У меня, как у многих, весной проявляется неусидчивость. Хочется слоняться по улицам, и я этому своему желанию потворствую. И, слоняясь, часто вижу людей, по которым видно, что они заняты тем же, что я. У них специальное, одновременно отстраненное и озабоченное, выражение лица.

Вот и пару дней назад я совершил длинную прогулку. Сперва я оказался в ЦДХ, а потом пошел, куда понесли ноги. Сперва - на сквер у Болотной, поглядел без особых эмоций на Репина, потом в очередной раз ужаснулся аллегорическому изделию Шемякина на тему грехов. Перешел по пешеходному мостику на другой берег Обводного канала. Почти у всех фигурок Георгия Победоносца, приделанных к его балюстрадам, почему-то оказались отломаны копья.

И пошел по Кадашевским переулкам, куда давно не попадал. А с ними у меня многое связано: когда-то я учился в школе, находившейся напротив Третьяковки, жил на Яузском бульваре, вот и ходил в школу и домой по Кадашам.

Очень были колоритные места. Обшарпанные, а то и полуразвалившиеся домики, дворы, заросшие травой и бурьяном, во дворах копошились курицы. А в одном из дворов даже держали белую козу Машку.

Сейчас, разумеется, ни кур, ни козы нет, да и в большинство дворов не зайдешь: почти везде запертые ворота с магнитными замками. И дома по большей части недавно отреставрированные и отремонтированные, чистенькие, а кое-где появилось что-то новое. За редкими исключениями - довольно противного вида.

И в домах, конечно, уже нет жильцов, которые могли бы развести куриц. В домах то банки, то какие-то компании, все тротуары заставлены дорогими машинами, а возле дверей курят офисные служащие, которым, на американский манер, запрещают предаваться порочной и вредной для здоровья привычке. Бросают окурки в урны.

Я понимаю, что курить среди некурящих нехорошо. Но, к счастью, у нас в борьбе с курением еще не дошли до того идиотизма, который у себя осуществили итальянцы - народ в общем-то курящий.

В Италии, в Венеции, я был в прошлом сентябре, аккурат недели через две после того, как итальянцы у себя запретили курить везде, в том числе на террасах кафе и ресторанов. И бедные курильщики кучковались в сторонке, тротуары возле них были густо засыпаны окурками, окурки во множестве плавали в каналах, и раньше чистотой не отличавшихся.

Потому что нигде не было ни одной урны. Интересно почему. Не для того ли, чтобы еще более унизить курильщиков, поставить их в позорное положение, когда они вынуждены мусорить вокруг себя?

Но бог с ними, с курильщиками. Выхожу на Ордынку, по Климентовскому переулку иду к Пятницкой. Удивительное место - Климентовский переулок. Кажется, больше нигде в Москве в столь ограниченном пространстве не сосредоточено такое количество кафе, ресторанов, клубов, ларьков, не происходит такая густая торговля чем угодно - китайскими шмотками, семечками, канцтоварами, снедью, цветами, книгами, солеными огурцами, поддельной парфюмерией и прочими товарами.

И еще одно удивительно в Климентовском переулке. Сколько себя помню, церковь Св. Климента, одна из красивейших барочных церквей Москвы, да и вообще всей России, была облупленной и неухоженной. Сейчас почти все храмы в городе вылизали с тем или иным успехом, а до этой драгоценности почему-то руки не доходят. Интересно почему.

Ладно, иду по Пятницкой в сторону Балчуга. На Пятницкой тоже сплошная торговля. Но этой улице даже в самые унылые советские времена каким-то образом удавалось оставаться торговой улицей, какой она, наверно, и была испокон века.

Снова перехожу Обводной канал, поднимаюсь на мост через Москву-реку, останавливаюсь на его середине, любуюсь на Кремль - красота! Спасибо итальянцам за то, что они его нам построили, но и наши зодчие тоже не хуже. И Иван Великий, и Василий Блаженный чудо как хороши.

А справа - гостиница "Россия", которую вот-вот начнут ломать. И я очень рад этому факту, хотя опасаюсь, что на ее месте построят что-нибудь гадкое и нелепое. И я еще помню старое Зарядье, находившееся на месте "России". Это место было, пожалуй, еще более колоритное, чем Кадаши. Мудреный лабиринт переулков, застроенных совершенно трухлявыми, но очень живописными домами, из которых многие наверняка были важными памятниками архитектуры.

Смотрю на "Россию". Она всегда была отвратительна, сейчас совсем ужасна, с выбитыми стеклами, обваливающейся облицовкой и выщербленными ступенями.

Рядом со мной замедляются две ухоженные дамы средних лет, нагруженные пакетами с парфюмерией. Наверно, идут из магазина на Пятницкой, из двери которого лились волны пряно-сладких запахов.

Тоже смотрят на "Россию". Одна говорит: "А это что?" Вторая отвечает: "Не знаю, строят что-то. Вон, смотри, кран стоит". И идут дальше.

Понятно, скорее всего, приезжие, хотя всякое в жизни бывает, может, и москвички. Тем не менее странно. Во-первых, казалось бы, каждый житель СССР видел открытки с хрестоматийным видом Кремля, Красной площади и "России". А во-вторых, мне непонятно, что может быть у людей в голове, если они готовы принять здание, построенное сорок лет назад, которое сейчас готовят к сносу, за новостройку?

Если в стране таких людей много - немудрено, что у нас нередко строят нечто совершенно несусветное.

Спускаюсь с моста, по подземному переходу перехожу Варварку, бывшую Степана Разина. В переходе сплошь товар для интуристов - ушанки с советскими кокардами, матрешки, майки с советскими гербами, с двуглавыми орлами и с изображениями водочных этикеток, значки и прочее. Интуристов, впрочем, ни души.

По Хрустальному переулку (как раньше-то назывался - так же?) мимо Гостиного Двора, перекрытого дурацкого вида стеклянной крышей, иду к Ветошному переулку (а он как назывался?).

А Гостиный Двор еще сравнительно недавно, до реконструкции, был совершенно удивительным местом. Романтической руиной с обвалившимися лестницами и аркадами, из которых росли березки. Ясно, что привести Гостиный Двор в порядок надо было, но руину я вспоминаю с нежностью, да и реконструировали его как-то несуразно. И происходят там по большей части какие-то малоинтересные события, а хотели-то сперва сделать настоящий культурный центр.

В Ветошный мне надо зайти на вернисаж в одну галерею, находящуюся во дворе дверь в дверь с отделением милиции. В это отделение милиции в 1991 году мою жену, сейчас вполне почтенного искусствоведа, забрали за то, что она и другие члены художественной группы "ЭТИ", то есть "Экспроприация территории искусства", руководимой Анатолием Осмоловским, выложили своими телами на Красной площади трехбуквенное слово.

Арестовали, оформили привод, завели дело о хулиганстве по статье 206, часть 2 УК и отпустили. Тем и кончилось. Сейчас бы она точно так легко не отделалась. Или у ее преступления нет срока давности?

А дальше, после галереи, ноги меня понесли в сторону Пречистенки - надо было ненадолго зайти к живущим в тех краях друзьям.

Иду по Гагаринскому переулку, бывшей улице Рылеева. Там в большом доме брежневских времен живет еще один друг - у него отец был большой генерал. В этом же доме жил артист Тихонов, и хулиганистые москвичи как-то об этом проведали. И часто по ночам мешали спать жильцам, орали: "Штирлиц, выходи! Тебя Мюллер ждет!"

Почти напротив дома, где жил Штирлиц, еще одно занимательное место - двухэтажный особнячок с садиком и подземным гаражом. Там на протяжении многих лет обитали загадочные люди американец Эдмунд Стивенс и его русская жена Нина. Стивенс чуть ли не с 40-х годов работал в Москве корреспондентом каких-то газет, про которые никто никогда не слышал, вроде The Tulsa Tribune или Colorado Herald, а про Нину Стивенс говорили, что она полковник КГБ. Стивенсы опекали художников-нонконформистов, те ходили к ним пить джин и виски, а иногда на лужайке садика, к изумлению прохожих, устраивалось настоящее американское барбекю. Эдмунд Стивенс давно умер, его жена продолжала жить в этом доме. Лет десять назад я проходил мимо и видел Нину Стивенс - она выглядывала из приотворенной двери, у нее свисали седые космы, она была в спустившихся чулках, рваных тапочках и засаленном халате; смахивала на Бабу-Ягу.

Жива ли она - не знаю. Окна особнячка - пыльные, он выглядит заброшенным.

А напротив дома Стивенсов я вдруг вижу чудное зрелище. Неширокий проем между домами, перегороженный штакетным заборчиком, в проеме - трогательный крошечный садик-огородик. Грядки, какая-то рассада, прикрытая стеклянными банками, стоят лопата и лейка.

Зашел к друзьям, а потом прошел мимо цилиндрического дома архитектора Константина Мельникова в Кривоарбатском переулке, по поводу которого было в последнее время столько баталий и дрязг. Вроде бы сейчас они как-то улажены и этому удивительному сооружению ничего не грозит. Константин Мельников - великий архитектор. Это несомненно. Однако спроси меня, хотел бы я жить в доме, который Мельников построил для себя, - не уверен, что ответил бы утвердительно. Нет, смотреть на него очень интересно, это изумительная постройка, но спать в коллективной спальне вместе со всей семьей, как зачем-то хотел Мельников, я бы не стал. Впрочем, о вкусах не спорят.

В тот день я не добрался до другого знаменитого московского здания, по поводу которого споров еще больше, - до дома-коммуны Моисея Гинзбурга на Новинском бульваре. И я боюсь, что, пока будут спорить о том, как его спасать и что с ним делать, этот шедевр конструктивизма просто развалится - если, разумеется, его не сожгут, закончив таким образом все дискуссии.

А развалиться он скоро может не только потому, что давно находится в аварийном состоянии, но и по причине того, что из-за советской нищеты построен был из отвратительных материалов. И кто знает, возможно, есть какое-то зерно истины в предложениях дом-коммуну разобрать, а потом воссоздать абсолютно точную реплику, но в качественном материале.

Впрочем, у меня есть и другая идея: воспользоваться опытом японцев, с VII века каждые двадцать лет без каких либо изменений перестраивающих деревянное святилище Исэ. То есть разобрать дом-коммуну Гинзбурга и заново построить из тех же плохих кирпичей, цемента и дерева, какими воспользовался великий архитектор в 1929 году. Тогда все будет совершенно аутентично. И повторять эту операцию раз в полвека.

Но и в этом случае не очень ясно, как его использовать. Захочет ли кто-то жить в однокомнатных квартирках, даже не в квартирках, а крохотных "жилых ячейках" без кухни и душа, коллективно питаться в столовой, коллективно мыться в бане? Сомневаюсь. Устроить студенческое общежитие? Боюсь, даже нищие студенты не будут счастливы. Сдавать задорого очень продвинутым представителям upper middle class, для которых было бы престижно поселиться в творении Гинзбурга, признанного одним из величайших зодчих ХХ века? А много таких наберется? Не уверен.

Предлагалось переоборудовать дом-коммуну под мастерские для художников. Но беда в том, что обычно художнику для работы требуется все же не совсем уж микроскопическое пространство.

Слышал я такое предложение. Все западные архитекторы, приезжая в Москву, непременно идут на Новинский любоваться домом-коммуной. Вот и надо сделать там для них гостиницу.

Ну, не знаю. Архитекторы к Гинзбургу на самом деле относятся с колоссальным пиететом (да и я тоже), но по части бытовых привычек они в основном не слишком склонны к лишнему аскетизму.

Вот, например, сейчас в Москву прибывает лорд Норман Фостер, один из влиятельнейших и успешнейших архитекторов мира, - собирается что-то строить в московском Сити. Если бы в доме-коммуне была гостиница для архитекторов, поселился ли бы он там? Вряд ли. Я думаю, Фостер остановится в "Метрополе", а то и в резиденции посла Соединенного Королевства либо в еще каком-то подобном месте.

Лорд Фостер, конечно, предельный случай. Тем не менее вопрос, к чему приспособить дом-коммуну Гинзбурга, остается открытым.

Впрочем, Фостер - человек продвинутый. Свою пресс-конференцию он дает не в каком-нибудь роскошнейшем заведении, а на винно-водочном заводе в Лефортово, который сейчас переделывают в культурный центр. Так что, кто его знает, может быть, лорд Фостер на ночь и поселился бы в "жилой ячейке" и отвалил бы за это кучу денег.

А с другой стороны - я его видел и был ему представлен несколько лет назад в гостинице Kronenhoff в швейцарской деревне Понтрезина, где также останавливается, когда катается на лыжах, принц Чарльз. И на сооружение Гинзбурга этот "самый маленький из великих отелей мира" был никак не похож.

Так что непонятно.

И я наконец поехал домой, переполненный чувствами и мыслями, - уже ноги гудели. Да и дождик начал моросить.