Есть такой странный жанр (или "формат") в театральной критике - "итоги сезона". Когда закрываются столичные театры, гастролей не видать и писать становится решительно не о чем, все бросаются подводить итоги. Получается, по большей части, чистая симуляция. Набор старческих воспоминаний в духе "таперича не то, что давеча", ламентации по поводу упадка искусства и нравов и перечисление главных премьер, якобы для того, чтобы читатель вспомнил, что пропустил, и записал в блокнот на память. Какие-то реальные итоги, говорящие о серьезных тенденциях в искусстве и зрительских предпочтениях, каждый год подводить невозможно - статистика маловата. Вот только в прошлом году сетовали на катастрофическое падение вкуса и всеобщую халтуру, в этом -глядь - торжествуем, что дело исправляется. В общем, несерьезно. Но это, конечно, не повод, чтобы отказываться от единственного в июле жанра-кормильца.

Итак, предадимся воспоминаниям. Что было?

Во-первых, фестивали и гастроли, без которых нет жизни настоящему театралу. Сезон начался с фестиваля "Новая драма", затем в ноябре - фестиваль NET, в декабре - "Балтийский дом" в Москве". В первой половине сезона главным определенно был NET - он привез в Москву из Берлина лаконичный, как балет, чистый и очень страстный спектакль Михаэля Тальхаймера "Эмилия Галотти". А из Петербурга, наоборот, спектакль избыточный, всасывающий зрителя в густую визуально-звуковую среду и захватывающий. Я имею в виду "Между собакой и волком" Андрея Могучего. Был хит и у "Балтийского дома" в Москве" - литовский "Эдип-царь" Оскараса Коршуноваса, в котором все действие античной трагедии происходило на детской площадке. Зрелище не во всем убедительное, но эффектное. После зимней спячки фестивально-гастрольная жизнь возобновилась: в марте начался новый проект французского культурного центра под названием " Другой театр из Франции", сразу за ним - "Золотая маска" (в этом году она не слишком поражала воображение), на рубеже апреля-мая фестиваль NET привез в Москву театр Алвиса Херманиса, а закрылся сезон снова мероприятием "Новой драмы", организованным вместе с Британским советом - первым фестивалем современной британской драматургии. Если говорить о второй половине сезона, то тут не следовало пропускать программу Французского культурного центра - сразу три маленьких, но великолепных представления неопределимого жанра (отчасти кукольных): "Волшебная комната", "Четверо из Туракии" и "Проделки Зигмунда". И Новый рижский театр с двумя спектаклями Херманиса, совершенно полярными, но очень сильными, даже трудно выбрать, какой лучше: подробнейшее бессловесное сентиментальное действо о стариках "Долгая жизнь" или иронично-интеллектуальный "Лед".

Надеюсь, вам удалось увидеть фестивальные хиты, которые я назвала. Тогда вы наверняка стали разборчивее в выборе столичных премьер. Если фестивали и гастроли прошли мимо вас, наверстать упущенное, не покидая Москвы, вряд ли удастся. А потому, чтобы никого не расстраивать, переходим к столичной театральной жизни.

Действительно важных событий в этой области было два: создание Студии театрального искусства Сергея Женовача и театра "Практика". Они значимы не только потому, что театры возникают не каждый день, но и потому, что именно эти принципиально противоположные друг другу театры аккумулировали в себе две важные для сегодняшней сцены тенденции.

Женовач создал студию из выпускников своей мастерской в РАТИ; он опирался на классическое представление о театре как средоточии духовных ценностей, на идею служения делу, на мысль о том, что студия - необходимый переходный период между школой и театром и период этот должен быть связан с поисковой работой и особым студийным самочувствием. Просуществовав целый сезон (правда, без своего помещения, что очень усложняло жизнь), студия Женовача успела только восстановить три из своих студенческих спектаклей и подготовить одну премьеру. Зато эта премьерная постановка - "Захудалый род" по Лескову - поразила зрителя серьезностью и даже истовостью в подходе к сложному материалу. И не только этим. Важна была невероятная открытость и вера театра в то, что его зрителю интересен сложный материал. Что он готов, отказавшись от развлечений, четыре часа кряду думать о непростых предметах и смотреть спектакль, больше похожий на ожившую книгу, чем на шоу. И зритель с готовностью эту веру поддержал, неотрывно следя за жизнью прекрасной женщины 19-го века, честность и ответственность которой все больше усложняют ее отношения с богом, семьей и государством.

Еще один режиссер, который вот так же, как руководитель Студии, вопреки общей тенденции, в этом сезоне играл со зрителем на резкое повышение, был всегдашний антагонист Женовача Кама Гинкас. Гинкас поставил в ТЮЗе "Нелепую поэмку" - "Легенду о Великом инквизиторе" из "Братьев Карамазовых", плотный, тяжелый и весьма умозрительный текст Достоевского. Занимательно инсценировать его вряд ли возможно, да Гинкас этого и не хотел, и спектакль обрушился на публику, как камнепад, огромным яростным монологом Инквизитора в исполнении Игоря Ясуловича. (Вообще, эту роль я считаю настоящим актерским подвигом Ясуловича; ничего равного по напору страстной мысли мы давно не видели). Отношения "Нелепой поэмки" со зрителем были совсем иного рода, чем у спектакля Студии. Они совсем не были дружескими и открытыми, скорее, это была борьба. И те зрители, кто в конце концов стал поклонником "Нелепой поэмки", были побеждены ею, а не взяты в союзники.

Ну и третий спектакль, существенный для театра, который отказывается играть со зрителем в поддавки (хоть и несколько менее радикальный), был поставленный по Леониду Андрееву "Рассказ о семи повешенных" Миндаугаса Карбаускиса в "Табакерке".

Так вот, возвращаясь к разговору о новых театрах, внятно сосредоточивших в себе две важных тенденции. В театре "Практика", построенном не по принципу традиционного русского театра-дома, как Студия, а, наоборот, открытой площадки, упор делался на количество премьер и разнообразие прочих событий. Амбиции руководителя "Практики" Эдуарда Боякова состояли в том, чтобы сделать свой театр модным местом, где живут все современные искусства: кроме спектаклей тут проходили выставки и круглые столы, работал киноклуб, организовывались открытые тренинги в области танца, голоса, йоги и многого другого. При таком подходе все это неизбежно оказывалось очень разного качества, но театр не хотел отделять явный мусор от того, что выглядело продуктивным, и, казалось, гнал события, в надежде, что при большом обороте что-то обязательно получится.

Здесь два пункта мне кажутся принципиальными для того самого нового театра, продвигать который взялась "Практика". Во-первых, отказ от понятия качества (в значении мастерства) как критерия. Это вообще очень характерно для нашего современного искусства, где, как многие считают, важен первоначальный интеллектуальный запал и последующий кураторский комментарий, а то, как, собственно, этот "пис ов арт" сделан, - второстепенно. Но если зритель визуальных искусств такой подход как-то может перетерпеть, то в театре, где он, хочет не хочет, должен сидеть и долго пялиться на сцену, одного интеллектуального запала оказывается мало.

Второй пункт - попытка соединить в театральном представлении максимальное количество актуальных искусств. Вообще-то сама эта тенденция не новая, театр, как синкретическое искусство, уже лет сто старается тащить к себе все яркое, что появляется в других искусствах, и это, разумеется, продуктивно. Но именно в этом сезоне стало особенно очевидным желание театра, считающего себя продвинутым, максимально набить представление всем, что он считает в искусстве модным. Причем главная установка такого типа зрелищ (в отличие от настоящего актуального искусства, чья функция - разрабатывать новый язык и темы), - на развлечение. Так получились и "Арабские ночи" Лехтонена, проходившие на открытой площадке выставочного пространства "Арт-Стрелки" и соединившие немецкую новую драму с музыкой и объектами молодых художников. И "Рыбы-не-мы" Тертелиса, где в фойе показывали выставку фотографий и инсталляции на тему спектакля, а в самом представлении соединяли тексты, написанные в технике "вербатим", документальное кино, диджея, живой оркестрик, регги-певца и болезненный сюжет о теракте в московском метро. Далее был "Шлем ужаса" Монтвилайте - тут был Пелевин, видео, компьютерно-интернетный интерактив, художник Бартенев, этнопевица Тандалай и молодые сериальные звезды среди актеров. В конце сезона показали "Переход" Владимира Панкова - в этом молодежном шоу снова был вербатим, спаянный с новой драмой, музыка ("живой" "Пан-квартет" на сцене), рэперская читка и большой набор актуальных тем: наркомания, проституция, бомжи, милицейский произвол, нацменьшинства, "Живой Журнал" и так далее. Впрочем, в самой "Практике" тенденция "вали в кучу все модное" проявлена в меньшей степени, чем в тех спектаклях, которые я назвала (многие из них сделаны на гранты муниципальной программы "Открытая сцена").

Ну а теперь конспективно об удачных спектаклях прошедшего сезона в духе рубрики "В блокнот театралу".

В МХТ стоит сходить, во-первых, на "Господ Головлевых" Кирилла Серебренникова. Спектакль мрачный, тягостный, но Иудушку в нем играет Евгений Миронов, а этого актера стоит смотреть во всех ролях. Алла Борисовна Покровская, которая играет маменьку Головлеву, тоже очень хороша. Во-вторых - на "Гамлета" Юрия Бутусова Зрелище раздерганное, неровное, иногда кажущееся бессмысленным, но очень эффектное, с отличным оформлением Александра Шишкина. К тому же тут снова воссоединилась питерская троица Трухин - Хабенский - Пореченков, и играющий Гамлета Трухин к концу становится весьма хорош.

В ТЮЗе, кроме "Нелепой поэмки", стоит посмотреть "Трамвай "Желание" Генриетты Яновской - лучшую ее постановку за последние несколько лет, тонкую и щемящую. А на сцене Центра имени Мейерхольда ученица Камы Гинкаса Инна Керученко показывает тоже очень тщательно и современно сделанную "Гедду Габлер". Это, пожалуй, самый обнадеживающий режиссерский дебют прошедшего сезона.

Редко выпускающий премьеры Анатолий Васильев, прощаясь со своим театром на Поварской, сделал сложный оперно-драматически-балетный спектакль "Каменный гость", или Дон Жуан мертв". В том же помещении на верхней сцене Дмитрий Крымов, интересно развивающий свой особенный театр со студентами-художниками, выпустил две премьеры - лучшую свою постановку "Донкий Хот" и прощальные "Торги", тоже не лишенные занимательности.

В "Ленкоме" очень рекомендую посмотреть "Затмение" (по роману Кена Кизи "Над кукушкиным гнездом"). Лучший за последние несколько лет ленкомовский спектакль изумительно оформил покойный Давид Боровский, а поставил болгарин Александр Морфов. Это действительно очень достойная работа, и особенно хорош в ней Макмерфи - Александр Абдулов, играющий неожиданно сдержанно и жестко.

В Театре имени Пушкина на филиальной сцене Михаил Бычков поставил "Счастливые дни" Беккета - их героиню играет Вера Алентова, очень неожиданно и по-русски сентиментально. На большой сцене театра тем, кто любит легкие развлечения, можно посмотреть комедию положений "Одолжите тенора" - самое непошлое произведение этого жанра в прошлом сезоне.

В театре "Практика", о котором я уже говорила, лучший спектакль, на мой взгляд, "Собиратель пуль" Руслана Маликова по пьесе Юрия Клавдиева. Там стоит обратить внимание на играющего главную роль совсем молодого актера Донатаса Грудовича. Не знаю, в какой мере эту роль можно считать дебютом, но если можно, то именно его я считаю лучшим в сезоне. В родственном "Практике" "Театре.doc" тот же Маликов поставил забавный спектакль "Манагер", театрально разрабатывающий ситуации и язык офисной жизни. А самой важной постановкой Дока в этом сезоне стал "Сентябрь.doc" Михаила Угарова - жесткий текст, написанный в технике вербатим по материалам закавказских чатов в дни бесланской трагедии.

Ну и не забыть про двух всеобщих любимцев: Евгения Гришковца, который выпустил спектакль "По По", где сам, вместе с Александром Цекало, пересказывает со сцены страшные рассказы Эдгара По. И театр "Тень", в этом сезоне показавший публике сразу два чудесных спектакля - "Смерть Полифема" (в крошечном Лиликанском театре партию Полифема танцует Николай Цискаридзе) и "Орфей" - одновременно оперу, балет, драму и все остальное, поставленное специально в расчете на ансамбль Татьяны Гринденко.

Теперь, думаю, блокнот полон.