вопросики. А что там произошло за зиму? Все ли цело? Не залезали ли зимой непрошенные гости? А, может, и хуже того: весь дом спалили? По нашим временам соседи даже не позвонят. Шагнешь за поворот привычной дороги и перед глазами пустота с обгорелыми бревнами - на месте, где прежде дом стоял. Это самое страшное. Пустота в прежде заполненном пространстве. Никому такого не пожелаю.

Но вот уже и апрель на излете. И чувство вины, наконец, берет свое. Все доводы не ехать на дачу исчерпаны. Еду, наконец! Наконец...

...Дом кажется в порядке. От сердца отлегло.

Решетки на окнах не тронуты. Входная дверь на терраску цела. Ногой разгребаешь на крыльце уже подсохшие на весеннем ветру прошлогодние опавшие листья. Замки с трудом открываются. (Хорошие хозяева их смазывают, а плохие - нет.) За зиму уже забываешь, какие ключи подходят к каким замкам. Тычешь ключом в личинку. Вроде подходит, но не проворачивается. Надо бы надавить, но тогда и сломать можно. Ключ сначала согнется, а потом и отломится. Что тогда делать? Пилить замок ножовкой? Это уже последнее дело. Кризис дачного жанра.

Но нет, в итоге находятся ключи ко всем замкам. С шумом отпирается последняя дверь. Дом внутри исходит холодноватым нежильем - сыростью, запахами прошлого лета, жужжанием весенних мух, с размаха бьющихся в немытые окна. На столе чайная кружка с засохшим за зиму, спитым пакетиком чая.

В подъеме энтузиазма пробегаешь по всему дому. Радость-то какая, ничего не тронули.

И даже электричество не отрезали за неуплату. Всегда эта неуплата накапливается. Это у нее такое свойство. Потом приходит грозный электрик с бокорезами и обкусывает провода.

Постепенно осваиваешь пространство. Бесцельно берешься то за одно, то за другое. Достаешь из тайников и просушиваешь на солнце отсыревшее постельное белье. Моешь посуду, оставшуюся с прошлого леты. Метешь полы, стараясь не думать о том, что их надо будет когда-то мыть. Хуже всего с окнами. За зиму рамы рассохлись. С трудом открываются. Того и гляди стекла от перекоса треснут. И к тому же их все надо мыть. А это сущая каторга. Лучше пот ом, пот ом. Пот ом...

Очередь доходит и до мансарды. Тяжеленная дверь-люк поддается не сразу. Но, не выдержав натиска, со скрипом откидывается и ударяет засовом по полу. Вроде бы не самое главное место на даче. Но, быть может, самое приятное. Во многих отношениях. Подальше от суеты нижних этажей, на высоте. И высота, надо сказать, чувствуется. За окном до горизонта уходят верхушки деревьев. Одним словом, полет. Свободный как у птицы.

И вот ведь как хорошо. На мансарде сухо и светло. Солнце уже изрядно прогрело крышу, и тепло пошло вниз. Летом будет не продохнуть, а сейчас сущий рай.

Здесь музыкальный салон. Старый патефон с изрядным набором пластинок на 78 оборотов в минуту. В углу стоит радиола "Эстония" с полированным корпусом и отдельным огромным динамиком. Деревянная отделка стен и потолка создают акустику, не ведомую ни в одной городской квартире. На огромном экране можно смотреть любые фильмы с абсолютно живым звуком. Но это на любителя.

Все немного запылилось. И кое-где углы тронуто паутиной. Но вот ведь как, уборка мансарды (даже с мытьем окон и холодильника - есть тут и такой субъект) сущее удовольствие.

Заводим патефон. Шипит пластинка. Сладкий голос певца выводит заезженную довоенную мелодию. Под звуки музыки и в полете над лесными далями. Это прямо-таки декаданс.

На большом диване целым штабелем сложены полосатые матрасы-тюфяки. В сухости и тепле. (Все-таки я хороший хозяин!) Но выбить их не мешает. Например, выбросить один за одним в окно на свеженький газон и там разобраться. Чисто мужское решение. Но неплохое.

Верхний матрац, переворачиваясь и извиваясь в воздухе, летит вниз.

Но второй тюфяк... что-то с ним не то.

Посередине клоки ватина. Под ними проеденная дыра в ладонь величиной. В следующем матраце такая же дыра.

А вот и последний тюфяк. Здесь в аккуратном гнезде из ватина большая мертвая мышь.

И с ней целый выводок дохлых мышат, прижавшихся к матери.

Верно, они в январские морозы все замерзли разом. Даже ватин не помог. Или как? Может, они думали, что чем выше, на мансарде, тем сохраннее?

Не знаю. Не хочу знать.

Играет патефон. Весна началась. Мир идет дальше. Не оглядываясь.

Алым по белому

- Куда ты в такую рань собрался? - позевывая и потягиваясь, сторож дачного кооператива нехотя поднял полосатый шлагбаум. - Хоть бы раз дали поспать. Люди сегодня приезжают, а он уезжает.

- Да я ненадолго. Только до Вороново и обратно.

- Вот бы и сидел в доме как все люди.

Машина, виляя по колеям боковой дороги, через мгновение выскочила на трассу Подольск - Обнинск. Было девять часов утра. Первого января.

...Накануне шел мягкий и влажный снег, какой, верно, только бывает тридцать первого декабря. Словно саваном он покрывал все, уходящее в прошлое. И от этого казался каким-то особенным, будто это были не атмосферные осадки, а театрально значимое зрелище. Приехав из города в спонтанном порыве после бессмысленно проведенного суетного предпраздничного дня, я отомкнул холодный дом и попытался нагреть его примитивным электрическим "козлом" - асбестоцементной трубой с намотанной спиралью, оставшимися от строителей. "Козел" мгновенно засветился недобрым красным светом и скоро нагрел вокруг себя пятно в радиусе двух метров. Здесь я и устроился ночевать.

В темноте то и дело были слышны разряды шутих, с шипением поднимавшихся в воздух с соседних участков. Осоловевшие выкрики загулявших дачников чередовались с взрывами открываемых бутылок шампанского. Иногда комната тускло высвечивалась всполохами особенно мощной петарды. Новый год начинался.

Утром почему-то захотелось крепкого натурального кофе. Еще лежа на койке в опасной близости от разогретого асбоцементного козла, я представил весь несложный, в сущности, процесс приготовления напитка. Вот прогреть на чугунной, чисто вымытой и прокаленной сковороде кофейные зерна до состояния, когда они начнут отдавать влагу и покроются маслянистой испариной. (Но ни в коем случае не перегреть их, иначе кофе будет пахнуть жженкой.) Прокрутить зерна в электрической кофемолке до самого мелкого, почти пылевого, помола. Засыпать в джезву, поставить на газовую плиту и залить кипятком. И так далее, и так далее.

Мечта о кофе стала навязчивой. Первая определенная мысль нового года.

Но в доме не было ни кофе, ни кофемолки. Только чугунная сковорода. И тогда было принято решение, во что бы то ни стало, наперекор логике отправится на поиски желанного напитка.

...Вопреки опасениям местный вороновский рынок, несмотря на раной час и праздничный день, был вполне открыт, и все палатки торговали как ни в чем не бывало. В одной из них тут же нашлась недорогая кофемолка, а другой магазинчик предложил целый кофейный ряд на выбор. И такой сорт зерен, и другой и третий. Наверное, именно таким представлялся предшествующим поколениям идеальный коммунизм. Всем по потребностям. Хотя бы и кофе.

...Трасса Подольск-Обнинск на обратном пути казалась еще больше отмокшей. Влажный, никем не чищенный снег, лег толстым слоем прямо на слой воды. Из-под шин вылетали фонтанами брызги снежно-водяной пульпы. Машины "вело" на каждом повороте. Они почти что крадучись, на небольшой скорости шли в обоих направлениях. Начинался разъезд новогодних гостей.

Шоссе шло по горкам. Вверх, вниз. За очередным перевалом на обочинах слева и справа сгрудились легковые машины и суетно ходили люди. В руках у них были сотовые телефоны. Люди куда-то звонили.

В груде машин стояла начисто, почти до неузнаваемости разбитая убогая "ока". Крыша ее съехала набок и еле держалась на какой-то перемычке. Двери искорежены и завиты винтом. Через проемы переднего и заднего стекла, превратившегося в крошку, наверное, только что вытащили пассажиров.

Они лежали тут же на снегу. Трое взрослых и двое детей.

Один взрослый был жив. Словно ящерица он, на спине, извивался на снегу с перебитым позвоночником. Над вершинами елей, образовывавших коридор вдоль трассы, волнами поднимался к небу и разносился эхом его нечеловеческий крик.

Вокруг машины и лежащих людей нетронутый и пока еще неисхоженный снег увлажнялся алым цветом. Сверху - тревожно-алым, пропитываясь вглубь - нежно-розовым, разбавленным.

За дальним подъемом и спуском шоссе послышался погребальный сигнал скорой помощи. Мое дальнейшее участие в ситуации не имело никакого смысла. Она превращалась в зрелище.

- Быстро обернулся, - все тот же сторож поднял шлагбаум. - А мне до Воронова на автобусе приходится ехать. Если только кто-нибудь не подхватит. Проезжай, - он по-начальственному махнул рукой.

Когда борт машины поравнялся с ним, он шлепнул ладонью по крылу. Я притормозил.

- Эй, а что это у тебя на ободе снег красный?

- Потом объясню. Не имеет значения.

...Первоянварского кофейного священнодействия не получилось. Пакет с зернами и коробка с электромельницей отправились в шкаф, где они нераспечатанными пребывают и поныне.

Даже по прошествии многих лет.