Однажды вечером, в конце последнего года обучения в средней школе, я решил подать заявление на поступление в колледж1. В то время в провинции Онтарио абитуриенты получали лист бумаги, на котором были перечислены все университеты этой провинции. Я должен был обозначить, в какой из них я хочу поступить в первую очередь, в какой - во вторую и так далее. Затем я должен был отправить этот лист бумаги в центральную приемную комиссию. Все это дело заняло у меня минут десять. Школа, в которой я учился, сама высылала туда сведения о моей успеваемости. Я смутно припоминаю, что заполнил еще дополнительный двухстраничный формуляр, уточняющий мои интересы и занятия. О тесте SAT2 не приходилось беспокоиться - в Канаде его не заставляли проходить. Не знаю, писал мне кто-нибудь рекомендацию или нет. Уверен, что я никого об этом не просил. Да и зачем она могла мне понадобиться? Я же поступал не в частный клуб.

Я начал с университета Торонто, на второе место поставил университет Восточного Онтарио, а на третье - университет Куинс. Кроме того, я проштудировал несколько брошюр, специально выписанных для этой цели. Участие моих родителей в этом деле состояло в том, что отец согласился отвезти меня как-то днем в кампус университета Торонто, где мы посетили тот колледж, который меня больше всего интересовал. Я походил кругом, осмотрелся. Отец заглянул в приемную комиссию и, полагаю, либо немногословно поведал о талантах своего сына, либо (что более вероятно, зная моего отца) высказался по поводу очаровательных дельфиниумов в цветниках колледжа. Затем мы съели по мороженому. Я был принят.

Можно ли считать меня лучшим или более успешным абитуриентом на том основании, что я поступил именно в университет Торонто, а не в те университеты, которые занимали соответственно второе и третье места в списке моих приоритетов? Этот вопрос мне и в голову не приходил. В провинции Онтарио не существовало строгой иерархии колледжей. Некоторые колледжи были хороши, некоторые - еще лучше; существовали также некоторые программы мирового уровня, как, например, курс информатики в университете Ватерлоо. Однако, поскольку все колледжи были частью единой системы, плата за обучение в них была одинакова (в то время - около тысячи долларов в год), а положительные оценки в школе вполне обеспечивали зачисление, никому и в голову не приходило считать поступление в колледж по своему выбору чем-то экстраординарным. Важно было поступить, а уж в какой именно колледж - не имело особого значения. Еще важнее было серьезно отнестись к учебе после поступления. Я думал, что все разделяют это мнение. Можете представить себе мое удивление, когда я впервые встретил человека, поступившего в Гарвард.

Прежде всего, меня поразило его странное изначальное нежелание вообще говорить о колледже: не глядя в глаза, переминаясь с ноги на ногу, он что-то невнятно бормотал про Кембридж3. Мне хотелось спросить его, не в Гарвард ли он поступал. Я только что перебрался в Соединенные Штаты и еще не знал здешних правил. Если бы я задал этот вопрос, последовал бы неловкий кивок. Вроде бы не следовало судить о людях по тому вузу, где они получали высшее образование. Однако на самом деле подразумевалось как раз обратное. Именно по вузу о них и судили. Где бы вам ни попадался питомец Гарварда, неподалеку всегда оказывался еще один, готовый передать последние сплетни о вручении гарвардских премий за достижения в шоу-бизнесе (Hasty Pudding Award), поговорить о сложности вступительной работы, живо поинтересоваться местопребыванием некого принца, который живет в колледже вместе со всеми, в то время как его семья располагает поместьем на Юге Франции (хотя в это вы и не верите). В романах, написанных выпускниками престижных учебных заведений, рано повзрослевший и чувствительный герой всегда поступал в Гарвард. На пике душевных переживаний он вылетал оттуда, но в конце концов возвращался, чтобы написать и защитить дипломную работу. Однажды я побывал на свадьбе одного выпускника Гарварда, лет пятидесяти от роду. Шафер говорил об университетской жизни жениха с таким видом, будто за прошедшие тридцать лет с тем не случилось ничего более интересного и замечательного. Под конец я уже решил, что он вот-вот сорвет с себя рубашку и покажет всем большую темно-красную букву "H"4, вытатуированную у него на груди. Что же представляет собой этот Гарвард, о котором вы, американцы, говорите с таким почтением?

В 1905 году Гарвардский колледж утвердил собственные экзаменационные тесты (College Entrance Examination Board tests), сдача которых стала главным условием зачисления. Это означало, что фактически любой интеллектуально одаренный выпускник средней школы, который мог позволить себе учиться в частном колледже, получал ясную цель, к которой мог стремиться. В 1908 году первокурсники Гарварда были выпускниками еврейских (8 процентов), католических (9 процентов) и обычных средних (45 процентов) школ. Удивительная трансформация для Гарварда, традиционно игравшего роль бастиона группы закрытых частных школ Новой Англии, известной в мире как Сент-Гроттлсекс.

Социолог Джером Кэрэбел пишет в своей книге "Избранные" ("The Chosen", Houghton Mifflin), посвященной истории отбора абитуриентов в Гарварде, Йеле и Принстоне, что дух интеллектуальной элитарности вскоре породил кризис. Резко возрос приток евреев. В 1922 году евреи составляли уже пятую часть всех первокурсников. Администрация этих университетов и их выпускники забили тревогу. Евреев считали замкнутой кастой, состоящей из опасных, жадных и нахрапистых людей. Они раздражали лобби богатых выпускников, омрачая тем самым перспективы сбора пожертвований на университетские нужды. Лоуренс Лоуэлл, президент Гарварда в 1920-х годах, прямо сказал, что чрезмерное количество евреев погубит университет: "Колледж, принимающий евреев, ждет плачевная судьба... поскольку они отталкивают неевреев, а после того, как те уйдут, евреи также в нем не останутся".

Однако воспрепятствовать поступлению евреев было не так уж просто, поскольку в академическом плане они в целом превосходили всех остальных. Первая пришедшая в голову Лоуэлла мысль - ограничить прием евреев 15-процентной квотой - подверглась резкой критике. Лоуэлл попытался ограничить число стипендий, присуждаемых студентам-евреям, а также расширить прием за счет привлечения выпускников школ западных штатов, где было меньше евреев. Но все это ни к чему не привело. В конце концов Лоуэлл и его коллеги в Йеле и Принстоне поняли, что если оценка достоинств абитуриентов по их академическим способностям открывает дорогу в университет нежелательным элементам, то нужно изменить сам принцип оценки. Кэрэбел полагает, что именно в этот момент наступил крутой перелом в истории и характере "Лиги плюща".

Приемная комиссия Гарварда стала гораздо больше интересоваться подробностями личной жизни абитуриентов. Лоуэлл поручил своим сотрудникам добывать информацию о "свойствах" кандидатов от "лиц, хорошо их знающих", рекомендательные письма стали обязательными. Гарвард начал требовать от абитуриентов их фотографии. Они должны были также писать самостоятельные работы, демонстрирующие их способности к лидерству, и составлять перечень своих неакадемических занятий и интересов. "С конца 1922 года, - пишет Кэрэбел, - абитуриент должен был указывать расу и цвет кожи, религиозную принадлежность, девичью фамилию матери, место рождения отца, а также сообщать, не изменялась ли со времени рождения его фамилия или фамилия его отца. На последний вопрос требовался самый обстоятельный ответ".

Принстон разослал эмиссаров в основные частные школы-интернаты, предлагая установить рейтинги для потенциальных абитуриентов - от 1 до 4: цифра "1" означала "весьма желательный и со всех точек зрения исключительный материал"; цифра "4" означала "нежелательный по характеру материал, доступ которому должен быть перекрыт независимо от результатов вступительных экзаменов". Личное собеседование стало ключевым элементом процедуры приема, пишет Кэрэбел: оно "обеспечивало идентификацию 'нежелательных' элементов по таким важным, но тонким признакам, как речь, одежда, умение держать себя, внешний вид". К 1933 году, времени истечения полномочий Лоуэлла, доля евреев среди студентов сократилась до 15 процентов.

Эта система отбора кажется вам знакомой? В этом нет ничего удивительного: "Лига плюща" придерживается ее и по сей день. По мнению Кэрэбела, Гарвард, Йель и Принстон отнюдь не отказались от оценки характера абитуриентов после того, как еврейский вопрос потерял свою остроту. Они институционализировали ее.

В 1953 году Артур Хоу-младший возглавил приемную комиссию в Йеле и продержался на этом посту целое десятилетие. Кэрэбел описывает, что происходило за время его правления.

Приемная комиссия особенно высоко ценила так называемую мужественность. Один юноша поступил несмотря на то, что тест-прогноз академической успеваемости принес ему лишь 70 баллов. Комиссия пришла к выводу, что "в нем было что-то особенно мужественное, расположившее в его пользу как выпускников, так и преподавателей колледжа". Другому абитуриенту, способности которого к учебе были оценены как "весьма посредственные по сравнению со многими другими кандидатами", было отдано предпочтение перед абитуриентом с гораздо более высокими оценками и лучшими результатами экзаменов только на том основании, что, по мнению Хоу, "он более походил на настоящего парня". Йельский университет был до такой степени озабочен внешним видом своих студентов, что до 1965 года в обязательном для заполнения формуляре кандидаты должны были указывать свои физические данные. Йель ежегодно тщательно измерял рост своих первокурсников, с гордостью отмечая, какая часть из них была ростом в 6 футов и более5.

В Гарварде ключевой фигурой этого же периода был Уилбур Бендер. Как глава приемной комиссии он отдавал предпочтение "ребятам со спортивными интересами и способностями, обладающим физической силой, изяществом и умеющим координировать свои движения". Как рассказывает Кэрэбел, Бендер считал, что, если Гарвард будет по-прежнему проигрывать футбольные матчи, за ним закрепится репутация колледжа, "где нет корпоративного духа, хороших студентов, энергичной, здоровой общественной жизни", зато есть "засилье гомосексуалистов", "эстетов-декадентов" и "умников". Бендер постарался усовершенствовать систему отбора в Гарварде, настаивая на все более эффективной фильтрации нежелательных элементов, в особенности абитуриентов "гомосексуальной ориентации и лиц с серьезными психическими проблемами".

К 1960-м годам поступление в Гарвард превратилось в серию сложных алгоритмов. Для начала абитуриентов распределяли на двадцать две группы в соответствии с их "географическим" происхождением. Если абитуриенты из Эксетера и Андовера находились в одной категории, то выходцы из восьми штатов, на территории которых располагаются Скалистые Горы, - в другой. Затем начиналось изучение результатов собеседований, рекомендательных писем и вступительных работ самих кандидатов, которые оцениваются по шестибалльной шкале по четырем параметрам: личные данные, успеваемость, внеучебные занятия, занятия спортом. Реальное соперничество разворачивается между абитуриентами внутри одной и той же географической группы; таким образом, выпускники школ Бронкс Сайенс и Стайвесант ни при каких условиях не могут составить конкуренцию выпускникам школ Андовера и Эксетера. Еще более важным представляется то обстоятельство, что успеваемость стала лишь одним из четырех показателей, - так принижалась значимость интеллектуальных способностей. Занятия спортом вместо того, чтобы попасть в рубрику "внеучебных занятий", получили статус особого показателя. Это объясняет, почему даже теперь абитуриентов-спортсменов принимают в "Лигу плюща" в два раза чаще, чем всех остальных, несмотря на то, что по итогам теста SAT они уступают остальным в среднем на сто пунктов. Какой же показатель является самым главным? Это таинственная шкала "личных" качеств. По данным самого Гарварда, этот показатель дает более надежный прогноз о шансах на поступление, чем данные об успеваемости и академических способностях. В 1960-х годах абитуриенты, получавшие по этой шкале 4-6 баллов, проваливались в 98 случаях из ста. На долю же тех, кто получал высший балл - единицу - по этому показателю, приходилось всего 2,5 процента провалов. Когда в 1980-е годы отдел гражданских прав федерального министерства просвещения изучал обстановку в Гарварде, его чиновники обнаружили рукописные пометки на полях личных дел многих кандидатов. Вот одна из них: "Эта девушка могла бы стать одной из лучших в этом состязании, но по некоторым признакам она страдает застенчивостью". Другая гласила: "Кажется, немного поверхностен". На еще одном деле обнаружили помету: "Коротышка с большими ушами". Легко представить, как досье с такой характеристикой кладется в самый низ стопки.

Социологи проводят различие между профессиональными группами, образующимися в результате специальной подготовки и в результате отбора. Корпус морской пехоты, к примеру, является в значительной степени результатом подготовки, при нем нет огромной приемной комиссии, которая распределяла бы кандидатов по четырем особым группам в зависимости от их умственных способностей и "крутизны". Никто не сомневается в том, что любой человек, прошедший здесь базовый курс подготовки морского пехотинца, станет отличным солдатом. Модельное агентство, напротив, тщательно отбирает свой персонал. Вы не можете стать красивой женщиной, подписав контракт с агентством; агентство подписывает с вами контракт, потому что вы красивы.

В основе американского помешательства на "Лиге плюща" лежит уверенность в том, что университеты наподобие Гарвардского обеспечивают своих студентов социальным и интеллектуальным эквивалентом того тренинга, который проходят молодые люди в морской пехоте. Предполагается, что, обучаясь у всех этих выдающихся профессоров, общаясь со всеми этими студентами, стремящимися к знаниям и к успеху, защищая диплом в этом университете, молодые люди получат под сенью его славного имени такие преимущества, какие им не может дать ни один местный университет того или иного штата.

Сторонников этой точки зрения соблазняет простая мысль: если сравнить двух студентов одного и того же уровня, с одинаковыми результатами испытаний на SAT, и при этом один из них учится в Гарварде, а другой - в менее элитарном колледже, то через десять или двадцать лет питомец "Лиги плюща" будет зарабатывать намного больше денег, чем его менее удачливый сверстник.

Между тем чрезвычайное внимание, которое уделяют отбору кандидатов университеты "Лиги плюща", более роднят их с модельным агентством, нежели с корпусом морской пехоты; к тому же не стоит слишком доверять результатам сравнения двух студентов с якобы одинаковыми стартовыми условиями. Как мы можем быть уверены в том, что два студента одного и того же уровня, одинаково прошедшие испытания на SAT, действительно равны? Вполне возможно, что студент, поступающий в Гарвард, более амбициозен, энергичен и умеет производить на людей более благоприятное впечатление, чем студент, которого в Гарвард не принимают, и что именно эти качества помогают ему в дальнейшей карьере. Чтобы получить реальное представление о "Лиге плюща", скорее имеет смысл сравнивать студента элитарного университета и студента, принятого в этот же самый университет, но затем решившего перейти в менее элитарный. Три года назад экономисты Алан Крюгер и Стэйси Дэйл опубликовали результаты именно такого исследования. И они пришли к выводу, что при таком корректном сравнении говорить о более высоких доходах выпускников элитарных вузов не приходится.

"Для примера сравним Пенсильванский университет и Университет Пенн, - говорит Крюгер. - Эти два университета избирают многие, однако один из них входит в "Лигу плюща", а другой является университетом штата. Пенн гораздо более элитарный вуз. Если вы сравните студентов этих университетов, то увидите, что в семьях студентов Пенна доход выше. Но посмотрим на молодых людей, поступивших в эти университеты. Для этой категории лиц, похоже, нет особой разницы, поступаете ли вы в более элитарный вуз или нет. Наверное, вы полагаете, что более честолюбивый студент пойдет в Пенн, а менее честолюбивый - в Пенсильванский университет. И что тот, кто выберет последний, вероятно, чуть меньше уверен в себе, либо доход его семьи чуть меньше, чем у семьи того студента, который поступает в Пенн, и что оба этих фактора неизбежно скажутся негативно на его дальнейшей карьере. Однако на самом деле такой зависимости не существует".

Крюгер упоминает только об одном исключении: студенты из бедных семей, похоже, действительно выигрывают от поступления в университет, входящий в "Лигу плюща". На большинство же студентов тем не менее распространяется общее правило: толковые и трудолюбивые люди в конце концов преуспевают независимо от того, какой университет они закончили. У вас складываются хорошие отношения с людьми в Пенн; но и Пенсильванский университет достаточно велик и разнообразен, чтобы у вас сложились там хорошие отношения. Резюме, в котором указано, что вы закончили Пенн, открывает перед вами все двери. Но если вы достаточно хороши для того, чтобы попасть в Пенн, эти двери откроются для вас и без Пенна. "Я понимаю, - продолжает Крюгер, - почему родителей так волнует, в какой именно вуз поступит их чадо". "В среднем выпускники самых элитарных университетов зарабатывают примерно 120 тысяч долларов в год, в то время как выпускники чуть менее престижных вузов - 90 тысяч. Разница весьма существенна, и мне понятно, почему родители бьются за то, чтобы их дети поступили в лучший университет. Но я полагаю, что они приписывают влиянию университета многое из того, что студент уже приносит с собой в университет".

На смену Бендеру во главе приемной комиссии Гарварда пришел Фред Глимп, которого, как рассказывает Кэрэбел, особенно заботила проблема посредственных учеников. "В любой группе, независимо от ее способностей, всегда будет несколько слабых студентов", - написал однажды Глимп. "Каковы психологические последствия постоянного ощущения себя посредственностью в очень сильной группе? Существуют ли такие типы личности, которые позволяют человеку легко относиться к этому и спокойно учиться, оставаясь "серой лошадкой"? Глимп опасался, как бы у слабых студентов, имевшихся в каждой гарвардской группе, не выработался комплекс неполноценности. "Таким образом, - пишет Кэрэбел, - в Гарварде привилась известная, некоторые скажут печально известная, практика отбора 'счастливой посредственности'".

Не ясно, удалось ли Глимпу найти студентов, соответствовавших такому определению. В какой то момент (то было время поразительной честности) он даже задавался вопросом, не соответствует ли ему большинство "питомцев Гарварда". Однако Глимп обладал реализмом вожатого бойскаутов. Он безоговорочно верил в ту истину, которую позднее подтвердят Крюгер и Дэйл: характер и уровень учебной группы определяются в момент ее формирования. Если вы хотите, чтобы выпускники умели ставить перед собой высокие цели и добиваться их, вам нужно набирать именно таких людей; если вы хотите, чтобы даже слабые ученики умели добиваться успеха, вы должны найти людей, обладающих для этого необходимыми качествами.

Кэрэбел совершенно прав, считая 1920-е годы решающим этапом в формировании "Лиги плюща" в ее нынешнем виде. Она такова, каковы люди, которых допускают к элитарному образованию. Поэтому, когда Гарвард изменил свою точку зрения на необходимый ему контингент, изменился и он сам. К чему же привело это изменение - к лучшему или худшему?

После "еврейского кризиса" Гарвард, Йель и Принстон решили принимать таких абитуриентов, из которых могли вырасти самые успешные дипломированные специалисты. Высшая нормальная школа во Франции, Токийский университет в Японии и большинство других элитарных вузов мира считают своей задачей отбор лучших студентов, то есть стараются принимать абитуриентов, которые дают основания надеяться на максимальные результаты в учебе. Университеты "Лиги плюща" делают упор на характер и социальные качества абитуриента, утверждая, что им нужны студенты, которые сумеют добиться величайших успехов после окончания колледжа. Говоря о лидерах и лидерстве, администраторы "Лиги плюща" имеют в виду отнюдь не только блестящие успехи в учебе. "Должны ли мы стремиться к тому, чтобы отбирать из абитуриентов будущих отличников, или же наша цель должна состоять в том, чтобы отобрать из абитуриентов с вполне достаточными показателями успеваемости молодых людей, наделенных самыми разнообразными талантами, качествами, ценностными установками и жизненными принципами?" - вопрошал Уилбур Бендер. Ответ для него был очевиден. Если ориентировать приемные комиссии только на учет академических способностей, университет будет выпускать только книжных червей и кабинетных ученых. Это сделает его столь же социально аморфным и безответственным, как Чикагский университет (к этому вузу администрация Гарварда всегда относилась с предубеждением). "Для будущей карьеры или вклада в жизнь общества, - продолжал Бендер, - важны не столько приличные умственные способности или уровень в 550-600 баллов при прохождении SAT, сколько степень внутренней силы индивидуума".

Автор Сап-Са-Дэ (A.C.Grayling) Э.С.Грейлинг (Andrew Zolli) Эндрю Золли (Bernard Lietaer) Бернар Летьер (Bruce Tober) Брюс Тобер (Chip Morningstar) Чип Морнингстар (Christopher Lydon) Кристофер Лайдон (Clay Shirky) Клэй Ширки (David Kushner) Дэвид Кушнер (Doc Searls and David Weinberger) Док Сирлз и Дэвид Уайнберг (Douglas Rushkoff) Дуглас Рашкофф (Eric Flint) Эрик Флинт (Eric Schmidt) Эрик Шмидт (Gregory Benford) Грегори Бенфорд (Henry Jenkins) Генри Дженкинс (James C. Bennett) Джеймс Беннетт (James F. Moore) Джеймс Ф. Мур (Jane Austen Doe) Джейн Остен Доу (Janis Ian) Дженис Иэн (John F. Burns) Джон Ф. Барнс (Joshua Kurlantzick) Джошуа Курланцик (Karlin Lillington) Карлин Лиллингтон (Katharine Mieszkowski) Кэтрин Мешко

Изъяны этого подхода вполне очевидны. Мы полагаем, что интеллектуальные достижения являются самым верным и высшим показателем достоинств учащихся. Критерии селекции, которых придерживается "Лига плюща", по сути своей весьма субъективны и неопределенны, не говоря уже о том, что по своему происхождению они весьма сомнительны. К чему придавать такое значение особенностям характера и спортивным навыкам? Представление о том, что "способность гонять мяч, бить по нему ногой или рукой является законным критерием отбора студентов в наши лучшие университеты, занимающиеся научными исследованиями", - пишет Кэрэбел, - наверняка вызывает смех в большинстве стран мира. В то же самое время, когда Гарвард занимался созданием чрезвычайно сложной и изощренной системы приемных испытаний, нью-йоркский Хантер?колледж предлагал абитуриентам сдавать только один экзамен, по результатам которого пятьдесят человек, сдавших его наиболее успешно, зачислялись. Трудно представить себе более объективную и более прозрачную процедуру приема.

Чего же добился Хантер-колледж, ориентируясь исключительно на академическую успеваемость? В 1980-х годах небольшая группа исследователей проанализировала выпускников Хантера, окончивших курс между 1948 и 1960 годом. Эта группа студентов в свое время имела средний показатель 157 в тесте на IQ (при допустимой погрешности в 3,5 пункта), что в любом случае считалось одним из лучших мировых показателей для учащихся. В своей последующей карьере эти люди не добились столь же выдающихся результатов. "Хотя большинство опрошенных были людьми успешными, вполне довольными своей судьбой, - заключают авторы, - среди них не было знаменитостей, а имена только одного или двух из них были нам хоть как-то знакомы". Исследователи потратили уйму времени, пытаясь понять, почему карьерные результаты выпускников Хантера оказались столь обескураживающими, и пришли к выводам, весьма схожим с идеями Уилбура Бендера. Интеллектуальная одаренность ребенка является не слишком надежным залогом его успеха в будущей жизни, - решили они. Такие факторы, как мотивация и навыки правильного поведения в обществе, возможно, играют куда большую роль. Вероятно, предполагают они, "не умея и не стремясь принадлежать к национальной или мировой элите, выпускники Хантера решили довольствоваться относительно благополучной и относительно успешной жизнью". Конечно, для вуза совсем неплохо, если множество его выпускников становятся относительно благополучными и успешными людьми. Но Гарварду этого было недостаточно. Он стремился готовить "звезд". Бендер и его коллеги осознавали, что если стремиться именно к этой цели, то модель "лучший студент" не срабатывает.

Но есть и другой пример: большинство элитарных юридических вузов следуют именно этой модели. Вот почему они уделяют такое внимание результатам теста LSAT6 Между тем нет никаких оснований считать, что показатели по этому тесту определяют уровень будущего адвоката. В рамках недавно осуществленного исследовательского проекта, финансировавшегося Советом по приему в школы права, Шелдон Зедек и Марджори Шульц из Университета Беркли определили 26 профессиональных качеств, необходимых, по их мнению, адвокатам. В их числе - способность к практическому суждению, преданность делу, умение проводить юридическое расследование, умение задавать вопросы, вести переговоры, умение находить выход из критической ситуации и т.д. При этом LSAT учитывает только некоторые из них. Юридический вуз, который нацелен на подготовку лучших юристов, должен организовывать процесс приема совсем не так, как тот юридический вуз, который хочет иметь лучших студентов-правоведов. Но, может быть, мы предпочли бы, чтобы по крайней мере некоторые юридические вузы озаботились в большей степени подготовкой лучших адвокатов, чем подбором лучших студентов? Однако поиск будущих лучших адвокатов неизбежно сопряжен с субъективизмом, поскольку, например, такое качество, как преданность делу, не может быть фиксировано с такой же точностью, как успеваемость по тому или иному учебному предмету. Субъективность в приеме - это не только повод для дискриминации; в лучшие времена она служила также средством получения желаемого социального продукта. Первый чернокожий капитан футбольной команды Йеля - человек по имени Леви Джексон - окончил университет в 1950 году. Джексон был весьма популярен в университете. Он стал одним из ключевых менеджеров Форда и сумел уговорить компанию принять на работу тысячи афро-американцев после волнений 1967 года. Когда Джексона принимали в тайное элитарное общество "Череп и кости", он шутил: "Если бы мое имя было моей фамилией, я бы никогда не удостоился этой чести". Он был прав. Та же самая политика негласного контроля, к которой некогда прибег Йель, чтобы не допустить в свои стены евреев, была использована для того, чтобы открыть туда доступ людям вроде Леви Джексона.

В 2001 году в книге "Игра жизни" Джеймс Л. Шулман и Уильям Боуэн (бывший президент Принстона) проделали огромную работу, проанализировав статистические данные предпочтений, оказываемых спортсменам при приеме в элитарные университеты. Эта тема стала притчей во языцех. Шулман и Боун показывают, что спортсмены пользуются значительными и все более существенными преимуществами по сравнению со всеми остальными абитуриентами. В то же время бaлл GPA7 и SAT у них значительно ниже, чем у их сверстников. За последние двадцать лет показатели их успеваемости ухудшились, и они теперь стремятся сами обособить себя от других, рассуждая о своей особой "физической культуре", отличной от культуры остальных студентов колледжа. Шулман и Боуэн считают постыдным то преимущество, которым пользуются спортсмены при поступлении в "Лигу плюща".

Примерно в середине своей книги Шулман и Боуэн знакомят нас с тем, что считают своим "поразительным" открытием. Мужчины-спортсмены, несмотря на более низкие результаты сдачи SAT, а также на то, что многие из них принадлежат к этническим или религиозным меньшинствам и более бедным социально-экономическим группам, чем другие студенты, оказывается, зарабатывают существенно больше, чем их сверстники. Судя по всему, они находят высокооплачиваемую работу в секторе финансовых услуг, где преуспевают благодаря своим жизненным установкам и психологическим особенностям. Они приводят следующий хрестоматийный пример: "Одна из таких особенностей - драйв, сильнейшее желание преуспеть и упорное стремление достичь цели, независимо от того, идет ли речь о том, чтобы выиграть матч или заключить выгодную сделку. К тому же спортсмены, как правило, энергичнее обычных людей, поэтому они оказываются способными к тяжкому труду на протяжении длительных промежутков времени, а именно этого требует от своих молодых сотрудников инвестиционный банк в критические периоды анализа предполагаемых сделок. Кроме того, спортсмены проявляют высокую степень готовности к конкуренции, отличаются открытостью и способностью работать в коллективе (выступать в команде)".

Шулман и Боуэн стремятся доказать, что отношение элитарных колледжей к спортсменам есть не что иное, как извращение идеалов американского элитарного образования, но дело в том, что они превратно истолковывают эти идеалы. "Лига плюща" с удовольствием принимает в свои ряды среди прочих и таких студентов, которые после окончания университета будут зарабатывать большие деньги. Как говорится, настоящий выпускник Йеля - это тот человек, который может добраться от Нью-Хэйвена до Уолл-стрит.

Однажды мне довелось разговаривать с человеком, работавшим на рекламное агентство, связанное с одной из крупных фирм - производителей престижных автомобилей. Он выказал обеспокоенность тем, что новая серия недорогих автомобилей, производимых его клиентом, раскупается главным образом чернокожими женщинами. Он настаивал на том, что расизм ему чужд. Дело было в самом факте. Чернокожие женщины могли нанести непоправимый ущерб престижу марки его клиента, а он должен был защитить его от подобных социально нежелательных издержек.

В принципе та же самая проблема волнует и администраторов, контролирующих доступ в "Лигу плюща". Их бизнес - элитарное образование. "Избранные" - в конечном счете реальное доказательство того, что усилия менеджеров из Кембриджа, Нью-Хэйвена и Принстона за последние семьдесят пять лет были не напрасны. В 1920-е годы, когда Гарвард пытался выяснить, как много евреев проникло в его стены, приемная комиссия изучала личные дела студентов и распределяла "заподозренных" в еврействе студентов по категориям j1 ("бесспорный еврей"), j2 ("по некоторым признакам может быть отнесен к евреям"), j3 ("не исключено, что еврей"). В современном мире брендов это называется классификацией клиентов. Хотя во время Второй мировой войны приток абитуриентов и финансов сократился, Йель продолжал отвергать кандидатов евреев, даже если они соответствовали всем его академическим требованиям. Кэрэбел пишет, что, "говоря на языке социологии, Йель счел свой символический капитал еще более ценным, чем капитал экономический". Ни один толковый менеджер солидной фирмы не пожертвует ее репутацией ради краткосрочной прибыли. Руководители приемных комиссий Гарварда весьма опекали детей выпускников этого университета, которых они трогательно называли "наследственным достоянием". Например, в 1985-1992 годах детей выпускников в Гарвард принимали в два раза чаще, чем абитуриентов, которые не были спортсменами и не принадлежали к "наследственному достоянию", и это несмотря на то, что практически по всем ключевым показателям дети выпускников отставали от своих сверстников. Кэрэбел считает, что эта практика "в лучшем случае игнорировала реальные заслуги людей, а в худшем - оборачивалась настоящей коррупцией". Однако солидные фирмы заботятся о вознаграждении постоянных клиентов. Гарвард хочет иметь хороших выпускников, а в эту категорию входят и те из бывших студентов, которые в дальнейшем жертвуют университету солидные суммы и сохраняют лояльность по отношению к нему. А если вы хотите иметь щедрых и лояльных выпускников, заботящихся о ваших интересах, вы должны вознаграждать их. А разве сказочные суммы, пожертвованные Гарварду его бывшими студентами, не являются одной из причин того, что многие люди так стремятся поступить в этот университет? Нескончаемая борьба за поступление в вуз в Соединенных Штатах связана с мнением, что людям, по той или иной причине не попавшим в Гарвард и подобные ему университеты, наносится ущерб, моральная травма. Если вы больны, а больница захлопывает перед вами свои двери, она тем самым наносит вам ущерб. Но элитарный колледж - не больница, а люди, не сумевшие поступить туда, - не больные. Элитарные вузы, как и известные бренды, являются материализацией категории эстетического порядка - изощренно выстроенной фантазии на тему "Что значит принадлежать к элите?", и они всегда заботились о том, чтобы эта фантазия не потеряла своей привлекательности.

В 1980-х годах, когда Гарвард обвиняли в ужесточении негласных квот на доступ выходцев из стран Азии, в его защиту говорилось, что он отдает предпочтение детям своих выпускников и спортсменам и что в этих условиях говорить о какой-то дополнительной дискриминации азиатов не приходится. Но основы существования Гарварда были бы подорваны, если бы он никому не отдавал особых предпочтений. Если бы в Гарварде училось слишком много азиатов, он не был бы Гарвардом, точно так же, как он не был бы Гарвардом, если бы в нем училось слишком много евреев, "голубых", "розовых", а также коротышек с большими ушами.

Опубликовано 10 октября 2005 года
Перевод Сергея Карпа

Примечания:

1 В Новой Англии и в других штатах восточного побережья США существуют всемирно известные университеты - Йельский, Гарвардский, Мэрилендский и другие, своей организацией и традициями напоминающие английские. Эту группу университетов называют "Лигой плюща". Элита Америки в основном рекрутируется из их выпускников. - Прим. перев.

2 Scholastic Aptitude Test (SAT) является одним из основных требований при поступлении в американский вуз сразу после школы.

3 Гарвардский университет находится в г. Кембридж (штат Массачусетс). - Прим. перев.

4 Harvard. - Прим. перев.

5 182,88 см. - Прим. перев.

6 Law School Admission Test (LSAT). - Прим. перев.

7 Результат умножения оценки знаний студента на фиксированный университетом рейтинг сложности предмета. - Прим. перев.