Когда к гражданину, никоим образом не солидаризирующемуся с нынешней властью, обращаются с вопросами о правозащитном движении, о его роли, месте, противоречивости, и, главное, о том, почему большинство населения не чувствует его выразителем своих интересов, естественная реакция – нежелание допустить, чтобы власть могла использовать и твой голос в управляемом хоре обвинителей правозащитников. Хотелось бы, чтобы все, помещенное ниже, читалось через призму этой преамбулы.

И вторая часть преамбулы. Есть люди, демократичные по своим взаимоотношениям с окружающими и по политическому мировоззрению, а есть самоназванные «демократы». Точно так же есть, с одной стороны, множество нормальных людей, вступающихся за друзей, соседей, даже незнакомых им людей. А есть профессиональные правозащитники.

Однако профессионализация и институционализация всякой деятельности – процесс естественный. Но в нашей стране процесс профессионализации правозащиты имеет предысторию, связанную с преемственностью института правозащитничества с диссидентством, которое оценивается в российском обществе неоднозначно. И это понятно: если в период стратегического противостояния сверхдержав диссидентское движение пользовалось интенсивной поддержкой «потенциального противника», а закончилось все поражением страны в Холодной войне, плоды которого мы пожинаем и сейчас, то, согласитесь, для подозрительного отношения у общества оснований достаточно.

Но далее необходимо задать себе вопрос: они, рискуя и даже погибая, защищают граждан, но почему же тогда я, а также многие другие, не с ними? Может быть, потому, что в период исторической развилки, когда и определялось, каким быть нашему государству, в том числе, быть ли ему уважающим гражданина или же безнаказанно его топчущим, мы оказались по разные стороны баррикад.

* * *

Еще в 1990-м году, когда принимали некий конституционный закон о правах человека, у нас возник с одним известнейшим правозащитником спор: фиксировать ли в законе лишь политические права, или же зафиксировать также права социально-экономические. Известный диссидент, будучи вдвое меня старше, хотя и со свойственной ему общей деликатностью, настойчиво и даже жестко объяснял «малым и неразумным», что главное – права политические, и только они должны быть закреплены. Я же исходил из того, что большинству граждан, в отличие от профессиональных политиков, политические права нужны лишь для обеспечения их социально-экономических прав. И если есть возможность эти права и завоевания прямо закрепить, то почему и это не сделать? Чем дело закончилось? Не упрощая причины и не сводя их к итогу описанного спора, тем не менее: сначала торжество формально-либерального подхода (главное – свободы, а уж свободные люди разберутся), тут же выражение свободными людьми недовольства своим положением, а затем и разрушение великой державы, массовое обнищание «свободных людей» и их превращение в объект легкого манипулирования.

Помню и начало 1992 года, когда ко мне, как начальнику Контрольного управления Президента, пришли два известных правозащитника, оба тогда российские депутаты, и стали мне объяснять, что ни с какой коррупцией бороться не надо – мол, она поможет выстроить новые «нетоталитарные» отношения…

Позже, когда разгул коррупции стал уже очевиден, на щит подняли строки Бродского: «Ворюга мне милей, чем кровопийца». Где же было правозащитное движение? Объясняло ли оно людям, что такая спекуляция – ложь, что масштабный вор неминуемо станет кровопийцей и душегубом?

Выборы 1996-го года, когда грубейшим образом попирались именно политические права – фактически фальсифицировались выборы президента. И социально-экономические цели этого было уже не прикрыть: власть организовывала разграбление своей страны. Стало ли правозащитное движение центром неполитического (то есть, не в пользу конкретной политической силы), но широкого гражданского протеста?

1998-й год – дефолт, вызванный раскручиванием в течение трех лет изначально криминальной пирамиды государственных кредитных обязательств. Более ста миллионов граждан были нагло ограблены. Сколько из них погибли – от стресса, от нищеты и безысходности, – история умалчивает. Полагаю, многие сотни тысяч человек. Кто защищал их права?

Можно перечислять и дальше. «Монетизация» льгот, введение заведомо мошеннической финансово-спекулятивной «накопительной» пенсионной системы (уже практически рухнувшей), отказ государства от механизмов госконтроля и ответственности за качество жизненно важной продукции – это все удары по правам граждан.

* * *

В правозащитном движении, так же, как и в обществе, есть разные люди. Многие из них честно исполняют свой долг. Другие более ориентированы на интересы грантодателей. Важно, кто определяет погоду.

А погоду определяет социально-экономическая и институциональная среда. Иногда – еще и яркие личности. Какую экономику и какое общество мы строим, как устроена власть и каковы механизмы ее обратной связи с обществом? Доминирование паразитической финансово-спекулятивной сферы экономики и необходимое для его поддержания пресечение нормальной обратной связи между властью и обществом – это никакое, даже самое искреннее правозащитное движение компенсировать не может. Лишь иногда защитить от издевательств конкретных молодых ребят, призванных в армию, как это делают, например, «Солдатские матери». И за это спасибо.