Дни Эрмитажа традиционно проводятся с 4 по 7 декабря. Пик насыщенной событиями программы приходится обычно на 7 декабря - день св. Екатерины, покровительницы музея. Перед пресс-конференцией, посвященной обсуждению итогов музейного года, с директором Эрмитажа Михаилом Пиотровским встретилась Гюля Садыхова.

"Русский журнал": Новый музейный сезон начался ярко - в Эрмитаже открылись интересные выставки, был проведен симпозиум, посвященный взаимоотношениям музейного сообщества и СМИ, состоялась российско-германская встреча "Петербургский диалог", на которой обсуждались проблемы охраны памятников архитектуры авангардизма и конструктивизма и проект "Большой Эрмитаж". Какие еще события значатся в планах Эрмитажа?

Михаил Пиотровский: Как вы, наверное, успели заметить, выставки в Эрмитаже открываются "залпами". Один такой "залп" случился в конце октября - одну за другой мы открыли выставки "Возвращение Будды", "Английская акварель XVIII-XIX веков из фонда Меллона", "Америка сегодня. Выбор Саатчи".

Сейчас последовал второй "залп": только что открылась выставка "Фрески Стабии" - это изумительной красоты настенная живопись из города под Неаполем, который тоже был засыпан пеплом во время извержения Везувия, но известен меньше Помпеи и Геркуланума. Фрески выставлены в зале Босфора; в нем размещена экспозиция археологических раскопок на Черноморье. Зал отреставрирован, и ему возвращен прежний цвет: на стенах - красивые полосы, и фрески на таком фоне отлично смотрятся.

В ноябре мы открыли выставку одной картины: на этот раз это "Карточный домик" Шардена. Это полотно - зрелище для гурманов, охваченных патриотической ностальгией. Когда-то картина принадлежала Эрмитажу, но была продана и ныне находится в Национальной галерее Вашингтона. Мы нашли, как мне кажется, удачный ход: выставки одной картины концентрируют внимание публики на том или ином шедевре. Люди, приходящие в музей и скользящие взглядом по сотням картин, не всегда понимают, какое это изысканное удовольствие - сосредоточиться на деталях одной картины, проникнуть в глубь полотна. Когда мы выставляли картину Дега, смотрители нам потом рассказывали, что многие приходили к ней снова и снова, чтобы лучше рассмотреть работу, вникнуть в нюансы света, цвета, рисунка. Это и есть настоящие ценители. Иногда зрителя нужно завлечь к картине - вот почему мы придумали такой необычный способ. К тому же картина Шардена предоставляет массу возможностей для длительного разглядывания. В полотне таится загадка: есть что-то неуловимо очаровательное и упоительное в том, чтобы смотреть на мальчика, строящего хрупкий карточный домик.

Следом за выставкой одной картины открылась выставка современного искусства, но очень необычного: арабская каллиграфия в работах современных художников мусульманского мира - арабских, турецких, иранских. В их работах мы видим, как древнее искусство каллиграфии переформатируется, попав в поле современного искусства. Фактически представленные работы - это образчики "чистого" абстрактного искусства, использующие элементы каллиграфии как строительный материал. Как известно, мусульманское искусство беспредметно: оно использует геометрические и растительные орнаменты и в архитектуре, в прикладных искусствах, в оформлении книг. И над всеми искусствами царит искусство каллиграфии, которое в традиционном средневековом мусульманском искусстве не абстрактно, ибо оно транслирует смыслы в текстах, которые нужно читать. В наши дни приемы каллиграфии используются художниками как чисто визуальные. При этом тексты иногда читаются, а иногда и нет. Это просто современное искусство, основанное на разнообразных шрифтах.

РЖ: В Средние века считалось, что буквы, складывающиеся в арабскую вязь, несли помимо основного дополнительный мистический смысл. Чувствуется ли мистика букв в современных полотнах, представленных на выставке?

М.П.: Я бы не преувеличивал. Понятно, что в буквах заключена некая мистика, каждой букве соответствует определенное число. Есть целое течение в исламе - хуруфизм, который видел в буквах черты лица. Но есть и чистая красота линий, и некий эстетический восторг, возникающий при созерцании самих надписей. Современные каллиграфы как раз и пытаются передать этот восторг в своих работах. Любование красотой в отрыве от смысла надписей, в том числе мистического смысла, - вот, пожалуй, чем руководствуются современные каллиграфы. Тут живет иная мистика - мистика линий и цвета, на уровне выставки "Америка сегодня". Такого в Средние века не было: использования каллиграфических мотивов в пространстве картины. И этот мотив - некий мостик, соединяющий древнюю традицию с нашими днями. Тем самым восточная каллиграфия становится наднациональным искусством, вписанным в мировой контекст. Это одновременно и поиск художниками пути домой, в свои национальные школы. В общем, очень интересный процесс. Продолжая тему взаимовлияния культур, в январе у нас откроется большая выставка мусульманского искусства с условным названием "Мусульманское искусство между Китаем и Японией" или "Между Китаем и Европой", мы пока не решили. В Средние века существовал китайский художественный мир, богатый и изощренный, и мусульманский художественный мир. Мусульманское искусство впитывало влияния и Китая, и Европы, творчески развивало китайские культурные влияния и передавало эстафету дальше, в Европу. А потом в какой-то момент и Европа вступила с мусульманским миром в художественный диалог.

РЖ: Да, такой культурный аналог "Великого шелкового пути"...

М.П.: Совершенно верно. Концепция будущей выставки, на наш взгляд, довольно необычна и нова: экспозиция призвана продемонстрировать, из каких архаических корней вырастало мусульманское искусство; в частности, как повлияло искусство Дальнего Востока на искусство Ближнего и Среднего Востока. Такой ракурс необычен и оригинален, и мы выбрали его.

Необычно будет выстроена сама экспозиция: в центре зала выставят две походные палатки, которые сейчас находятся в нашем фондохранилище. Это громадный, шитый золотом шатер Эмира Бухарского, подаренный императору во время Большого посольства, и еще знаменитая турецкая палатка, искусно расшитая. Можно будет войти внутрь палаток, поближе рассмотреть их.

РЖ: Каковы планы Эрмитажа в области международного сотрудничества?

М.П.: Если говорить о международной деятельности Эрмитажа, то выставкой "Фрески Стабии" мы начинаем программу долгосрочного сотрудничества с нашими коллегами из Неаполя: и по изучению фресок, и по обмену опытом между школами реставраторов. И в Эрмитаже, и в Неаполе есть прекрасные школы реставраторов монументальной живописи. У нас работают люди, реставрировавшие уникальные фрески Пскова и Пенджикента, два великих памятника настенной живописи. С неаполитанцами запланированы семинары по обмену опытом. Наши сотрудники и студенты, работающие с Эрмитажем, получат возможность ездить на раскопки в Италию и на Черное море. Проект сотрудничества с Неаполем будет координироваться центром "Эрмитаж-Италия" со штаб-квартирой в Ферраре.

РЖ: Хотелось бы прояснить ситуацию с филиалами Эрмитажа в Великобритании, Нидерландах и США. Информация о том, что комнаты Эрмитажа в Сомерсет-хаусе вы перепрофилируете в офис, уже осознана музейным сообществом. Какова же актуальная политика Эрмитажа в Европе сегодня, каковы ее приоритеты, цели?

М.П.: Я бы хотел раз и навсегда прояснить ситуацию: есть Эрмитаж, а вокруг него - спутники, то есть наши зарубежные центры. Это именно спутники, а не планеты. Планеты находятся на постоянных орбитах; а спутники - у них информационные функции, их можно переводить с орбиты на орбиту. Спутники могут устаревать, их можно заменять на более современные. Разумеется, мы не предполагаем всю жизнь держать филиал музея в Лас-Вегасе: мы будем иметь там филиал до тех пор, пока это нам интересно.

На сегодняшний день в системе "спутников" Эрмитажа есть два изменения: мы открываем центр в Ферраре, и он займет место эрмитажных комнат в Сомерсет-хаусе. Мы решили перенацелить наши интересы, с выставочной деятельности - на науку. На исследования, на обеспечение научной деятельности Эрмитажа. Мы хотим, чтобы сотрудники Эрмитажа, подобно зарубежным коллегам, жили в Италии, работали там, ездили в командировки, получали гранты и готовили экспозиции. Все это должно привлечь внимание к научной стороне деятельности Эрмитажа. Сегодня мы наблюдаем полное падение престижа науки в стране, ее роль забыта - так же, как и роль культуры, которая практически не упоминается в государственных документах. Музей стал восприниматься как учреждение сферы услуг: как некий род магазина, торгующего художественными впечатлениями.

Но это не так: музей - это не магазин. Он не обязан быть рентабельным на сто процентов и предоставлять услуги. Он должен заниматься и научной деятельностью. Музеи России бьются до крови, чтобы сохранить пункт о научной деятельности в своих уставах. Это касается всех, даже нас, эрмитажников. Формально мы не считаемся научным учреждением. Мы платим нашим сотрудникам прибавку за научные степени из наших собственных денег, потому что нам, музейщикам, прибавка за степень не полагается. Идею о том, что деятельность музеев основана на науке, а не на развлекаловке, - эту идею нужно восстанавливать. И мы переориентируем наши зарубежные центры на науку. Чтобы с помощью зарубежных коллег возродить наши научные занятия.

Первый период нашего сотрудничества с Западом заключался в том, чтобы давать. Ведь что такое выставка? Мы ее даем, мы ее готовим, вкладываем свой труд, оформляя и формируя экспозицию. Показывая вещи из Эрмитажа, мы доставляем людям удовольствие. А заодно демонстрируем, какая мы великая держава. Этот этап в какой-то мере завершен. Теперь мы хотели бы кое-что и получать. Когда мы едем и, грубо говоря, живем в Англии на английские деньги, встречаемся с английскими коллегами, а потом приезжаем и дома выпускаем книжки и делаем выставки по итогам этих встреч, - мы уже кое-что берем у наших английских партнеров. В Англии есть клуб друзей Эрмитажа: на их деньги мы осуществляем проекты, английским коллегам это тоже интересно. На ремонт государство нам деньги уже дает. А вот на науку - пока нет, это положение нужно переломить, создавать условия для развития науки.

РЖ: Расскажите о проекте "Эрмитаж 20/21".

М.П.: Это проект, посвященный освоению Эрмитажем современного искусства. Мы намереваемся постепенно собирать картины второй половины ХХ века. Очень трудно собрать представительную коллекцию сразу: поэтому на первом этапе мы собираемся организовывать привозные выставки. И потом думать, как бы сделать, чтобы из этих выставок что-то у нас осталось. Мы постараемся показывать весь спектр направлений нового искусства. Подготовить почву для того, чтобы приобрести кое-что в коллекцию Эрмитажа.

Главное - создать систему: чтобы показать все самое важное, что есть в современном искусстве. Наши посетители уже отчасти вжились в то, что называется новым искусством. А мы, со своей стороны, постараемся определить, что нам годится, а что нет. Мы планируем смешанную деятельность, основанную на взаимодействии с музеями, галереями, художниками, коллекционерами: замешиваем динамическую кашу из самых разных стилей и направлений.

РЖ: После открытия выставки "USA Today" многие ругались на экспозицию, считая, что картины абсолютно не вписались в пространства залов Главного штаба. Экспонат "Ос-с-собый объект" запихали в коридор, в нишу, и он там не смотрится...

М.П.: Естественно, в эрмитажных пространствах все выглядит по-другому, нужно быть к этому готовым. У нас нет громадных стеклянных залов, как в западных музеях современного искусства, и нам не нужно им подражать. Конечно, "Ос-с-собый объект" смотрится здесь иначе, чем в Лондоне. Но разве плохо смотрелись эти барабаны с черной бородой, разложенные на лестнице? По-моему, они очень хорошо вписались.

Нужно уметь играть с выставочными пространствами, применяться к их особенностям. Например, Кабаков: мне нравилось, как вписались его инсталляции в пространства Штаба. Мы сейчас фактически продолжаем с вами знаменитый спор Тома Кренца и Рэма Колхааса. Когда Кртенц приехал, он заявил: "Совершенно невозможно здесь создать музей современного искусства, здесь нет больших залов для показа мотоциклов". На что Рэм ответил: "Так это же потрясающе! Можно поставить по одному мотоциклу в каждой комнате, получится в сто раз интереснее, чем показ их скопом в одном зале музея Гуггенхайма". Вот вам свежий пример, как одни и те же вещи могут выглядеть в разных залах. Мы показывали "Танец" Матисса в огромном Николаевском зале - он там выглядел как почтовая открытка. А в зале третьего этажа он смотрелся грандиозно. Грандиозными вещи смотрятся тогда, когда они упираются в потолок.

Или, скажем, выставка Сая Твомбли: его вещи тоже непривычно выглядели в Эрмитаже, но ему понравилось. С этим можно играть, и мы играем с эрмитажными пространствами. Половина впечатления от любой выставки - это сам Эрмитаж. Его залы, его специфика - словом, контекст.

Беседовала Гюля Садыхова