Насколько нынешняя школа является действительно современной? Что в ней устарело, а что требует сохранения? И как все это отражается на жизни нашего общества? На эти и многие другие вопросы "Русский журнал" попросил ответить научного руководителя Федерального института развития образования Евгения Сабурова.

Нужны новые формы

"Русский журнал": Сегодня много говорят о необходимости новых технологий в образовании. Самым модным стало слово "инновации". Насколько вы разделяете эту точку зрения?

Евгений Сабуров: Сейчас действительно встал вопрос о том, что действующие образовательные технологии не соответствуют новым требованиям общества, экономики. Они устарели. Дело в том, что они возникли довольно давно и являются гениальным изобретением религиозного энтузиаста Яна Амоса из Коменя.

РЖ: Он больше известен как Ян Амос Коменский...

Е.С.: В России, по неграмотности, Коменский воспринимается как фамилия. На самом деле это просто деревня Комень. Ян Амос Коменский, как его называют, в свое время придумал действительно гениальную вещь: поделил знания на предметы, придумал классно-урочную систему. И мы до сих пор этим пользуемся. Но главным его изобретением стали педагогические методики, которые лежат в основе образовательных технологий. Они позволяют любому человеку учить. Благодаря открытиям Коменского всю Европу охватило массовое образование. И, как следствие этого, - люди начали переезжать с места на место, появилась возможность выбора профессии. До этого все занимались тем же, чем их родители.

Это, пожалуй, одно из немногих организационных изобретений человечества, которое держится столько времени. Но, воздав должное такой системе, нужно признать, что сейчас она не работает. Интересно, что, если посмотреть на любые предложения инновационного характера по изменению образовательных технологий, в них всегда содержится призыв сократить ту часть образования, которая связана с классно-урочной системой, и расширить ту, которая приходится на дополнительное, внесистемное образование.

РЖ: Это и есть попытка отказаться от системы Коменского?

Е.С.: Это говорит о том, что классно-урочная система с некоторыми вещами не справляется. И что неплохо было бы ее хоть как-то потеснить. Такого мнения придерживается и руководство Министерства образования. Когда туда пришли новые люди, возникло предложение, записанное в концепции программы развития образования, сократить хотя бы на 25% то, что относится к классно-урочной системе, и за счет этого расширить дополнительное, индивидуальное образование.

РЖ: Однако ничего этого не произошло.

Е.С.: Естественно, это очень сложно. И прежде всего из-за того, что люди не хотят отказываться от старых рутин. И кадровый корпус не готов к этому. Раздались недобросовестные голоса, которые тут же сказали: вот, хотят загубить наше лучшее в мире образование, выкинуть часть материала, чтобы дети не знали, что крокодил несет яйца. Люди сопротивляются так, потому что их призывают обучаться чему-то новому, не тому, что они привыкли делать много лет.

РЖ: А в случае перехода на новую систему преподавания действительно необходимо переобучение учителей?

Е.С.: Необязательно. Не надо ничего изобретать. В мире наработано достаточно много материала для того, чтобы такой переход был мягким. Во многих школах (не только московских) давно применяются новые технологии. Но это делается полулегальным способом... В результате со стороны методистов (т.е. неудачливых учителей, которых поставили следить за удачливыми учителями) все время возникают претензии, вплоть до санкций материального характера.

Есть еще одна группа лиц, которая будет противостоять этому переходу: авторы учебников. Это очень сильное лобби, которое фактически диктует базовый учебный план и сопротивляется любым нововведениям.

РЖ: Сокращение обязательного материала и расширение возможностей дополнительного образования позволит школьнику больше заниматься тем, что ему интересней. Возникнет некоторая свобода выбора предметов, спецкурсов...

Е.С.: Там действительно большая свобода выбора, Но главное, что это - другие технологии. Они больше основаны на самостоятельном труде. Это не повторение того, что сказал учитель, а собственный поиск.

Как школьники обсуждали городской бюджет

Е.С.: Новых технологий достаточно много. И они разные. Допустим, такой простой пример: астрономия в последнем классе - это час в неделю (в одно ухо влетает, в другое вылетает). Что делает в своей школе Ефим Рачевский? Он не преподает астрономию, а "копит" эти часы и в хорошую погоду вывозит детей в Подмосковье (он там купил детский садик). Дети смотрят на звезды, и две недели им рассказывают про астрономию. Это запоминается навсегда.

РЖ: Но не каждый директор школы может купить детский садик; не всякий пойдет на такие радикальные нововведения...

Е.С.: А что здесь сложного? Надо смело пойти против классно-урочной системы. То удовольствие, которое доставляет такая астрономия, и полученные в итоге знания значат неизмеримо больше.

Или что делает другой директор школы, Рывкин, при изучении истории, обществознания? Он снимает детей с уроков, делит их на группы, ставит перед ними некоторую задачу. Они группами ее решают, а потом докладывают эту проблему друг другу, спорят. В итоге ребята делают так называемую общую свертку. Получается такой коллективный проект. Или - устраивают диспут по поводу русской революции, где все выступают от лица разных партий, представляют свои программы, доказывая, почему они - лучшие...

В школе у того же Рывкина с помощью Института экономики города прошло чтение городского бюджета. Дети рассуждали, что такое налоги, куда они идут, на что тратятся деньги в городском бюджете.

Они провели такие же игры в подмосковном Воскресенске, в Тольятти, Ярославле, Новочеркасске и ряде других городов. В Воскресенске на этом мероприятии присутствовали представители местной власти. Дети стали им говорить: так вы, оказывается, наемные работники, существующие на деньги наших родителей? Местная власть отвечала: да. Дети быстро разобрались, что такое налоги, откуда они берутся, что забирает область, а что - Федерация, на что можно тратить деньги.

РЖ: Думаю, руководство области не в восторге от таких "детских" игр.

Е.С.: Сначала они немножко испугались, а потом поняли: это те самые граждане, с которыми можно и нужно говорить. И под конец - просто вступили в контакт друг с другом. В Новочеркасске, например, ребята выясняли, почему городские власти все-таки кладут металлические, а не современные пластмассовые трубы в городских коммуникациях. При разговоре присутствовали не только школьники, но и студенты первых курсов местных вузов, которые очень настаивали на реформе ЖКХ.

В Ярославле подростки тут же спросили, каким образом им достать устав товариществ собственников жилья. Потом они рассказывали родителям о том, как проходила игра. И те серьезно заинтересовались этим вопросом.

Хотя по закону каждый город публикует в газетах свой бюджет, никто его не читает. Когда идут выборы, никто не понимает, за что он голосует и что собирается делать мэр. А между тем чтение бюджета - совершенно необходимая вещь.

Так вот, я утверждаю, что дети, прошедшие через эту игру (а она длилась пять дней), прошли курс обществознания, в отличие от тех, кто присутствовал на уроках и слушал слова учителя о налогах или о том, какие существуют социальные нужды...

Такое понимание общественной жизни через собственные интересы, через интересы родителей - это технология, несравнимо более эффективная, чем классно-урочная система.

Что делать

РЖ: Все это замечательно, но вы сами сказали, что для таких радикальных перемен нужна законодательная база, иначе система не заработает. Всегда найдутся люди, которые будут мешать.

Е.С.: Безусловно, нужны организационные и экономические изменения. И прежде всего - в финансировании обязательного и дополнительного образования. Сегодня все сделано так, что дополнительное образование крайне невыгодно. Его финансируют очень плохо. Нужно изменить организационно-экономический механизм, чтобы он способствовал развитию индивидуальной траектории обучения.

Формы, которые сейчас разрабатываются (в частности, автономного учреждения), - это огромный сдвиг в этом направлении. Но тут есть свои проблемы. Нормативно-подушевое финансирование должно быть распространено и на дополнительное образование, как это происходит в Тверской области. Кроме того, нужны механизмы поддержки детей из малообеспеченных семей - для того, чтобы они могли ходить в какие-то платные кружки.

РЖ: Если уйти от классно-урочной системы и больше внимания уделять такой самостоятельной деятельности детей, о которой вы рассказывали (когда школьники изучают "обществознание", обсуждая с чиновниками жизненно важные проблемы), это быстрее приведет к формированию того, что называется гражданским обществом...

Е.С.: Совершенно верно, но гражданское общество заклинаниями не воспитывается, оно воспитывается реальной работой в собственном подъезде. Я подробно остановился на обществознании, но точно так же можно рассказать и о других так называемых дисциплинах, которые современная наука уже давно не числит отдельными предметами.

РЖ: Тут вас сразу заклюют учителя-предметники, которые против интегрированных курсов.

Е.С.: Заклюют меня прежде всего авторы учебников. Это их незыблемая позиция. Учебники и школьные стандарты, как правило, либо создают, либо пристально экспертируют довольно крупные ученые из большой Академии. Они хотят, чтобы из школы выходили их преемники. Но ведь учеными становятся немногие. А учебник сегодня делается в расчете на это меньшинство.

Нынешние учебники не рассчитаны на массовую школу. И против интегрированных курсов, естественно, выступают те, кто заинтересован в притоке научных кадров. Единственное, к кому не обращаются по этому поводу, - это ребенок. Вот на него плевать хотели.

Я не могу забыть спор по поводу стандарта по литературе ХХ века. Тогда сцепились две политические группы. Одна хотела втиснуть в программу "Тихий Дон", а другая - "Доктора Живаго". Компромиссное решение было найдено "гениальное" - включить и то, и другое.

Это полное вранье: совершенно понятно, что ребенок читать этого не будет. Просто к литературе отнеслись как к иллюстрации истории. При этом две эти группы придерживались разных взглядов на историю. К литературе это никакого отношения не имеет, а над ребенком это просто издевательство. То же самое можно сказать о школьном сочинении.

РЖ: Вы считаете, что сочинение не нужно?

Е.С.: Еще Влас Дорошевич писал по поводу школьных сочинений, что это бумага, которую надо уметь писать. И в России всегда были специалисты по написанию таких бумаг. Как известно, Короленко получил "неуд" за сочинение, которое он написал для своей внучки. Сейчас наиболее передовые учителя стараются бороться с сочинениями, это очень здорово. Наконец-то поняли, что это лицемерие надо убрать. Сочинение не имеет отношения к преподаванию литературы.

Литературу не нужно преподавать в школе

РЖ: А как, по вашему мнению, нужно преподавать литературу в школе?

Е.С.: Я не знаю, надо ли преподавать ее вообще; есть страны, где литературу в школе не изучают. И все нормально.

РЖ: Но у нас великая литературоцентричная страна...

Е.С.: А зачем в школе русская литература? Если для того, чтобы национальную гордость подпитывать, то мне это не нравится. Литература - это и не иллюстрация истории.

На самом деле преподавание литературы в нашей стране имеет очень большой смысл, но цель преподавания лежит совершенно в другой плоскости.

У нас плохая демографическая ситуация. Возник такой термин в демографии - "русский крест". Это пересечение кривых рождаемости и смертности. У нас они пересеклись и расходятся все дальше в самом нехорошем направлении. Выбытие - это в основном мужики вполне активного возраста, 45-55 лет, - идет из-за наших национальных пороков. Речь не только о том, что они спиваются. По пьяни происходит множество несчастных случаев, убийств.

Но бороться с пагубными пристрастиями - это почти безнадежная вещь, и это - забота правоохранительных органов. А вот воспитывать благие пристрастия, которые противостояли бы пагубным и давали бы возможность человеку жить с каким-то смыслом, - дело образования. В экономике различают благие и пагубные пристрастия, а в педагогике - нет. В педагогике любая зависимость считается плохой. Это безобразие! Человек всегда зависим, у него всегда есть пристрастия. В экономике их различают довольно серьезно. Считается, что пагубные пристрастия - это те, которые не требуют первоначальных затрат или требуют очень маленьких затрат, но каждая последующая доза наслаждения достигается все с большими и большими затратами. Классический пример - это наркоманы, где затраты в конечном итоге равны человеческой жизни.

Благие пристрастия - это пристрастия, которые требуют серьезных усилий на первоначальном этапе для того, чтобы получать удовольствие от них. Но дальше каждая последующая доза наслаждения достается все меньшими и меньшими затратами.

Например, это слушание серьезной музыки. Первоначально оно требует большого напряжения, понимания, обучения. Это достигается в процессе образования. В дальнейшем человек уже идет на любой концерт вооруженным: он прекрасно понимает, что происходит, и получает огромное удовольствие. Благие пристрастия не могут быть добыты иначе, как путем образования (самообразования, образования во внесистемных формах, образования в школе). Если мы посмотрим на Соединенные Штаты Америки, то они сделали упор на музыку. Американская музыка - это вовсе не рэп: если вы садитесь в машину к американцу, то он, как правило, слушает достаточно серьезную симфоническую музыку. В школах - симфонические оркестры.

В нашей стране нет массовой традиции, связанной с музыкой или с живописью, но у нас есть традиция, связанная с литературой. Именно литература могла бы послужить базой для возникновения благих пристрастий. А преподавание литературы могло бы показать школьникам, как можно получать наслаждение не от водки, не от наркотиков, а от такой, в общем-то, замечательной штуки, как чтение.

РЖ: Но как тогда нужно преподавать этот предмет?

Е.С.: Целью преподавания литературы может быть только наслаждение, получаемое от чтения. Есть масса замечательных учителей, которые именно так и делают. Но тогда не нужен список произведений, которые обязательно надо пройти. Не нужны методические указания: кто положительный, кто отрицательный и о чем это произведение.

РЖ: Но как-то сориентировать-то человека нужно? В какое время эта вещь написана...

Е.С.: Давать сведения о том или ином произведении или авторе можно. Но уже после того, как школьник получил удовольствие от прочтения стихотворения или рассказа. Я не считаю, что требуется что-то большее.

Мы неплохо умеем преподавать литературу XIX века, но она очень далека от нас. И не умеем преподавать литературу ХХ века. Я как-то на обсуждении стандартов по литературе задал глупый вопрос: как получилось, что лучший русский роман - "Петербург" Белого - не изучается в школе?

РЖ: Вы всерьез думаете, что его можно пройти в школе?

Е.С.: Уверен в этом. Мне тут же ответил академик, что учитель не только преподавать, но прочесть этот роман не сможет...

РЖ: Я убеждена: чтобы понять "Петербург", нужно обязательно рассказать школьникам о символистах, об Андрее Белом. Иначе читать "Петербург" бессмысленно.

Е.С.: То, что вы сказали, не соответствует действительности. Во-первых, втискивание произведения в какую-то литературоведческую схему не имеет никакого отношения к произведению. Второе: дети наши умнее и раскованнее нас. Я утверждаю, что "Дворянское гнездо" понять значительно труднее, чем "Петербург". Говорю это из опыта

Если мы хотим, чтобы дети научились наслаждаться литературой, то здесь не исторические сведения нужны, а первосортная, наиболее приближенная к современности литература.

РЖ: Кого вы считаете нужным изучать?

Е.С.: Я знаю, что "Школа для дураков" Саши Соколова очень здорово пошла в школах. Ко всему прочему она имеет серьезный воспитательный аспект, поскольку отношение к инвалидам и людям с проблемами - больное место у нас в стране. Пускай учитель сам выбирает, что читать. Я видел, как ребята изучали Леонида Добычина. Дмитрий Сергеевич Лихачев когда-то сказал: читайте Добычина, это одна из вершин русской литературы, лучший рассказчик ХХ века. Наш мостик к Джойсу.

И я видел, с каким удовольствием дети читали Добычина. Как они по его рассказам рисовали карту Брянска (английские и ирландские исследователи рисовали так карту Дублина по "Улиссу").

РЖ: Допустим. Но как при таком подходе быть с экзаменами?

Е.С.: А зачем вам нужны экзамены?

РЖ: По литературе не нужны?

Е.С: Можно ли оценивать такую компетентность, как удовольствие от чтения? Вроде можно. Сейчас психология и педагогика стоят на очень высоком уровне. Но это не мой вопрос. Я уверен, что нужно воспитывать наслаждение, благие пристрастия. Это лучшее лекарство от водки и от того, что у нас творится.

РЖ: Но у наслаждения чтением в XXI веке очень много конкурентов - интернет, рок-музыка, клубы, в которые ходят подростки, чтобы послушать любимые группы. Трудно будет сделать так, чтобы чтение превалировало.

Е.С.: Я вовсе не считаю, что чтение должно превалировать. Если будет превалировать копание в огороде - ничего страшного. Это все равно благое пристрастие. Я говорю, что с чтением у нас есть некий инструмент в руках, традиционный для России. Получать наслаждение от чтения - это нормально.

Главное - психология успеха

Е.С.: Надо четко сказать, что цель школы - это не только подготовка человека к трудовой деятельности. Наши рабочие делают свое дело не хуже, чем пролетарии других стран. Но у нас очень сужено понятие успешности. Понятие успеха сводится к тому, что это либо Нобелевская премия, либо президент страны, либо миллиардер. И тут возникает проблема: если существует такое узкое понятие успеха, значит, мы воспитали страну неудачников. А от чувства неудачи начинается пагубное потребление.

РЖ: Что это такое?

Е.С.: Мы не воспитываем потребителя. Не воспитываем широкое понятие успеха. Было бы нормально убедить человека: если у тебя хорошая семья, ты зарабатываешь достаточно на жизнь, копаешься в огороде - значит, у тебя все в порядке. Нет, мы ему говорим: ты вот посмотри на соседа, он - первый, а ты - неудачник. Людей, живущих простыми радостями, в советское время называли мещанами. А на самом деле это средний класс, основа страны.

В Европе, в Германии очень богатых людей воспринимают как ненормальных: на жизнь столько денег не нужно, а он по 16 часов работает, нервничает, инфаркты получает. А у нас только к такому идеалу и стремятся. К Абрамовичу в Англии относятся весьма иронически.

В Англии обычным университетам очень сложно набрать студентов. Конечно, речь не идет об Оксфорде. Но в Оксфорд идет меньшинство. Обычный же англичанин рассуждает так: зачем я буду пять-шесть лет мучиться, не зарабатывать нормальных денег, не заводить семью. А тут - сел за баранку, домик в рассрочку купил, женился и живи себе в свое удовольствие. Такого расширенного понятия успеха и такой опоры на средний класс у нас нет.

Обычные люди должны чувствовать собственную значимость и получать удовольствие от жизни. Эту потребительскую часть человеческого капитала мы в школе не воспитываем.

РЖ: В нашей школе детей не поощряют к успеху. Их в основном ругают...

Е.С.: Да. С первого класса детям говорят: ты - дурак, а ты - хороший. Это надо прекратить.

Когда ребенка хвалят за то, что он из бумаги хорошо вырезает самолетики, - это правильно. И не нужно говорить, что он - бездарность, если он не успевает, допустим, в естествознании... Ему нужно помогать ориентироваться в жизни и радоваться жизни. Тогда мы будем иметь совершенно другую страну.

Существование нормального среднего класса связано с расширением понятия успешности. А понятие успешности и благих пристрастий без образования недостижимо. Воспитание радости, успеха, благих пристрастий - все это по силам образованию.

Беседовала Наталья Иванова-Гладильщикова