На прошедшем в немецком Кронберге традиционном музыкальном фестивале, посвященном на этот раз памяти Мстислава Ростроповича, прозвучало несколько мировых премьер. Это и Agnus Dei из "Польского реквиема" Кшиштофа Пендерецкого в переложении для оркестра виолончелей, и щедринский "На посошок" для шести виолончелей и блок-флейты, а также Silent Prayer Гии Канчели, одновременно посвященная 80-летию Ростроповича и 60-летию Гидона Кремера (тот и играл вместе с "Кремерата Балтика"). В фестивале также принимали участие такие звезды виолончели, как Наталия Гутман, Миклош Переньи, Миша Майский, Моника Лесковар.

Во время фестиваля Родион Щедрин дал интервью Алексею Мокроусову и Сергею Хачатурову - специально для РЖ.

"Русский журнал": Какова история создания пьесы "На посошок"?

Родион Щедрин: После кончины Славы директор Кронбергской академии Раймунд Тренклер попросил меня написать сочинение для фестиваля его памяти. Несмотря на огромную загруженность работой, я согласился. Слава для меня - имя святое. Идея пришла молниеносно. Единственное, что я спросил у Тренклера: могу ли я подключить еще один инструмент? Только шести виолончелей мне будет мало, чтобы выразить свою нежность к Славе. Я попросил деревянную флейту. Партитура - благодаря издательству Schott - была напечатана быстро. Так что история очень короткая. Она наполнена главным образом единодушием любивших Славу. Мне казалось, что Слава присутствовал на премьерном концерте.

Хочу рассказать вам одну примечательную деталь. Мне часто доводилось бывать вместе со Славой на каких-то награждениях, встречах с журналистами и очень часто приходилось слышать вопросы о его планах. Слава всегда отвечал: вот в 2010-м или 2011 году я буду дирижировать где-то в Буэнос-Айресе "Военным реквиемом" Бриттена. А потом прибавлял: "Ну а если не удастся, я послушаю оттуда, "сверху", того, кто меня заменит". Так что на премьере "Посошка" у меня было такое впечатление, что он с неба действительно слушает.

РЖ: Решение ввести флейту возникло сразу?

Р.Щ.: Сразу. Мне хотелось, чтобы это был голос самого Славы. Уже неземной голос. Виолончели - это земная субстанция, а вот как раз деревянная флейта - что-то такое вечное, старинное, небесное. Не случайно на древнейших росписях первым инструментом изображалась флейта. Она олицетворяет вечность.

РЖ: Кому вы посвящаете свои сочинения?

Р.Щ.: Множество произведений посвящено моей собственной жене. Все балеты, например. Много сочинений посвящено Славе - в частности, оба виолончельных концерта, виолончельная соната. Недавно исполненная в Москве опера "Очарованный странник" посвящена дирижеру Лорину Маазелю. Когда у меня был предыдущий юбилей, Маазель как раз взял бразды правления Нью-Йоркской филармонией. Он захотел заказать мне юбилейное сочинение на русскую тему с песнопениями, колоколами, цыганами и спросил, не знаю ли я, что может послужить либретто. Я не задумываясь ответил, что имеется готовый сюжет - "Очарованный странник" Лескова.

Но английский перевод Лескова ему не понравился. Я нашел тогда немецкоязычный перевод (он свободно читает на обоих языках). Теперь ему уже понравилось. У Маазеля предки из России. Он даже чуть-чуть говорит по-русски. Сам Маазель учился в Америке у дирижера Бакалейникова и крутил роман с одной цыганкой. Он не может забыть ее голос до сих пор. К опере Маазель собственноручно даже написал текст-вступление. Немудрено, что я захотел посвятить сочинение Лорину Маазелю. Поскольку произведение заказывалось, он должен был спросить разрешения у Нью-Йоркской филармонии. Руководство не возражало. В 2008 году Маазель справит любопытный юбилей: семьдесят лет на сцене (при этом Маазелю исполнится лишь 78. - Ред.). Он будет устраивать мировой фестиваль, где прозвучат двадцать его любимых сочинений. Приятно, что в их число вошла и опера "Очарованный странник".

РЖ: Эта опера имеет довольно необычное драматургическое решение: всего три исполнителя на все про все. Если Гергиев будет переносить сейчас оперу на большую сцену, количество певцов останется прежним?

Р.Щ.: Он сам ломает над этим голову. Пока что мы ищем режиссера. Я вижу "Странника" на большой сцене. "Моисей и Аарон" же шенбергский поставлен. В руках большого режиссера эта статичная по идее опера производит гигантское впечатление.

Конечно, среднему режиссеру "Странника" я бы не доверил. В роли режиссера моей оперы я хотел бы видеть Роберта Уилсона. Хотя наверняка отлично справился бы и Дмитрий Черняков. Будем полагаться на гергиевское чутье. Оно не подведет.

РЖ: В работе над либретто вы шли от музыки или от драматургии?

Р.Щ.: Либретто "Очарованного странника" я написал за полтора месяца, в предельно сжатые сроки. В контракте стояли жесткие временные границы: произведение на час двадцать пять - час тридцать. Можно понять руководство Нью-Йоркской филармонии: мочевые пузыри все равно больше двух часов не выдерживают. Но меня сначала, конечно, занесло. С ходу я написал часа на два с половиной. Потом за столом начал хронометрировать. В итоге вписался в нужный временной формат.

РЖ: Не жалеете, что сократили почти вдвое?

Р.Щ.: Нет.

РЖ: У вас многие произведения так или иначе связаны с классикой - Гоголем, Толстым, Чеховым, Твардовским... Вы полагаете, сегодня время литературоцентричной музыки?

Р.Щ.: Полагаю, сейчас время такое, что все считают деньги. Трудно поэтому реализовать сложные, основанные на серьезном материале проекты. Только такие театры, как Мариинский или Нью-Йоркский, могут себе такое позволить...

РЖ: Наверное, для ваших опер по мотивам русской литературы и экзотические инструменты не всегда сразу сыщешь...

Р.Щ.: Да, у меня специально вводятся необычные музыкальные инструменты: и балалайки, и гусли, и деревянные флейты... В связи с такими вот редкими инструментами расскажу смешную историю. Когда-то очень давно я играл свой третий фортепианный концерт в Швеции. Какой-то человек буквально преследовал меня. Поджидал в холле гостиницы. Обращался с просьбой написать концерт для балалайки и симфонического оркестра. Я его поначалу держал за сумасшедшего. Оказалось, это самый известный нейрохирург в Швеции и у него просто хобби такое - играть на балалайке.

РЖ: Как слова великих литературных текстов становятся для вас музыкой?

Р.Щ.: Я выбираю тексты, с которыми живу долгие годы. И они такие, в которых каждое слово - золото. После исполнения в Москве дама в преклонном возрасте позвонила и сказала, что хочет подарить мне собрание сочинений Лескова 1903 года. Издание Адольфа Маркса. Там много такого, что не вошло в советские собрания. Майя Михайловна нашла отдельную полку для подарка. Отодвинула портрет свой с Путиным. Поставила на его место тома Лескова.

РЖ: Существует ли для вас принципиальная разница между фестивальной жизнью и филармонической, текущей? Где вам самому как слушателю больше нравится?

Р.Щ.: Разница очень большая. Филармоническая жизнь - все-таки главный слон, на котором стоит музыка. Вспоминаю, когда я был еще студентом, филармонию возглавлял Моисей Гринберг, муж пианистки Марии Гринберг. Тогда филармония работала на все сто: играли беспрерывно и Шостаковича, и Прокофьева, и Попова, и Хачатуряна. После этого были одни случайные люди, для которых работа в филармонии являлась пристанищем: какие-то бывшие работники КГБ. Они делали свой бизнес, превратили филармонию в базар.

Сегодня, слава Богу, все меняется к лучшему. Отрадно, что в Москве филармоническая жизнь меняется к лучшему. Сейчас там очень хороший, толковый директор Шалашов. Менеджмент сегодня лучший за все последнее время. Посмотрите: приезжают самые известные звезды.

РЖ: На Западе, да и в России активно дискутируется проблема старения зала. Зажиточная публика может позволить себе дорогие билеты на известных солистов, а молодежи все-таки мало. Как вернуть молодежь в залы?

Р.Щ.: Доля оптимизма появляется. Многие процессы в классической музыке являются добрыми знаками. Я вам скажу простую вещь. Мы с супругой часто ездим в такси. Так вот, даже таксисты по радио в автомобиле все больше слушают классику.

РЖ: Какие тенденции в развитии композиторских стилей вы считаете сегодня наиболее актуальными?

Р.Щ.: Во-первых, к моей вящей радости, монополия авангарда кончилась. Альтернативные композиторы уже не составляют монополию филармонической жизни. Во-вторых, молодежь стала более восприимчива к различным стилям. Говорю это как почетный профессор нескольких консерваторий, постоянно ведущий мастер-классы в музыкальных вузах. Раньше все эти "каки" с авангардных серий штамповались учениками просто под копирку.

РЖ: Что вы тогда понимаете под авангардом?

Р.Щ.: Узкую музыкальную "религию", за границы которой выйти нельзя. Абсолютную нетерпимость ко всему остальному. Тиранию в музыкальной жизни, связанную с занятием постов в учреждениях музыки. Эта диктатура присутствовала в международной музыкальной жизни лет тридцать назад.

Беседовали Сергей Хачатуров и Алексей Мокроусов