Марцела Богацкая-Вундлих: Все описанное в пьесе - правда?

Анджей Стасюк: Самая что ни на есть. Если всего этого пока не произошло, то непременно произойдет, потому что должно произойти - я уверен. Знаете, художественный вымысел сейчас в загоне. Люди любят слушать о том, что было на самом деле. Им хочется видеть только себя. Герои им больше не нужны. Они сами герои, и этого им достаточно. Поэтому я написал нечто в стиле реалити-шоу. Так мне, по крайней мере, кажется.

М.Б.-В.: Но ведь в реалити-шоу не увидишь духов, душ, говорящих трупов...

А.С.: Говорящих трупов - очень даже. Я видел как-то по телевизору - живые мертвяки, мертвее не бывает, а их трепотня - тоска смертная. Ну, а мне захотелось несколько оживить зрелище, вот и появились духи и души. Не знаю, как для вас, а для меня они в высшей степени reality. Моя бабушка часто говорила, что их видит. Я ничего не выдумал. Все слышал собственными ушами. Какой смысл ей было лгать? <...>

М.Б.-В.: Да, это очень по-славянски: история и духи. Прошлое и кающиеся души. Вечность как континуум времени.

А.С.: История? Моя вторая бабушка была по этой части. Она помнила все. Например, помнила, сколько раз ее хотели расстрелять, помнила фасоны и цвет мундиров, помнила армии и военные части, даты и времена года. Когда ты еще маленький и у тебя нет воспоминаний, то такой запас, кладезь, такой массив чужих воспоминаний производит огромное впечатление. Словно узнаешь какую-то другую реальность, заглядываешь на тот свет. И тут у моих обеих бабушек было общее свойство - способность не удивляться. Одна воспринимала духов, как нечто само собой разумеющееся, а другой виделось чем-то обыденным попытки то одних, то других ее расстрелять. Мне кажется, иногда бабушки оказывают на подростка большее влияние, чем родители. Я, во всяком случае, слушал своих очень внимательно, веря каждому слову. Сейчас их уже нет, но я им по сей день верю.

М.Б.-В.:Действие вашей пьесы, по крайней мере частично, "происходит" в Германии. Как вы относитесь к этой стране.

А.С.: Ну да... конечно... Кто, как не я, должен быть знатоком. Я побывал примерно в сорока городах Германии, примерно в сорока немецких гостиницах, и мне нравится эта страна. Довольно хорошо я знаю и тамошние вокзалы. Во Франкфурте и Кельне неоднократно пересаживался с поезда на поезд. Бывал в нескольких аэропортах. В аэропорту Дюссельдорфа мне однажды велели снять ботинки. У меня в Германии есть несколько приятелей и приятельниц - надеюсь. Но мое отношение к этой стране такое же сложное, как и к своему отечеству. И к Польше, и к Германии у меня одинаково сложное отношение, с той лишь разницей, что к Польше - с утра до ночи, а к Германии - время от времени. Когда я там бываю или когда там происходит действие моей пьесы. Хорошо все же, что эта Германия есть. Господи! Что бы мы без нее делали? Без нее нам пришлось бы постоянно думать только о России. Согласитесь, довольно своеобразная перспектива. О России и об Америке. Это какое-то помешательство, какая-то паранойя, свойственная странам средней величины. И хорошо, что Германия есть, для нас это вроде ментальной терапии. <...>

М.Б.-В.: Вы сделали главным героем поляка - угонщика автомобилей...

А.С.: И немецкого ювелира-убийцу...

М.Б.-В.:Ну да. И ювелира. А не кажется ли вам, что это слишком провокационный ход, слишком очевидный - просто-напросто штамп?

А.С.: Скорее всего, так оно и есть. Но суть в другом. Я хотел создать пьесу, зрелище, картинку (не важно, как это назвать) в лубочном стиле, где главное - пересуды, сплетни, выбалтывание всего, что за душой... Вот и получился такой спиритический сеанс пополам с сеансом психоаналитическим. Да...

Перевод с польского Марины Курганской

Беседа была опубликована в программке спектакля "Ночь", поставленного в Дюссельдорфском драматическом театре.

Интервью полностью читайте в #10 журнала "Иностранная литература"