29 января в Большом зале консерватории состоится концертное исполнение оперы Гаэтано Доницетти "Лючия ди Ламмермур". Одну из жемчужин эпохи итальянского бельканто представляет Российский национальный оркестр, за пульт которого встанет американский маэстро Патрик Саммерс.

Исключительность события состоит не только в том, что москвичи наконец-то услышат популярный во всем мире шедевр, которого почему-то нет в репертуаре ни одного столичного театра, но и в том, что главные партии исполнят выдающиеся солисты. В партии Лючии выступит колоратурное сопрано из США Лора Клейкомб. Компанию ей составят солист Мариинского театра бас-баритон Василий Герелло и латвийский бас Пауль Путнинс.

В главной мужской партии любители оперы услышат 29-летнего мальтийского тенора Джозефа Каллейю. Эксклюзивный артист авторитетной звукозаписывающей фирмы Decca, певец выступает на лучших сценах, таких как Лондонская Королевская опера Covent Garden, Венская и Баварская государственные оперы etc. Осенью 2006 года артист с успехом дебютировал на сцене нью-йоркской Metropolitan Opera в партии Герцога в "Риголетто". За несколько дней до московского концерта Джозеф Каллейя дал интервью "Русскому журналу".

"Русский журнал": Вы начали заниматься вокалом в 15 лет. Что этому предшествовало?

Джозеф Каллейя: Обычная жизнь: школа, спорт. Мои родители не имели к музыке никакого отношения. Отец - бизнесмен, он никогда не учился пению или игре на каком-либо инструменте, но тем не менее был меломаном. Поэтому в доме фоном всегда звучала какая-нибудь классика - Чайковский или малоизвестная опера Массне "Таис". Забавно, что, будучи уже взрослым, я вдруг услышал, как папа напевает знаменитую арию Калафа "Nessun dorma" из "Турандот" Пуччини. Оказалось, что от природы у него очень хороший баритон.

РЖ: Как ваши родители отнеслись к тому, что музыка станет вашей профессией?

Дж.К.: Конечно, мой отец хотел, чтобы я работал вместе с ним и унаследовал семейный бизнес. Но он видел, что я пою с трех лет и что для меня петь так же естественно, как дышать. Он принял мое решение спокойно. "Ты только должен быть твердо уверен, что это именно то, что у тебя получится лучше всего, - сказал он мне. - А иначе не стоит и браться".

РЖ: Вы дебютировали на профессиональной сцене в 19 лет. Выступление было тщательно подготовлено или, как это часто бывает, вы оказались в нужное время в нужном месте - подоспели на замену заболевшему тенору основного состава?

Дж.К.: Что касается первого выступления на Мальте, то тут все было спланировано. Ставилась опера "Макбет" Верди, меня выбрали для роли Макдуфа. Я готовил эту партию, был нормальный репетиционный период. А вот с дебютом на сцене Лондонской Королевской оперы Covent Garden (мне тогда было 24 года) ситуация сложилась и впрямь почти стандартная - меня попросили срочно заменить заболевшего Рамона Варгаса в "Риголетто". Можно сказать, что та партия Герцога и стала для меня поворотным пунктом в карьере.

РЖ:И после этого все пошло как по маслу - посыпались приглашения, предложения новых ролей. Никаких сложностей?

Дж.К.: Честно скажу, моя карьера складывается удачно, без особых проблем. Но я всегда помню о том, что я очень рано начал. У меня есть время и возможности для роста, поэтому я никуда не спешу: стараюсь не петь слишком много, выбираю только тот репертуар, который на данном этапе мне идеально подходит и соответствует моему голосу, не рискую. Если, не дай бог, что-то не заладится, я бы не хотел обвинять в этом себя и сознавать, что сам совершил ошибку.

РЖ: "Лючия ди Ламмермур" - опера, в Москве не очень известная, она не идет ни в одном театре. По сути, вам предстоит открыть ее нашей публике. Волнуетесь?

Дж.К.: Не больше, чем обычно. Независимо от того, где ты поешь и на каких условиях, ты всегда должен выдавать тот максимум, на который способен. Ведь даже если в программе самые известные хиты, в зале всегда окажется несколько человек, которые услышат их впервые. Если исполнение будет неважным, они скажут: "Господи, какой ужас! Я никогда больше не пойду в эту вашу кошмарную оперу!". А такого нельзя допускать.

Что касается "Лючии", то это - замечательный выбор для моего московского дебюта. В ней есть все для того, чтобы понравиться публике. Это и красивейшая музыка - роскошные арии, дуэты, секстет, хоровые сцены, - и напряженный сюжет. Чего стоят две драматичнейшие сцены смерти: безумие и смерть Лючии и самоубийство Эдгара в конце. Словом, есть все шансы на успех.

РЖ: В концертном исполнении эта опера не теряет своей привлекательности? Ведь не будет ни шотландского замка, ни кинжала, ни окровавленного свадебного платья Лючии?

Дж.К.: Не волнуйтесь, публика не заскучает. Музыка Доницетти настолько хороша, что с первой же ноты обращаешь внимание только на нее. Даже в полноценном спектакле специфические театральные эффекты отступают на второй план. К тому же вокальные партии невероятно сложны, и мизансцены порой только мешают. Тем лучше, что их не будет, - это позволит сконцентрироваться на пении.

РЖ:У вас есть опыт исполнения партии Эдгара на театральной сцене. Собираетесь ли привнести в московское исполнение найденный ранее рисунок роли?

Дж.К.: Поскольку оркестр находится на одной сцене с певцами, места для какой-либо игры маловато. Ну, хорошо! Если московская милиция мне разрешит, то я могу пронести на сцену меч, испугать Василия Герелло, а потом и убить его прямо в первом же акте. Тогда у нас получится очень короткая опера (смеется).

РЖ: Ваш персонаж - Эдгар Равенсвуд - чем-то похож на вас? Что вы должны сделать на сцене, чтобы не оказаться фоном для Лючии?

Дж.К.: Я не думаю, что в данном случае нужно какое-то соперничество. Опера называется "Лючия ди Ламмермур", этим все сказано, и я об этом помню. Что касается Эдгара, то он очень похож на меня: он такая же страстная натура, как я сам, и такой же ревнивый. Кроме того, он шотландец. Шотландский и мальтийский темпераменты очень похожи. Это не голословное утверждение. Шотландия - одно из моих любимых мест на земле, оно меня очень вдохновляет. Я люблю там отдыхать.

РЖ: Русские певцы сегодня все чаще поют на мировых сценах. На ваш взгляд, что собой представляет русская вокальная школа и в чем ее отличия от западной?

Дж.К.: Не хотел бы делать обобщений, потому что не так уж много работал с русскими певцами. Из тех, кого я хорошо знаю, это Анна Нетребко, разумеется, Дмитрий Хворостовский. Недавно я пел с молодой украинской певицей Натальей Ковалевой. Мне кажется, что русскую вокальную школу отличают темные, матовые тембры и несколько утрированная чувственность. Средиземноморские голоса, как, например, мой, напротив - яркие и светлые.

РЖ: Вы бы согласились с мнением, что русские певцы более убедительны в русском репертуаре, итальянские - в итальянском и так далее?

Дж.К.: Все зависит от того, насколько конкретный певец хорошо владеет стилем и насколько та или иная партия подходит для его голоса. А уже дальше национальные различия не играют существенной роли, важнее то, как вы готовите партию. Например, я мечтаю спеть Ленского. Если вы вспомните, несколько самых выдающихся исполнителей этой партии - Николай Гедда, Фриц Вундерлих - происходили отнюдь не из России. Они лучшее доказательство того, что национальная принадлежность не главное. Конечно, когда слушаешь запись Ивана Козловского, то понимаешь, что это аутентичная интерпретация?

РЖ: Вы слушаете Козловского??

Дж.К.: И Лемешева тоже. Уж если подступаться к роли Ленского, то о них нельзя забывать. Если, конечно, вас интересует то, как вообще можно исполнять эту партию. Несмотря на то, что их трактовки не так хорошо известны в Европе, они являются частью мирового вокального наследия. Вас так удивляет то, что я знаю русских певцов середины прошлого века? Во-первых, моя жена - певица, она из Молдовы (сопрано Татьяна Лиснич - прим. РЖ). С ее подачи я познакомился с искусством многих ваших исполнителей. А во-вторых, архивные записи не редкость. В последнее время их можно найти и скачать через Интернет, так что они доступны.

РЖ: Современный оперный театр называют режиссерским. Вы легко принимаете новаторские режиссерские решения, даже если порой они вам не нравятся?

Дж.К.: Актерская игра - одна из составляющих оперного театра, поэтому я очень внимательно отношусь к требованиям режиссера, стараюсь их выполнять. Но все-таки в опере главное голоса. Как сказала Джоан Сазерленд, мы никогда не сможем конкурировать ни с Голливудом, ни с драматическим театром. Сейчас в опере наблюдается заметный крен в сторону режиссерского театра, и иногда это не лучшим образом влияет на вокальное искусство. Если режиссер хочет сопрано с осиной талией, то это нравится и зрителям. Вот только у такой певицы может не оказаться голоса достаточной силы. Но времена меняются. Настанет момент, когда публике в опере надоест смотреть на людей модельной внешности, а захочется услышать большие, хорошие голоса.

Я не хочу сказать, что певец может позволить себе весить двести килограмм. Но для тех, кому Бог дал настоящий голос, но при этом не снабдил столь же прекрасной телесной оболочкой, должно делаться исключение. Мне повезло: я высокий, крупный мужчина и хорошо смотрюсь на сцене. Однако примеров, когда у певца возникают проблемы с карьерой из-за проблем с фигурой достаточно. В опере такого быть не должно!

РЖ: Ваша супруга - певица. В семье нет столкновения профессиональных амбиций? Как удается сохранять мир в семье?

Дж.К.: Это нелегко! Когда певцы-супруги рассказывают о том, что их жизнь полна романтики, я в это не верю. Происходят столкновения интересов, это неизбежно: обоим нужно петь, нужно репетировать, делать собственную карьеру. Мне приятно осознавать, что многие сложности мы уже преодолели. Сейчас, когда мы вместе выходим на сцену, мы чувствуем друг друга без слов. Такого единства, конечно, трудно достичь с совершенно чужим тебе человеком.

РЖ: Все же, если случаются споры, кто из вас первым идет на уступки?

Дж.К.: Скажите, часто ли в своей жизни вы слышали от мужчины: "Прости, дорогая, я был не прав"?

РЖ: Да как-то не припоминаю?

Дж.К.: Вот вам и ответ (смеется).

РЖ: Последний вопрос чисто гипотетический. В проекте "Паваротти и друзья" великий тенор поет песни современных поп- и рок-звезд. Если бы вам предложили подобный концерт, какие композиции вы бы выбрали?

Дж.К.: Мне 29 лет. Даже если бы я захотел вдруг броситься в подобную аферу, то мне это только повредило бы. Это не полезно для голоса, и на репутации отразилось бы не лучшим образом. Ведь Паваротти начал устраивать свои шоу, когда ему было хорошо за пятьдесят, а в моем возрасте он был озабочен совершенно другими проблемами. Возможно, когда-нибудь мне захочется сделать что-то подобное, но точно не сейчас.

Беседовала Елена Чишковская

В качестве иллюстраций к тексту использованы фотографии с сайта Джозефа Каллейи.