Издательство "МиК" представило на читательский суд книгу "Мамонты" - "беллетризованные" мемуары одного из мэтров российской, хотя больше все-таки советской, прозы, Александра Евсеевича Рекемчука. В этом году писатель будет отмечать свое 80-летие. Самое время оглянуться на жизнь, расставить в ней знаки препинания и верстовые столбы. Чтобы мы, на короткую свою память, имели свидетельства очевидца, от страшной войны и великой победы по муторное наше сегодня. Очевидца, который в отличие от большинства других долгожителей нашей культуры, остался в здравом уме. А дело это, как вы понимаете, почти невозможное - прожить полвека в нашей литературе, начиная еще при Сталине, продолжая уже при Путине, и не повредиться рассудком. Не диссидентствуя, и не "михалковствуя". Дорогого стоит.

Мы встречались с Александром Евсеевичем в Литературном институте, где он ведет творческий семинар прозаиков.

Дмитрий Сучков: Почему "Мамонты"? Вымирание исполинов? Очередной ледниковый период?

Александр Рекемчук: Когда-то, еще мальчиком, в 30-е годы, я жил в Харькове, учился, и однажды по городу разнесся слух, что в зоопарке откопали кости мамонта. И я бегал смотреть на этот громадный, торчащий из-под земли бивень. Больше всего меня поразило, что для своего успокоения мамонт выбрал такое странное место - зоопарк. Как будто мамонт знал, что там будет потом. И все бы это так и осталось милым детским воспоминанием, если бы позже, уже в 1980 году, я не прочел в газете заметку о том, что при рытье станции харьковского метрополитена обнаружены новые скелеты мамонтов, целое кладбище. Это означало, что они там жили, и не одно поколение. Вот тогда и родилась эта ассоциация, я задумался о своих корнях. Почему я ничего не знаю и не написал о своих родителях, о своих предках, я ведь уже и сам почти мамонт?!

Почему я не написал этой книги раньше? Отвечу честно, в пору моей молодости, в пору моей писательской молодости, я настойчиво твердил, что род начинается с меня, с моей семьи, с моих детей. Я боялся заглядывать вглубь. Потому что по советским понятиям там было все не очень благополучно. Начать хотя бы с того, что мой отец, штабс-капитан Русской армии, Евсей Тимофеевич Рекемчук, награжденный шестью боевыми орденами еще той поры, после революции эмигрировал во Францию, работал журналистом в Париже. У него там была первая семья, дочь. Потом он вернулся в Советский Союз. Был он человеком романтичным, авантюрным, бесстрашным. Он начал работать в "Известиях", но при этом был разведчиком-нелегалом нашей внешней разведки. В 1937 году он был репрессирован и расстрелян. До этого у него уже была новая семья, моя мама, Лидия Приходько и я, Саша Рекемчук. И в этой семье все сложилось не лучшим образом. Мои родители расстались, и отец женился в третий раз.

Страшная судьба отца, который был реабилитирован в 1957 году, мучила меня. Я понимал, что должен, обязан про это написать. Но я бежал этой темы. Потому что мне тоже крепко досталось. Молодым журналистом, работая в Сыктывкаре, в Республике Коми, я обратился в обком партии с просьбой выяснить что-либо о моем отце. Выяснили. И исключили меня из партии. И выгнали с работы. Это была, быть может, самая тяжелая пора в моей жизни. Жизнь была искалечена. И я боялся возвращаться к этой теме. Но вот подошли 90-е годы, и пришли другие тревоги. И я понял, как и многие мои современники, что в грядущих катастрофах, которые не замедлили грянуть, многие свидетельства уходящей эпохи, многие документы могут исчезнуть, сгореть в огне этих катастроф. И правды о людях уходящих поколений, и в частности о моем отце, уже нельзя будет узнать. И я решился. Я обратился в 1990 году в КГБ с просьбой дать мне возможность ознакомиться с документами по делу моего отца. И мне такую возможность дали. Личное дело отца потрясло меня настолько, что прошло еще десять лет, прежде чем я сел писать эту книгу. За эти годы произошли удивительные события, которые многое прояснили в судьбе моей семьи. Так, выяснилось, что у меня есть сестра, ей 87 лет, она жива, живет в Лондоне. Материал появлялся спонтанно и сразу ложился на лист. В этом была трудность работы над этой книгой. Но вместе с тем и упоение, книга росла сама. Я хотел каждый эпизод, каждую строку подкрепить документом, но вместе с тем мне не хотелось, чтобы факты сковывали мою творческую мысль, поэтому я выбрал для книги иронический, смешной эпиграф из "Опасных связей" Шадерло де Лакло, который звучит так: "Мы не можем поручиться за подлинность этого собрания писем. И даже имеем веские основания полагать, что это всего-навсего роман".

Д.С.: Так что это за жанр?

А.Р.: С одной стороны, это мемуары, где каждая строчка, каждый эпизод имеет документальное основание, и, с другой стороны, я не хотел, чтобы документы командовали художественным процессом, и пытался писать "Мамонтов" как увлекательный роман.

Д.С.: Скупой и рачительный прозаик сделал бы на этом материале не один, а десять романов. Взять хотя бы эпизод, когда ваш отец был отправлен на задание по уничтожению некоего врага, предателя, и не выполнил его. Он ведь целый месяц следил за этим человеком, и в результате ничего не произошло. И вернулся, и с него спросили, по сути, за проваленную операцию. Это, видимо, сыграло определенную трагическую роль в его судьбе как разведчика?

А.Р.: Несомненно. И это зафиксировано в его деле. Почему я не стал беречь этот материал и не написал десять романов? Потому что мне восемьдесят лет, у меня ограниченный резерв времени. К сожалению, я не могу себе позволить растягивать это удовольствие. Читателю придется смириться с такой перенасыщенностью книги сюжетами и обилием материала. Надеюсь, это только поддержит читательский интерес.

Д.С.: Расскажите, пожалуйста, про какой-нибудь из сюжетных поворотов. Заинтригуем читателя.

А.Р.: В 60-е годы я работал главным редактором на киностудии "Мосфильм". Однажды ко мне пришел необычный посетитель. Это был американский композитор и кинопродюсер Дмитрий Темкин. Тогда я про него ничего не знал. Хотя он был композитором ста с лишним голливудских фильмов. Приехал он в Советский Союз, чтобы снять фильм о Петре Чайковском. Это было для него главным делом жизни, его мечтой. Тогда я мог только догадываться, что этот человек российский эмигрант. Только позже я узнал о нем поразительные вещи. О нем и сейчас у нас мало знают. До революции он учился в Петербурге, в Консерватории, у Глазунова. Потом увлекся только набирающим тогда силу кинематографом, писал музыку для кино. В частности, фольклорный шлягер "Крутится, вертится шар голубой" - это его рук дело. И вот какая история. Трое молодых людей, Юрий Анненков, Николай Евреинов и Дмитрий Темкин, в 1920 году обратились к большевистским петроградским руководителям и предложили устроить грандиозное представление "Взятие Зимнего дворца". В реальных декорациях, если можно так выразиться. Тогда уже не любили вспоминать, что дворец был взят оравой нетрезвой матросни, и без единого выстрела. И без каких-либо баррикад. А "чрезвычайная тройка", как представлялись трое этих молодых деятелей, предложили эпохальную версию этого события как соответствующую тому историческому значению, которое предавали ему большевики. Под представление были выделены несколько полков красноармейцев, броневики, крейсеры, даже самолеты. Мистерия была разыграна дважды, на майские и на октябрьские праздники.

И свидетелями этого представления были десятки и сотни тысяч петроградцев того времени. Вскоре все трое, не поладив с советской властью, покинули Россию, стали эмигрантами. При этом Юрий Анненков был весьма известный художник-график, он рисовал с натуры Ленина, Троцкого, Рыкова. Это был единственный человек из числа интеллигенции, который присутствовал при вскрытии черепа Ленина и написал об этом. И тем не менее отношения с властью у него не заладились. А Темкина посадили в тюрьму. Откуда его вытащил не кто иной, как великий русский композитор Глазунов, его учитель. И Темкин тоже уехал в Париж. Там же оказался и третий участник, Евреинов. Они больше не афишировали свое участие в этом грандиозном представлении о взятии Зимнего дворца. Но так получилось, что все советские кинорежиссеры изображали впоследствии в своих фильмах не подлинные факты взятия Зимнего, а воспроизводили то действо, которое организовали на берегах Невы вот эти три артиста, три веселых друга. Важно не только этот факт зафиксировать, а нужно понять, что это было прообразом и прототипом многих жанров социалистического реализма. Они родили целую эпоху в искусстве. Когда ко мне пришел Виктор Зиновьевич Темкин, я ничего об этом не знал. Он предложил сделать фильм о Чайковском. Киностудия охотно откликнулась на это предложение, режиссура была поручена Игорю Таланкину, сценарий писал Юрий Нагибин. Стал вопрос об актерах. И тогда Темкин меня спросил, кто будет играть баронессу фон Мекк, кто будет играть французскую певицу Дезире Д'Арто, единственную женщину, в которую был влюблен Чайковский. Мы стали думать об актерах, и он меня спросил, слышал ли я что-нибудь о Тамаре Тумановой. Я был потрясен этим вопросом. Он назвал имя балерины и киноактрисы, которая была, как мне тогда представлялось, первой дочерью моего отца. Она жила в Америке, снималась в голливудских фильмах, в фильме "Балерина", так он назывался в нашем прокате, это фильм об Анне Павловой. И сама Павлова подарила балерине Тумановой брошь, которую та потом передарила Нине Ананиашвили. У меня дома, в семейном альбоме, есть детские фотографии Тамары Тумановой. И я попросил Темкина, который тогда все время мотался между Москвой и Голливудом, передать эти фотографии знаменитой балерине, не говоря ей о том, каким образом они оказались в семейном альбоме. Вскоре он приехал в очередной раз в Москву и привез мне фотографию Тумановой в гриме и в костюме Одетты-Одиллии и с подписью мне. Вот тогда я, не удержавшись, написал ей письмо, которое отвез в Америку тот же Темкин. Я написал ей, что эти фотографии остались от моего отца. Я не написал, что он был расстрелян в 1937 году, я написал, что он умер. Но либо письмо напугало Туманову, либо обстоятельства сложились иначе, она не ответила. А Темкин хотел, чтобы она сыграла баронессу фон Мекк или Дезире Д'Арто. Но, к несчастью, в это время вышел фильм Хичкока "Разорванный занавес", который в наших энциклопедиях значится как антисоветский. В фильме рассказывается о столкновении разведок, советской, "Штази" и ЦРУ. А Туманова в нем сыграла. И стало ясно, что после этого фильма ей в Советский Союз, на "Мосфильм", в фильм о Чайковском, дороги нет. Зато в этом фильме сыграла Майя Плисецкая. Потом умер Темкин, в 1995 году умерла и Туманова. Но история с фильмом осталась в моей памяти, и когда я сел писать эту книгу, то решил посмотреть в интернете про моих героев. Поиск закончился неожиданно, я нашел афишу, где рядом стояли две фамилии - Тамара Туманова и Тамара Чинарова. Но вторая фамилия мне тоже знакома, эта же фамилия той самой девочки из альбома. Мои родители думали, что это сценический псевдоним моей сестры. Далее я нахожу мемуары Чинаровой, где она прямо указывает: отец - Евсей Рекемчук. Мы с дочерью начали розыски. Издатели мемуаров передали Тамаре Чинаровой, что ею интересуются. И вот раздался звонок из Лондона. Это звонила моя сестра. Вот такая произошла удивительная подмена. Две девочки-ровесницы, из одной балетной студии, одинаковые имена, даже похожие внешне, подруги. Я встретился со своей сестрой три месяца назад, в Испании. Про эту встречу в книге не рассказано, книга вышла раньше. Про это будет в следующей книге, над которой я сейчас работаю. Эта одна из невыдуманных историй, из которых, собственно, "Мамонты" и состоят.

Д.С.: Цитирую из вашей книги: "Но я, обнажая прием, как бы стремлюсь заверить, что эта моя книга не имеет никакого отношения к жанру "fiction", этот уничижительный термин применяется на Западе ко всей художественной литературе. И повсюду, где будет хоть малейшая возможность опереться на документ или печатный текст, я не упущу шанса сделать это. И лишь в тех случаях, когда у меня под рукой не окажется никаких доказательств, вам придется поверить мне на слово". Будем ждать следующих "Мамонтов".

Спасибо Вам, Александр Евсеевич!