Я начал свою карьеру педагога в конце восьмидесятых, в средней школе Вествуда (Westwood), что находится к северу от аэропорта Торонто в Миссисога (Mississauga ). Было заметно, что местное население состояло из людей, часто переезжающих с места на место в поисках работы или более дешевого жилья, то есть, по сути дела, из вновь приезжих. В школе, где я работал, была широкая программа для взрослых. Я хорошо помню свою первую группу; все они были взрослые, изучающие английский в качестве второго языка. В этой группе было двадцать девять студентов, в основном мужчины: двадцать два сикха, пять пакистанцев и непонятно как туда попавшие две женщины с Ямайки.

Не считая этих двух женщин, Джонавии Хайнс и Холлингсворф Хоуп, уровень владения английским языком этой группы колебался от нулевого до достаточно примитивного. Присутствие женщин, решительно занявших места в первом ряду, вызвало у меня вопрос. И я как-то раз воскликнул, заглушая шум студентов, говорящих на панджаби: "А где же ваши жены?". "Мы сюда и пришли для того, чтобы найти себе жену", - прозвучало в ответ. "Вот это сюрприз; надо бы перевести этого студента в другую группу", - подумал я. (Я отправил записку в офис, и этот остряк на следующий же день был переведен в такое место, где ему уже не дали расслабиться.) Чему же теперь эти студенты - уже двадцать один, говорящие на панджаби, и пять, говорящих на урду, - отчаянно хотели бы научиться? "Говорить на английском, как вы, без акцента", - был их ответ.

В сущности, акцент не так важен, но для студентов, которые рассчитывали заниматься продажей товаров по телефону, работать водителями такси, в ресторанах, исправление акцента является обязательным условием. И поэтому, в качестве педагогических приемов работы над произношением и красноречием, я с самого начала стал использовать песни и стихи, в особенности Stompin' Tom Connors (полностью) и Dr. Seuss (почти все). "Почему кетчуп любит картофель", - бывало с хрипом неслось из видавшего виды школьного магнитофона, и с листочками в руках, стоя, вытянувшись в струнку, хор студентов подпевал с таким энтузиазмом и так громогласно, что прохожие заглядывали в наше окно. Как только заканчивался "Кетчуп", следовала просьба спеть на этот раз "Bud the Spud" или "Sudbury Saturday Night" ("Субботний вечер в Садбери"). На что я отвечал, что на сегодня довольно, поскольку мы уже спели три песни, и сейчас время для "Mulberry Street" ("Улица Малберри") и "The Cat in the Hat" (Кошка в шляпе), и я раздавал листочки со словами, прежде чем начать декламировать нараспев поэтические вирши во главе хора студентов. Громкость декламации опять возрастала, и явно было слышно всю разноголосицу акцентов английского современной Канады. За этим веселым занятием проходили полчаса в день. Джонавия и Холлингсворф, всегда проявлявшие энтузиазм, с большой охотой присоединялись к мужчинам, но их звездный час наступал в другое время урока.

Мне удалось убедить мою группу, что без чтения, по крайней мере, один час в день, причем где угодно - в автобусе по дороге в школу, во время ночных дежурств, в туалете, после кормления своих отпрысков, - нет никакого смысла приходить в школу. Мы могли давать на временное пользование книги из серии "легкое чтение", и студенты, преодолевая все трудности, регулярно приходили на занятия с докладами по прочитанной литературе разного объема: от нескольких написанных наспех параграфов до двух печатных страниц. Эти доклады подвергались критическому разбору, корректированию и затем переписывались. Да, вот так это и было. И в конце семестра группа покидала класс с дюжиной прочитанных книг, стопкой откорректированных докладов по литературе, исправленным акцентом и чувством полного удовлетворения своими достижениями.

По сравнению с тем незатейливым педагогическим процессом, обучение сейчас, в особенности в средней школе, стало довольно сложным делом. При выборе методов обучения педагоги бросаются из крайности в крайность: ориентируясь то на ученика, то на педагога; делая упор на овладении навыками и умениями, которые можно проверить, или же на приобретении знания ради знания; рассматривая ребенка как целое (т.е. его разум, душу и тело в совокупности) или же сосредотачиваясь на той его части, которая больше всего связана с обучением - на его разуме. Метания педагогики в поисках лучших методов преподавания напоминают раскачивающийся маятник. В образовательных учреждениях пишутся доклады и диссертации, присуждаются степени докторов наук, переквалифицируются преподаватели, теории Нейла Постмана (Neil Postman) и Ивана Ильича подвергаются пересмотру, взвешиваются доводы науки о мышлении, и объем совокупных знаний в этой области резко увеличивается. Подростки не обращают никакого внимания на исследования, почти не замечают новых педагогических уловок, применяемых по отношению к ним, и продолжают наслаждаться своим статусом черной дыры в человеческом развитии - загадочные, неуклюжие, отказывающиеся вписываться в какие-либо рамки и существующие в нескончаемом потоке настоящего.

В довершение всего, с педагогами, которые не знают, занимаются ли они образованием, выступают ли в качестве родителей или выполняют одновременно обе функции, школы превратились в некоторое подобие общественных инкубаторов, чьи питомцы, возможно, в будущем смогут осуществить нашу надежду на проведение в жизнь принципа "этнокультурного плюрализма" (ethnocultural pluralism). Этот термин пришел на смену термину "культурное многообразие" , негативно ассоциирующемуся с песнями, танцами, праздничной едой и костюмами. Перечень предметов, введенных нынешними средними школами по своей воле или по воле других, стал бесконечным; и нынешней осенью, как и прежде, университеты, представляющие следующий пункт назначения на долгом пути общества по развитию способностей, умений и прогресса, сказали: "Стоп, хватит! Мы вам сочувствуем. Ваша работа трудна, и мы ее ценим. Однако нас не устраивает, что большинство студентов, приходящих к нам, эти "лучшие из лучших", те, которые прошли естественный отбор переходного возраста, не умеют ни читать, ни писать".

Согласно моим наблюдениям и опыту - восемь лет преподавания истории и английского языка в средней школе с постоянно увеличивающимся количеством учащихся в классе; ежегодные путешествия весной через всю страну для проведения литературных вечеров с педагогами; анекдотические свидетельства моих друзей из университетского мира - положение дел, то есть неадекватные методы преподавания в средней школе и приход студентов в священные университетские пенаты без элементарных образовательных навыков и умений, стало критическим.

Распространители образовательных телевизионных и компьютерных программ указывают на возросшую осведомленность подростков в использовании различных средств информации, и рост их кинестетических способностей. Согласно последним исследованиям в этой области, тинэйджеры в среднем проводят меньше времени за занятиями в школе, чем сидя перед компьютерами и используя систему поиска google; и почти столько же времени, играя в компьютерные и видеоигры. (Со временем мы узнаем, сколько они будут проводить часов за просмотром фильмов на своих мобильных телефонах... внедрение этой технологии уже не за горами). Разговаривая с преподавателями средних школ, очень трудно сохранять спокойствие при текущем состоянии дел. Визуальное обучение, даже задуманное как "подвижный интеллект" (fluid intelligence), фактически только усиливает расслабляющую потребность в мгновенном удовольствии, задерживает наступление зрелости и содействует развитию типичного недуга молодых людей - дефицита внимания. И большинство педагогов чувствуют себя в тупике.

Согласно мнению Нейла Постмана (Neil Postman), реакцию школ на такой ход развития событий можно выразить словами "они развлекли себя до смерти" - они не предлагают визуальный мир как спасительное убежище, а скорее подчиняются ему. Мы смотрим Шекспира по видео, изучаем Вторую мировую войну при помощи интерактивных компьютерных игр, и так далее. В то время как такие виды деятельности могут производить какой-то положительный эффект, общий результат приводит к подавлению способности осмысления и затуманивает основную цель обучения - улучшение навыков чтения, письма и мышления. Одним словом, проблема в использовании визуальных средств обучения кроется в том, что оно мало помогает в постижении смысла предмета и, таким образом, более развлекательно, чем поучительно.

Если бы этот обсуждаемый вопрос можно было бы на минуту убрать из поля зрения специалистов по образованию - которые, по сути, представляют собой целую большую индустрию, имеющую законный интерес в поддержании ситуации, напоминающей раскачивающийся маятник, - тогда можно было бы найти довольно простое решение. Педагоги средних школ обязаны знать, причем совершенно четко, что они должны делать. В равной степени, профессора университетов также обязаны знать, на что они могут рассчитывать в отношении знаний и возможностей поступающих. Итак, решение вопроса в простоте.

Во-первых, следовало бы точно воспроизвести на уровне средней школы проверенные временем и являющиеся идеальной моделью обучения регулярные университетские семинары для небольших групп. Есть много сомнительных исследований, утверждающих, что количество учащихся в классе не является значительной проблемой. У меня есть подозрение, что эти исследования проводились знатоками, которые сильны в теоретической части вопроса, а не педагогами средних школ, ежедневно окруженными толпой полусонных или нервных тинэйджеров. Вообще говоря, педагог должен полностью завладеть вниманием подростков, и большинство взрослых с воображением способно это сделать в группе из двадцати пяти учащихся; группа же из сорока требует скорее сержанта по муштре.

Во-вторых, педагог средней школы должен отслеживать, чтобы в его группах не собирались вместе учащиеся, прочитавшие и постигшие "Над пропастью во ржи" и горячо желающие перейти к чтению Достоевского, и те, для которых бить баклуши на уроках является основным занятием. (Необходимо грамотное содействие отдела по ориентации.)

В-третьих, поскольку по объективным причинам проблема выбора составляет трудность для подростков, а демократия требует определенной базы знаний, общество решило, что подростки допускаются к голосованию только по достижении восемнадцати лет. (То, что им позволено иметь водительские права уже в шестнадцать лет, нужно оценивать как подарок автомобильной промышленности.) Почему же тогда мы согласны давать им свободу выбора в средней школе? Что, собственно, такого неправильного в основной программе обучения, включающей изучение английского, истории, географии, математики, точных наук, искусства и физической культуры, рассчитанной на учащихся всех уровней знаний? Что плохого в том, что все предметы, входящие в программу, изучаются каждый последующий год уже на более сложном уровне и с использованием нового материала?

Я уже слышу аргументы людей, выступающих против элитарного образования: "А как же насчет школьных мастерских, умения печатать на компьютере, подготовки к трудовой деятельности, приобретения знаний в области семейных отношений, компьютерного программирования, ведения бизнеса, изучения программ, не предусмотренных основным учебным планом университетов?" Безусловно, все эти занятия являются важными и нужными, но подростки могут заниматься ими ... в общественных клубах, библиотеках, после школы, в общем где и когда угодно, только не во время тех шести часов, которые учащиеся должны проводить в школе. Более того, подростки могут достичь самоуважения - того, чего им так не хватает, - путем обретения чувства удовлетворения своими достижениями; и просто нельзя сравнить чувство удовлетворения от прочитанной книги с ощущением, которое возникает при бессмысленном реагировании на визуальные раздражители. Короче говоря, пока государственные школы не возьмут пример с частных школ, предлагающих меньшие по размерам классы, а также программы, непосредственно направленные на изучение гуманитарных и точных наук, дети из семей среднего и состоятельного классов общества будут стремиться перейти на обучение в частные школы. Задача образования в средней школе - превратить своих выпускников в эрудированных, пытливых, знающих людей, а не таких, которым даже на элементарном уровне потребуется помощь при обучении в колледже или университете.

Что бы ни происходило в горячую пору школьных лет, каждый учащийся, желающий продолжать свое образование, покидая среднюю школу, должен прочитать как минимум массу книг по программе и вне программы. Они могут варьироваться от Гордона Кормана (Gordon Korman) до Маргарет Атвуд (Margaret Atwood) - это не имеет большого значения. Однако совершенно необходимо, чтобы учащиеся, прочли хотя бы сотню книг, обладали способностью в течение пары часов сидеть спокойно и научились извлекать смысл из обычного черно-белого текста.

В качестве выпускного критерия средней школы, можно было бы предложить следующее: собрать всех выпускников, скажем, в кафетерии, дать им пять-шесть листов и два часа времени и сказать: "Одно из условий поступления в университет - написание эссе из десяти параграфов на заданную тему. Приступайте". Для тех, кто регулярно посвящал чтению какое-то время, такое задание, возможно, будет довольно приятным. Для других, это задание может послужить хорошим испытанием усвоенных знаний. Для колледжей и университетов это будет четким показателем способностей студента. Студенты университетов, массово вынужденные посещать дополнительные занятия по английскому, - еще не конец света, но, как говорил Робин Уильмс (Robin Williams), "конец света уже виден отсюда".