Если в первой половине января театральные критики еще могли обходиться без премьер, вспоминая предновогодние или подводя итоги года, то к концу месяца им совсем стало нечего делать. Новинок почти нет, а те, что все-таки появляются, - из разряда проходных или вовсе такие, о каких критика предпочитает помалкивать. Но, что сделаешь - зарплату платят, значит, надо о чем-то писать. Так что в январе самая невзрачная премьера или забубенные гастроли антрепризы могли рассчитывать на "широкую" прессу. Не знаю, правда, стоило ли им этого добиваться - ласковых слов даже на безрыбье никто не обещал.

Таким образом, в январе среди замеченных критиками премьер оказались "Школа любви" в театре Армии, "Случай" в Сатириконе, "Живи и помни" и "Река с быстрым течением" в МХТ.

"Школу любви", которую Андрей Житинкин поставил по знаменитой лет тридцать назад пьесе "Гарольд и Мод" в качестве бенефиса Людмилы Касаткиной, критики дружно разругали за халтурность. Больше всего, конечно, досталось режиссеру, который бросил среди кадок с фикусами на произвол судьбы плохо помнящую свою роль пожилую актрису и беспомощного молодого актера Анатолия Руденко, которым надлежало сыграть экстравагантную и захватывающую любовь 80-летней старухи и мальчишки.

К постановке Владимира Петрова по распутинской повести "Живи и помни" отнеслись благосклоннее. Вспоминали о том, как совсем недавно не удалась в МХТ "юбилейная" постановка на ту же военную тему - "Возвращение" по Платонову. Новый спектакль признавали за простоту и актерскую точность, особенно, хоть и сдержанно, хваля исполнителей главных ролей - Дарью Мороз и Дмитрия Куличкова, игравших солдата-дезертира и его жену. Но все же, для чего именно сегодня театр вдруг взялся за Распутина, - ответить никто не брался.

Главным режиссером января неожиданно стала актриса и педагог Марина Брусникина, выпустившая в этом месяце целых две премьеры: в том же МХТ сыграли "Реку с быстрым течением" по Владимиру Маканину, а в "Сатириконе" - "Случай" по Гольдони. "Река..." вышла вполне ожидаемой, работа с прозой составляет для Брусникиной основу репутации, благодаря которой и в МХТ из ее спектаклей на Малой сцене составляется целый репертуарчик ( "Белое на черном", "Пролетный гусь", "Сонечка" и др.), и по всей стране немало идет ее "хоровых" спектаклей, где артисты больше "озвучивают", чем разыгрывают на сцене отечественные чувствительные романы и повести.

Со "Случаем" вышло иначе: тут Брусникина работала с классической пьесой. Она перенесла на профессиональную сцену дипломный спектакль своих учеников из Школы-студии МХТ, студентов курса Константина Райкина, недавно в полном составе принятых в "Сатирикон". Студентам повезло - внутри немаленькой труппы им дают существовать автономно, выходя на сцену сразу всей компанией (а "Случай" - уже четвертый спектакль, целиком рассчитанный на райкинский курс). Это, конечно, дает им большую фору во мнении зрителей: в своей команде легко сохранять студенческий драйв, быть молодым, красивым да веселым, носиться по сцене колбасой, лихо отплясывать и со смаком целоваться (а никаких других задач перед ними пока и не ставят). Пользуясь этим, ставит и Брусникина забавную гольдониевскую историю про бедного офицера, влюбившегося в богатую девушку и с помощью маленьких хитростей и счастливых случайностей добившегося отцовского разрешения на брак. В результате на сцене, все декорации которой состоят из трех дверей, молодые актеры только и делают, что носятся или приплясывают. Трюк придуман один, но на все случаи: артисты, будто слепые, беспрестанно с размаху стукаются о притолоки и закрытые двери. А когда все же выходят вон, то грохот каждый раз стоит такой, будто с лестницы упал шкаф с посудой. И возвращаются с увечьем - гипсом или пластырем. Так что к счастливому финалу все участники "Случая" уже загипсованы до ушей. Но при всей суматохе зрелище получается бессмысленное и не смешное, так что и эту премьеру в список удач сезона никак не поставишь.

Кроме унылого посещения кислых новинок, у критика есть и второй способ употребить пропадающее в январе театральное время - сходить на те премьеры, которые по каким-либо причинам пропустил в первой половине сезона, и, судя по всему, напрасно. Таких спектаклей мне удалось посмотреть два: "Одолжите тенора" в театре имени Пушкина (в рейтинге, который проводит среди московских критиков сайт "Театральный смотритель", он занимает 12 место в текущем сезоне). И "Док.тор" в Театре.doc (соответственно, 7 место).

"Одолжите тенора" по типичной бродвейской комедии положений никому у нас не известного Кена Людвига оказался представлением по-своему уникальным: явно коммерческий спектакль был не то, чтобы расхвален, но, во всяком случае, одобрен всей столичной критикой. И действительно, хоть такие комедии - главный хлеб для театра (а антрепризы практически ничего другого и не ставят), но смешных и не пошлых постановок по ним увидеть практически невозможно. Разве что старый, но до сих пор исправно кормящий МХТ, "#13", который и поминали в рецензиях на "Тенора..." все критики. В этих двух комедиях, действительно, есть общее: и гостиничный номер, где происходит действие, и мнимый труп, из-за которого завертелась комическая неразбериха. Но главное: обе пьески, состоящие из многочисленных квипрокво, сыграны бойко, заразительно, без (или почти без) пошлости и претензий. А большего, в сущности, и не требуют люди, которые приходят в театр расслабиться и посмеяться, но все же не хотят чувствовать себя аудиторией передачи "Аншлаг".

Особенно показательно, что и тот, и другой спектакль поставили актеры, не имеющие большого режиссерского опыта: Владимир Машков в МХТ и Евгений Писарев в Пушкинском. А поскольку умение смешно ставить комедии нынче дорогого стоит (в буквальном смысле: со времени премьеры цена билетов на "Тенора" перевалила через тысячу, да и тех не достанешь), то Писаревым уже заинтересовался руководитель МХТ Олег Табаков, у которого лучший в Москве нюх на успех.

"Номеру 13", где "звездят" сами Евгений Миронов и Авангард Леонтьев, режиссер Писарев, не имевший актеров такого масштаба, противопоставил известность другого рода. Главные роли у него играют вернувшийся в театр экс-солист группы "Smash" Сергей Лазарев и Александр Арсентьев - один из главных героев телесериала "Адьютанты любви" (впрочем, знаменит он сейчас, а к премьере еще не успел прославиться), оба, действительно, актеры легкие и смешные.

Сюжет в "Теноре" такой: знаменитый итальянский тенор Тито Мерелли (его играет завитый бараном Арсентьев), приехав в кливлендский оперный театр (дело происходит в 1934-м году), хватанул лишку алкоголя со снотворным и заснул мертвецким сном, да так, что его и впрямь приняли за мертвеца. Заменить гастролера взялся невзрачный очкарик Макс, помощник директора и певец-любитель (это Лазарев), тем более что в костюме и гриме Отелло его трудно узнать. Неразбериха с поклонницами и самим Мерелли, который пришел в себя, завершается хэппи эндом, а похорошевший Макс находит счастье с дочкой директора и под сверкающим дождем из мыльных пузырей поет ей сладчайшую "Be my love", из репертуара Марио Ланца.

Говорят, на премьере в зале продыху не было от девочек, фанаток Лазарева, мечтающих засыпать его цветами. Но теперь, когда премьерная публика схлынула, никто не визжит и не кидает на сцену трусы (как бывало несколько лет назад, когда Лазарев дебютировал здесь в роли Ромео), о том, что на сцене поп-звезда, напоминают только капельдинеры, особенно бдительно следящие, чтобы зрители не фотографировали. И теперь видно, что в роли робкого курносого простака в дурацких коротких штанах Лазарев и правда уместен и забавен, а уж Арсентьев, играющий экзальтированного и мягкотелого итальянца, - совсем хорош.

"Док.тор" на сцене крошечного подвального Театра.doc во всем кажется противоположностью "Тенору". Против бродвейского хита - коротенькая пьеса Елены Исаевой, написанная в маргинальной технике документального театра "вербатим", то есть не придуманная, а использующая только прямую речь интервьюируемого человека. Но актер (опять актер!) и музыкант Владимир Панков, превративший тяжелый монолог провинциального врача в энергичное и многоголосое музыкальное действо, был нацелен на зрительский успех (пусть на своем поле) ничуть не меньше, чем Евгений Писарев.

Текст пьесы под названием "Во Содоме, во Гоморре" практически целиком можно прочесть в первом номере прошлогодних "Отечественных записок", и я советую это сделать - не для того, чтобы в чем-то уличить спектакль, а просто потому, что он хорош, особенно каким-то удивительным ощущением позитивной и крупной личности этого врача, который в невообразимой ситуации отечественной сельской дикой медицины умудряется оставаться нормальным человеком и радоваться. Ну и потом, это прекрасная рифма к булгаковским "Запискам юного врача". Доктор и сам об этом знает, говоря: "Ничего не меняется".

Панков, некоторое время назад сочинивший жанр "саунд-драмы", на этот раз тоже работает прежде всего со звуком и ритмом. Врача, которого славно играет артист из Пушкинского театра Андрей Заводюк, он обставил хором из медперсонала - трех женщин, двух мужчин и аккордеониста (зрителям, кстати, тоже раздают при входе белые халаты). Хору отдана часть текста, но в основном он нужен именно для придания действу энергии и зрелищности. Оттопывая и отхлопывая ритм, распевая "Забирай меня скорей, увози за сто морей..", повторяя раз за разом одну и ту же реплику, танцуя и эффектно разгуливая туда-сюда, словно манекенщицы по языку, хор превращает исповедь врача в шоу, что не всегда идет на пользу смыслу (к тому же слов иногда просто не слышно), но безусловно заводит зал. Есть, пожалуй, два момента, где режиссер помог тексту. Один - в начале, тихий. Когда, сидя за столом, уставленном хирургической посудой с едой (все едят макароны пинцетами), доктор берет в руки куриную ножку и рассказывает об ампутации ноги, которую он почти без наркоза делал раздавленному трактором деревенскому алкашу. "Мне нужно было сформировать культю", - говорил он растерянно, а вареная куриная плоть под его руками распадается и кожица рвется. Второй момент - громкий, ближе к концу, когда врач рассказывает, как теперь он работает в больнице скорой помощи, где пациенты - бомжи, которых нечем ни лечить, ни кормить, а тут еще телефоны отключили. Панков превращает этот фрагмент текста в почти рэпперское представление, где актеры один за другим, танцуя, выкрикивают фразы пулеметной очередью, а за их спиной остальные участники отщелкивают ритм, оттягивая и отпуская на ладонях резиновые хирургические перчатки. И правда: такие слова всегда непонятно как произносить, чтобы они не прозвучали митингово, а рэп, если и не помогает смыслу, то хотя бы передает их отчаянную ярость.

В спектакле, кстати, есть маленький фрагмент, которого нет в опубликованном тексте - история о том, как идущего домой с дежурства подвыпившего доктора отметелили те самые менты, которых он постоянно оперировал. Но это так, вскользь, без обиды, даже со смехом. Я им говорю: "Ведь это ж я... Я же вас, сук, всегда режу...". Не поняли. Это как раз очень точно получилось.