Неистребимая приверженность русского солдата к издевательствам над собственными соратниками (причем "со-ратниками" в собственном, не переносном смысле слова) способна повергнуть в жестокое смятение любого, для кого Россия и ее армия не жупел и не предмет иррациональной ненависти. Даже не будучи связанным с нею какими-либо личными узами, сочувствующий ей наблюдатель будет поражен степенью немотивированной ненависти, испытываемой русскими по отношению друг к другу и жестокостью форм ее выражения.

Тот же, для кого уважение к своему государству и его основным институтам, - необходимое условие достойного самоощущения и спокойного здорового патриотизма, не может не испытывать чувства мучительной внутренней раздвоенности всякий раз, когда в очередной раз сталкивается с фактом вопиющей бесчеловечности военной службы. Даже если допустить, что отмена призыва и переход к контрактной армии снимет вопрос "дедовщины" и армейского насилия, не поставив под удар обороноспособность страны (что весьма сомнительно), проблемы как таковой это не решит, а лишь загонит ее вглубь; вопрос "что заставляет русских убивать и калечить друг друга, если не органическая поврежденность психики, напрямую связанная с особенностями национального характера?" останется без ответа.

Хотя ответ на этот вопрос, заложенный в самой его формулировке, чрезвычайно популярен среди радикальных демократов a la В.И.Новодворская, он очевидным образом неприемлем для того, кто, будучи русским, не хочет испытывать по этому поводу чувства неловкости. Ясно, что любые рассуждения, призванные найти иной ответ, будут аргументами ad hoc, однако наиболее очевидный вариант не всегда самый верный. Предлагаемая ниже попытка объяснить факт вопиющего несоответствия царящих в Российской армии порядков не только международным стандартам (не так уж давно установленным), но всем законам божеским и человеческим рискует показаться чересчур академичной для такой грубо-реальной темы, но, как мне кажется, дает углубленную историческую перспективу и позволяет взглянуть на проблему с универсальной точки зрения, не привязываясь к советским и постсоветским реалиям.

Любому, кто так или иначе знаком с индоевропейской мифологией, равно как и с типологически близкими архаическими традициями (тюрко-монгольской в Азии, бамбара и банту в Африке, некоторыми индейскими в Америке и проч.), известен феномен так называемых мужских союзов, подробно рассматривавшийся в работах Ш.Викандера, Г.Виденгрена, О.Хефлера, знаменитого исследователя религий М.Элиаде, а также выдающегося отечественного лингвиста Вяч.Вс.Иванова1.

Не имея возможности осветить проблему "мужских союзов" во всей ее полноте и с учетом "экзотических" параллелей, ограничусь кратким перечислением фактов, более или менее твердо уcтановленных для индоевропейского "мужского союза" (Der Arische M?nnerbund в терминологии Викандера). Это было сообщество молодых мужчин, пребывавших в процессе длительной инициации, призванном перевести их из категории "юношей" в категорию "мужей", то есть, полноправных членов общества, обладавших, в частности, правом вступать в брак. Сама инициация носила характер превращения достигшего определенного возраста "молодого человека" в "воина" с промежуточным существованием в качестве члена стаи изгоев, жившей отдельно от сородичей и совершавшей набеги (иногда на соседей, а иногда и на самих соплеменников) с целью добычи средств пропитания.

Первым, и наиболее значимым, элементом инициации был обряд "посвящения в волка": на испытуемого надевали волчью шкуру и приводили в состояние транса, в результате которого он утрачивал ощущение общности с человеческим родом и действительно начинал воспринимать себя и своих товарищей как волков, живущих по волчьим законам и полностью порвавших с миром людей. Сам обряд производил на видевших его со стороны устрашающее впечатление: беснующиеся "оборотни" руками разрывали на части птиц и животных и пили горячую кровь. "Оборотничество" как таковое было основой существования индоевропейского "мужского союза": в нем находила свое выражение доходившая до непримиримой вражды отделенность и противопоставленность его членов всем остальным людям, включая собственных сородичей.

Вступая в "мужской союз", человек не просто исполнял ритуал "превращения в волка", но, путем жесточайших магических манипуляций, становился им в мистическом смысле. К тому же ряду фольклорно-мифологических ассоциаций относится образ "вурдалака" в славянской традиции; первоначальная форма слова - "волкодлак" - означала, по разным толкованиям, либо "носящий волчью шкуру", либо "волко-медведь" (медведь - второе по значимости тотемное животное "мужских союзов").

Нетрудно догадаться, что подобные сообщества, составлявшие неотъемлемую часть индоевропейской традиции, но парадоксальным образом ей же себя и противопоставлявшие, наводили леденящий ужас на всех, с кем сталкивались. Тот факт, что тотем волка, изначально характерный именно для "мужских союзов", в ряде случаев выступает уже в качестве основы этнонима2, говорит о том, что отряды молодых "оборотней" зачастую оказывались способны установить контроль над целой областью и передать ей свое самоназвание. Передвижения этих мобильных, не связанных никакими общественными узами воинственных отрядов сыграли колоссальную роль в расселении индоевропейцев, вернее, в распространении индоевропейских языков: завоеватели навязывали свой язык побежденным, притом что состав населения практически не менялся. Б ольшая часть этих передвижений приходится, естественно, на доисторический период, но отголосками их были еще азиатские рейды скифов и - уже в Средние века - набеги викингов на Южную Европу.

Все это, однако, интересовало бы нас лишь как исторический казус или интересная особенность структуры индоевропейского общества, но, по-видимому, коллективное, институционализированное оборотничество относится к тому разряду феноменов, которому юнгианская школа психоанализа не находит иного объяснения, кроме связи с неким архетипом человеческого мышления, хранящемся в "коллективном бессознательном" человечества.

Ликантропия, то есть "оборотничество", понимаемое метафорически, как сознательная или бессознательная активизация в человеке звериного начала, уже привлекалась в качестве возможного способа объяснить невместимый западным сознанием факт массового одичания европейцев в годы обеих мировых войн и особенно многочисленные проявления сверхъестественного садизма, столь характерные для Второй мировой войны3. Этому способствовало и то обстоятельство, что "волчий" пласт германской мифологии, тесно связанный с культом верховного дохристианского божества германцев Одина/Вотана, сознательно обыгрывался в пропаганде Третьего рейха и, в частности, в идеологии СС. Вышеупомянутый Отто Хефлер был членом нацистской партии, а крупнейший исследователь феномена Arische M?nnerbund швед Штиг Викандер открыто симпатизировал нацизму. В результате после войны вся эта область исследований оказалась в значительной степени скомпрометирована, хотя при объективном подходе могла бы много дать для понимания культурной и психологической природы нацизма, как и для военной психологии в целом.

Несмотря на то, что после принятия христианства религиозная составляющая культа волка и мистерий "мужских союзов" деградировала до фольклорных рудиментов, вытесненных на уровень так называемой низшей мифологии, "архетип" воинственного сообщества изгоев, сеющего вокруг себя смерть и разрушение, продолжал воспроизводиться на протяжении всей европейской истории. В эту схему идеально вписываются английские пуритане и французские гугеноты, чешские табориты, за двенадцати лет (1419-1431) потопивших в крови всю Центральную Европу, некоторые монашеские ордена (такие, как тамплиеры или тевтонцы), а также запорожские казаки, под страхом смерти не допускавшие женщин в Сечь (типичная черта "мужского союза") и отличавшиеся феноменальным даже для своего времени уровнем зверств. Характерно, что карпатская разновидность "казаков" носила название "опрышки", что немедленно заставляет вспомнить наш собственный извод "мужского союза" - опричнину Ивана Грозного. Даже такой внешний атрибут опричников, как притороченная к седлу собачья голова, поразительно напоминает древний тотемистический культ волка.

Однако дело не в совпадении деталей, а в фундаментальной родовой черте всех упомянутых сообществ: изоляции от породившей их среды, в случае "опрышков" и опричников проявляющейся даже на уровне этимологии ("опричь" = "кроме, вне"). В силу некоего неописанного психологического механизма замкнутое в себе однополое сообщество способно накапливать огромную энергию ненависти, периодически расходуемую сравнительно мелкими порциями в виде направленных вовнутрь эксцессов насилия - таких, как издевательства наших "дедов" над "салагами". Но стоит подобному сообществу столкнуться с внешней средой, как весь накопленный заряд выдается вовне, что и приводит к поражающему воображение превращению вчерашнего обывателя в "гения войны".

Уровень жестокости и готовности выполнить преступный приказ оказывается при этом в прямой зависимости от степени чужеродности среды. Подразделение армии, построенной на таких принципах, в любой момент готово превратиться в карательный отряд, действующий в собственной стране, как на территории противника.

В советской армии этот механизм использовался при подавлении народных волнений, как, например, во время новочеркасских событий 1963 года, когда посланные для разгона толпы части были почти на 100% укомплектованы выходцами из среднеазиатских республик. При наличии жесткой военной дисциплины естественная враждебность воюющей армии к местному населению удерживается в определенных рамках и не представляет отдельной проблемы, будучи частью военной драмы. В случае же разложения армии - будь то на фронте или в тылу - она начинает вести себя по "опричному" сценарию, когда никакие законы и уставы, кроме закона волчьей стаи, не имеют в ее глазах ни практической, ни моральной ценности.

Таким образом, представляется более или менее очевидным, что единственным способом очеловечивания Российской армии оказывается ее разгерметизация: служба в пределах досягаемости от дома, регулярные отпуска, контакты с местным населением. Любая попытка превратить военную часть в "зону" чревата превращением "личного состава" в волчью стаю, поначалу выстраивающую свою собственную "вертикаль власти" и приобретающую в процессе строительства надлежащий уровень озверения, а потом выплескивающую избыток ненависти на "чужаков". Каждый новобранец для них - жертва, приносимая "гражданкой" для умилостивления волкоголового чудовища, имя которой - "дедовщина", а попросту говоря - сама армия.

Готовность, с которой вчерашний "салажонок" принимает на себя роль "деда" и в деталях воспроизводит всю схему отношений хозяина и раба (а иной раз палача и жертвы), говорит о том, что армия в ее нынешнем виде есть не что иное, как своеобразная "тоталитарная секта", использующая даже элементы инициационных ритуалов (разного рода "посвящения", "испытания" и т.д.). Никакая "военная реформа", направленная на исправление наиболее вопиющих уродств военной службы, но не учитывающая при этом фундаментальных социально-психологических закономерностей, характерных для закрытых сообществ, успеха не возымеет, вне зависимости от того, будет она "либеральной" или "консервативной".

Примечания:

1 См.: Иванов В.В. 1975: "Реконструкция индоевропейских слов и текстов, отражающих культ волка? ("Известия АН СССР?. Серия литературы и языка, т. XXXIV, ? 5, с. 399-408).

Eliade, M. 1959: Les Daces et les loups. Numen. 6, с. 15-31. H?fler, O. 1974: Zwei Grundkr?fte im Wodankult. In: Antiquitates Indogermanicae. Studien zur Indogermanischen Altertumskunde und zur Sprach- und Kulturgeschichte der indogermanischen V?lker. Gedenkschrift f?r Hermann G?ntert zur 25. Wiederkehr seines Todestages am 23. April 1973. M. Mayrhofer, W. Meid, B. Schlerath, R. Schmitt (eds.). Innsbruck, Institut f?r Sprachwissenschaft der Universit?t Innsbruck, с. 133-144. (Innsbrucker Beitr?ge zur Sprachwissenschaft. 12). Widengren, G. 1938: Hochgottglaube im alten Iran. Uppsala & Leipzig, A.B. Lundequistska Bokhandeln & Otto Harrassowitz. Wikander, S. 1938: Der arische M?nnerbund. Studien zur indo-iranischen Sprach- und Religionsgeschichte. Lund, H?kan Ohlssons Buchdruckerei. Wikander, S. 1941: Vayu. Texte und Untersuchungen zur Indo-Iranischen Religionsgeschichte. Uppsala & Leipzig, A. B. Lundequistska Bokhandeln & Otto Harrassowitz. (Quaestiones Indo-Iranicae I).

2 Дахи и гурганцы в Средней Азии; даки на Балканах; ликаоны в Греции; ликийцы и орки в Малой Азии; вольпики в Италии; грузины (первоначально - этноним, родственный "гурганцам" и относившийся только к ираноязычной верхушке древнегрузинского государства; впоследствии - переосмыслен как производное от имени Св. Георгия). См. Eliade, цит. раб., с. 16, Eisler, R. 1951: Man into Wolf. London, с. 132-137.

3 См.: Eisler, R. 1951: Man into Wolf. London.