Владимир Тарнопольский - из исчезающей породы людей, которых называют подвижниками. Он пишет музыку, обучает этому ремеслу других и делает максимум для того, чтобы современная музыка стала частью культуры и была нужна современному российскому обществу. Фундамент такой потребности - музыкальное образование.

"Русский журнал": Одно из главных культурных достижений советской системы - трехступенчатая модель образования: школа - училище - вуз. Здесь все предопределено, это - судьба: никаких отклонений, с детства - унификация и профессионализация. Вот уже 16 лет как мы живем в новом государстве. Что-нибудь изменилось в этой модели?

Владимир Тарнопольский: В лучшую сторону, мне кажется, нет. Процесс инерционного движения уже давно исчерпан. Не надо скрывать правду: уровень упал - в целом по России. А идея госчиновников о переходе на стандарты Болонского соглашения о единой системе образования для наших ведущих консерваторий будет просто губительна. Ведь ориентиром в этой системе являются не университеты-лидеры, а университеты, условно говоря, среднего уровня. Это значит, Московская консерватория должна извиниться - мол, раньше мы готовили выдающихся солистов, но теперь будем как все - главное, чтобы пианист (скрипач, композитор) написал какую-нибудь диссертацию. А то, что он еще и на фортепиано (скрипке, виолончели) играет, - ну, это тоже неплохо! У нас удивительная способность находить во всем мире наихудшее и успешно внедрять его у себя - от феодального коммунизма до корпоративного капитализма. Проблема нашего образования в другом: мы должны понять, кого и для чего мы готовим.

Когда рухнули идеологические барьеры, оказалось, что у нас по-прежнему нет ни партитур, ни записей новой музыки, но по другой причине: у нас нет на это денег! Еще несколько лет назад многие выпускники-композиторы (причем отличные, одареннейшие ребята) не знали даже самых известных имен. Как-то на выпускном коллоквиуме я попросил одного аспиранта просто назвать несколько имен ныне здравствующих композиторов. Ничего легче этого вопроса быть не могло. И вот представьте себе, он никого не мог вспомнить! И это - молодой человек, заканчивающий аспирантуру Московской консерватории и получающий отличные оценки! Впрочем, это не совсем его вина. И не вина педагогов. Это такая большая проблема культуры. Мы знаем, что такое авангард в живописи, а вот что такое русский авангард в музыке, даже классического периода, - нет! У нас нет никакой информационной базы. Некоторые имена до сих пор отсутствуют даже в энциклопедиях. Только в 90-х годах в Московской консерватории был создан Центр современной музыки и лишь три года назад - одноименная кафедра. Сейчас у нас есть материалы - хотя бы самые основные. Должен признаться, многие из них - пиратские. То есть я и мои коллеги покупали на Западе диски и ноты, потом здесь их копировали. Ведь партитуры новых сочинений стоят очень дорого, часто более 100 евро. Думаю, сейчас это едва ли не единственное подобное собрание на всю Россию. К нам приезжают композиторы и музыковеды из многих городов, чтобы просто познакомиться с нашей фонотекой и библиотекой. Даже из Петербурга приезжают за самым хрестоматийным материалом.

РЖ:Значит, наше развитие давно остановилось? У нас ничего нет, потому что мы бедны?

В.Т.: С одной стороны, мы действительно бедные. Консерватория не имеет возможности выписывать современную музыкальную периодику Запада. Но дело не только в этом. Думаю, главная причина - к этому нет интереса. И вот это самое печальное. Сегодня наша музыкальная культура гораздо более консервативна, чем, скажем, в советские времена. Это почти диагноз. Тут замкнутый круг. Исполнители не играют современную музыку - их не учат ее играть, слушатели (новое поколение слушателей) привыкли уже к тому, что музыка - такая приятная сладкая конфета. То, что музыка - одно из суггестивных и одно из самых интеллектуальных искусств, что музыкальные впечатления - не просто впечатления от звуковой поверхности, а нечто такое, что может действовать на мировоззренческом уровне, - сейчас этого осознания все меньше и меньше. Посещение филармонического концерта все больше становится элементом престижа и приятного развлечения.

Посмотрите на концертный репертуар. Музыка словно закончилась лет сто назад. Из музыки ХХ века играются лишь симфонии Шостаковича и концерты Прокофьева. Из русского авангарда не звучит ни Мосолов, ни Рославец, из современных - почти никто. Современная западная музыка отсутствует полностью! Музыкальная культура превращается в музей, а музей в таком понимании - это какая-то промежуточная остановка между жизнью и кладбищем. И вот на этой остановке мы находимся. Так что, возвращаясь к основной теме нашей беседы, я бы сказал, что проблемы нашего образования в первую очередь упираются в проблемы нашей культуры. Консервативная культура является порождением консервативного общества, и наоборот.

РЖ: Наша система с детства воспитывала лидера - на это нацелены программы, отчетность во всех звеньях ... Это система высоких технологий - все обучены, все профессионалы, играют очень технично. Воспитывается солист. И ясно, что воспитывается безработный. В советской культуре такое количество солистов никому не было нужно. Нужен - один, ну два, ну пять. Поэтому солист, если он учился на инструменте симфонического оркестра, садился работать в оркестр. Если он пианист, шел в музыкальную школу и начинал воспитывать себе подобных - не нужных культуре профессионалов. Система бессмысленная, потому что нацелена на воспроизводство и не связана с реальным спросом и потреблением. Так было раньше. Изменилось ли что-то сейчас?

В.Т.: Изменения только в худшую сторону. Мне кажется, установка на воспитание солистов-виртуозов, вообще советская исполнительская школа как образовательная институция неразрывно связана с советским образом жизни. Когда, собственно, никакой альтернативы не было. Существовало лишь два не идеологических по своей природе направления, которые давали отдельной личности возможность выхода в открытый мир. Это искусство, точнее - музыка и балет, а также спорт. Эти отрасли у нас были приоритетными, а недостатка в талантах у нас, слава богу, никогда не было. Но они неразрывно связаны с таким образом жизни, когда ребенка можно если не убедить, то заставить заниматься с пяти лет по четыре-шесть часов в день. На Западе сегодня это сделать практически невозможно. И у нас при постепенной либерализации это будет возможно все меньше и меньше. В ближайшем будущем такие важные качества, как жертвенная готовность к сознательному жесткому самоограничению, сохранятся, скорее, в таких странах, как Китай, Корея, - там, где трудолюбие в генах, где демократических либеральных свобод очень мало и система внутреннего принуждения как бы священна. В этих странах люди смогут работать с детства по многу часов в день и становиться виртуозами. Тот тип музыканта, который формировала советская школа, этот особый тип музыканта - он будет, мне кажется, постепенно изменяться. С другой стороны, вы затронули очень болезненную проблему: что делать с системой, которая сама себя воспроизводит? Действительно, у нас талантливому музыканту, нацеленному всей системой образования на сольную карьеру, попасть в оркестр - это несчастье всей жизни.

РЖ: О чем думают люди, которые ежегодно заставляют массу выпускников сразу понижать планку и менять самооценку?

В.Т.: Они музыканты и не призваны думать на каком-то "общественном" уровне. Они искренни, они живут этим. Жизнь их полна жертв. Это великие идеалисты, на которых надо молиться, но которых действительно система обрекает, как и их воспитанников, на очень большие жизненные травмы. Вы говорите: пианист идет преподавать в музыкальную школу. Я знаю замечательных, очень сильных пианистов, которые вообще уходят из музыки - на телевидение, например.

РЖ: Здесь понятна мотивация - деньги. Я же имею в виду ситуацию: человек идет преподавать в школу не потому, что там хорошо платят, а потому, что в иных местах его умения неприменимы. Выпускник, который на сольном академическом концерте в консерватории сыграл весь "Хорошо темперированный клавир" И.-С. Баха (а это человеческий и музыкантский подвиг), погружается в детский репертуар, при этом лишая своего ученика - соответственно требованиям программы - детства. Свое элитное высшее образование он тратит на то, чтобы калечить других людей.

В.Т.: Опять же проблема культуры и управления культурой. Конечно, у нас не хватает камерных ансамблей. В истории русской музыки этот жанр развит не так, как, скажем, в Германии или Австрии, где камерно-ансамблевая культура уже в XVIII веке находилась на высочайшем уровне. В России по отношению к крупным жанрам - операм, симфониям - камерной музыки создано очень мало. Мы должны способствовать культуре камерных ансамблей, чтобы сделать концертную жизнь более разнообразной. В целом ее структура подобна структуре советской промышленности с ее заводами-гигантами, многие из которых никому сейчас не нужны. В Москве больше 60 оркестров, если считать вместе с камерными. Они играют примерно один и тот же репертуар. В структуре оркестров нет такой важной единицы, как интендант, который должен думать об эстетических вопросах, о репертуарной политике, о программах и выборе дирижеров и солистов. У нас это во власти главного дирижера оркестра, профессия которого сама по себе достаточно сложна, самодостаточна и не предназначена для решения системных и долговременных социально-культурных задач. Получается, что 60 оркестров играют 20 наиболее популярных сочинений, а музыканты перебегают работать из оркестра в оркестр. И все это стихийно, неуправляемо и на качестве сказывается отрицательно. Так вот, из этих оркестров можно было бы создавать специализированные коллективы с разными лицами, ансамбли старинной музыки. Или, не дай бог, ансамбли современной музыки. Думаю, это просто необходимо для культурного развития общества. И коммерчески может быть весьма выгодно.

РЖ: Возникает противоречие: хорошо обученный музыкант - неразвитая музыкальная культура. Бытового музицирования нет, нет даже чистого пения при застолье. Эпизод из "Гибели богов" Висконти, когда штурмовик после "ночи хрустальных ножей" напевает последний монолог Изольды из "Тристана" Вагнера, у нас невозможен! Особенно если учесть, что поет он чисто: у нас студент консерватории поет не всегда чисто. Не потому, что слуха нет, а потому, что его дрессировали только на профессиональные вещи, бытовое осталось за кадром. Зачем это нужно, когда студент может написать фугу, но не может напеть мелодию, выходя с оперного спектакля?

В.Т.: Советская, чрезвычайно успешная система воспитания музыкантов в чем-то была подобна службе в армии. Как военнообязанные, это особая каста людей, которые с пяти лет много занимаются, чтобы потом воспитывать себе подобных. Занятие музыкой поглощает обычно все время, поэтому среди музыкантов не так часто встречаются люди со столь широким общим кругозором, который сделал бы их конкурентоспособными в иных сферах, кроме узкопрофессиональных. Что с этим делать, я не знаю. Во всяком случае, сегодня все осталось, как было. Не вижу никаких изменений.

РЖ: На Западе музыкальное образование - вещь гораздо более широкая, да и модель его более либеральна и человечна. В Германии в обычных школах учат играть на музыкальных инструментах, даже не на одном. Уже в школе воспитывают не солиста, а члена ансамбля, внимание обращают не на технологии - кто быстрее сыграет, а на удовольствии совместного музицирования: дети поют вместе, учатся слушать друг друга, получая от этого радость. Из общеобразовательной школы они выходят музыкально воспитанными людьми, восприимчивыми к языку искусства. Дальше они участвуют в домашних концертах, где профессионалы играют с любителями для собственного удовольствия. Для образования у них - психологически - нет возрастных границ: и в зрелом возрасте можно начать брать уроке игры на альте и - что самое для нас удивительное - потом давать уроки другим начинающим.

В.Т.: Корни западной культуры в их системе образования. Но и на Западе эта система редуцируется. В Англии пение в школах отменено, как и древние языки - латынь, например. Мне кажется, что спад ощутим и в Европе, отношение к культуре тоже становится боле прагматичным: это надо, а это - уже лишнее. Система образования базируется на инстинкте культурного самосохранения нации - когда это просто нужно делать. Вот этого у нас и нет. Мы можем совершенно спокойно отменить в школах урок музыки.

РЖ: А что такое у нас урок музыки?

В.Т.: Такого понятия нет. Думаю, если его отменят, никто этого не заметит. Кроме педагога, который потеряет свои последние 100 рублей. Мне кажется, больной системно болен. Лечить нужно именно систему, нельзя какой-то одной таблеткой все решить. На всех уровнях нужны какие-то действия. Я за то, чтобы музицировали в быту, но не знаю, как это внедрить. Может, лучше слушать. Когда-то в России людей объединяло хоровое пение. Сейчас, например, почему-то очень легко воспринимается музыка барокко. Может, следует начать с этого и пойти дальше. Найти то, что нравится, что имеет успех, и на этом строить системный подход.

Беседовала Марина Борисова