Недавно в Питере и Москве прошли концерты известного английского контратенора Майкла Чанса. Певец дважды выступил с ансамблем "Musica Petropolitana" с программой, составленной из опусов Перселла и Генделя, завершив ее проникновенным исполнением альтовой арии из H-moll'ной Мессы Баха. 4 октября в рамках фестиваля "Earlymusic" он споет с солистами оркестра Екатерины Великой в Римско-католическом кафедральном соборе. Перед выступлением с Чансом побеседовал корреспондент "Русского журнала".

"Русский журнал": Вы равно успешно выступаете и на оперных сценах, и в концертных залах. Каково соотношение оперной и камерной музыки в вашем репертуаре?

М.Ч.: Сейчас я стал старше и поэтому выступаю в операх гораздо реже. Но за двадцать лет моей карьеры я спел очень много оперных партий. Я пел в барочных операх Монтеверди, Генделя, Кавалли и Скарлатти. Меня часто приглашали и на постановки современных опер, где я узнавал массу новой, чудесной музыки, написанной специально для контратеноров. Одно время почему-то было модно обязательно вводить партию контратенора в новые оперы - в этом смысле мне повезло. Конечно, для любого певца участие в оперных постановках дает очень много. Впоследствии, при исполнении камерной музыки, оперный опыт непременно скажется: он привносит в интерпретацию элемент игры, драматизм, ты начинаешь глубже осмыслять и по-иному артикулировать текст сочинения.

РЖ: Почему вы ссылаетесь на ваш возраст, говоря о сокращении ваших оперных выступлений? Год назад, на Мюнхенском оперном фестивале вы превосходно спели в генделевой "Роделинде" главную партию короля Бертаридо...

М.Ч.: Исполнять главные партии в операх Генделя, продолжающихся порой по четыре-пять часов, весьма утомительно. К тому же голос с годами утрачивает былую выносливость и легкость, а мне все-таки уже 52 года. Мне пора переходить на "возрастной" репертуар, но для контратенора написано не так уж много "характерных" партий. Если уж персонаж с контратеноровым голосом введен в партитуру, то для него обычно пишется либо заглавная роль, либо крошечная, эпизодическая...

РЖ: Почему же? А партия Птолемея в "Юлии Цезаре", Полинессо - в "Ариоданте"?

М.Ч.: Да, но это исключения. Кроме того, есть еще обстоятельство: в таких городах, как Мюнхен и Зальцбург, предпочитают искать и вводить в постановки молодые, свежие голоса, они все время находятся в поиске новых певцов.

Впрочем, я не жалуюсь: мне повезло, за двадцать лет я перепел огромное количество оперного репертуара. Вполне возможно, больше, чем кто-либо еще из контратеноров. Записаны десятки CD с операми Перселла и Генделя. Но для контратеноров существует некий возрастной предел.

РЖ: Вы часто приезжаете в Петербург с концертами; фактически вы были первым посланцем от аутентичного исполнительства Англии, когда десять лет назад впервые выступили в зале Капеллы в рамках первого фестиваля Earlymusic. Не могли бы вы сравнить реакцию западной и российской публики на стиль аутентичного исполнительства и на искусство барокко в целом?

М.Ч.: Я отметил для себя удивительную вещь: за эти десять лет российская публика просто влюбилась в то, что мы называем старинной музыкой. Мне повезло: я действительно был одним из первых, кто приехал в Россию как носитель аутентичного исполнительства, выступал и в Петербурге, и в Москве, в Пушкинском музее. Конечно, я имею в виду не широкие массы публики, а лишь малую ее часть, которая прикоснулась к сокровищам барочной и ренессансной музыки.

Но в первый раз я посетил Россию еще раньше, в советские времена. Я приезжал в Москву с дирижером Францем Брюггеном и его оркестром, совершая большое турне по столицам Восточной Европы. Мы побывали тогда в Варшаве, Будапеште, Восточном Берлине, исполняя H-moll?ную Мессу Баха. И всюду, всегда нас встречало теплое расположение публики: я прямо-таки ощущал позитивную энергию, исходящую от зала. Тогда я очень отчетливо осознал, насколько различны восприятие и реакция западной и восточной публики, и был этим потрясен. Когда ты поешь в Лондоне - тебя награждают вежливыми, сдержанными аплодисментами, человек при этом смотрит на часы и думает: "Так, еще две минуты - и побегу на поезд". Совсем иначе проходят мои концерты здесь, в России, и мне очень радостно видеть, как меня приветствует публика.

РЖ: На вашем веб-сайте я прочла массу интересных подробностей о вашей частной жизни. О том, как вы и ваша семья относитесь к домашним животным, о вашей приверженности к итальянской еде и итальянским винам. В частности, я выяснила, что у вас двое детей, 11 и 14 лет, что вы живете в Лондоне...

М.Ч.: Этот сайт делает мой друг из Милана - не знаю, что он туда помещает, я не слежу за развитием сайта...

РЖ: Но почему у вас так выражено пристрастие ко всему итальянскому? Вы же типичный британец: учились в Итоне и Кембридже, изучали раннюю английскую литературу, от Чосера до Шекспира...

М.Ч.: Простите меня за то, что я такой типичный. Мое увлечение Италией началось после школы, когда я провел в стране больше года. Впрочем, не меньше я люблю и греческую кухню, и греческую природу, ведь моя жена - гречанка. С большим удовольствием я всегда приезжаю и в Россию, где нашел друзей и единомышленников на фестивале Earlymusic и в ансамбле Musica Petropolitana.

Собственно, в этом и заключается огромное преимущество карьеры певца: ездить по разным странам - будь то Италия, Америка, Япония, Китай или Австралия - и завязывать новые знакомства, впитывать новые впечатления, наслаждаться общением с людьми. То есть вступать со страной и ее культурой не в опосредованный, а в прямой, живой контакт. И осуществлять этот контакт посредством музыки, ибо она является всеобщим, интернациональным языком.

Экстраординарные впечатления я испытал, когда впервые приехал в Петербург и спел программу из ранней английской музыки. Петь высоким голосом, под аккомпанемент знаменитого лютниста Найджела Норта музыку Высокого английского Ренессанса в огромном зале Капеллы, рассчитанном на 800 человек, под его высоченными сводами - это было страшновато. Но публика оказалась удивительно восприимчива: музыка звучала тихая, камерная, а все люди в переполненном зале слушали, буквально впитывая каждый звук, - и, кажется, им очень понравилось.

Сначала я удивился: люди не могли знать ее, но слушали чужую, незнакомую музыку, которая исполнялась непривычно высоким мужским голосом. Должно быть, для них это был непривычный слуховой опыт.

Но потом я вспомнил, каким высоким был уровень музыкального образования в России, особенно во времена Советского Союза. Аудитория, слушавшая меня с таким напряженным вниманием, была очень подготовленной, и я был восхищен.

РЖ: Знаете ли вы, что сейчас уровень музыкального образования в России резко снизился?

М.Ч.: Да, и сожалею об этом.

РЖ: Я слышала, у вас в годы учебы в Кембридже было необычное занятие: вы славились как пропагандист и распространитель итальянских вин, которые в то время были далеко не так популярны в мире, как сейчас.

М.Ч.: Откуда вы знаете? Да, было дело; в Кембридже вообще существует давняя традиция "винных вечеринок": дегустируются разные вина в приятной компании. В свое время я устраивал такие вечеринки, иногда они были довольно бурными и смахивали на оргии; в общем, они пользовались успехом.

РЖ: Вношу предложение продолжить традицию с русской водкой.

М.Ч.: Обязательно, в следующий раз.

Беседовала Гюля Садыхова