Мне часто приходится слышать, как люди говорят: "Я люблю Минск". Затасканная от бесконечного повторения, эта фраза, превратившаяся в своего рода мантру, вызывает у меня внутренний протест - прежде всего по причине своего "ячества".

Что для меня Минск? Я родился здесь, как и тысячи других его жителей, и уже поэтому отношу родной город к разряду тех основ, которые наряду с идеями и событиями того же уровня предопределили мое существование. Ведь это действительно важно, что я родился не в деревне и не в заштатном городишке, не на окраине и не на чужбине - а в Минске. Поэтому для меня вопрос о том, люблю ли я Минск, лишен смысла. Я люблю его "по определению". И, честно говоря, мне безразлично, нравится он кому-то или нет.

Нити, связывающие нас с Минском, не имеют ничего общего ни с топографией, ни с материальными условиями проживания в столице республики. Прежде всего мы связаны с этим городом как с художественным миром. Язеп Писка, приехавший в город вскоре после третьего раздела Польско-Литовского княжества, описал Минск накануне наполеоновского нашествия 1812 года как преисполненный достоинства и в то же время тихий и уютный город. Побывав во многих местах, в том числе и в Сибири, Ян Дамьель обосновался в конечном итоге в Минске в 1822 году. Непревзойденный в умении писать, что называется, кровью сердца, этот художник постоянно возвращался к видам Минска и его окрестностей, и его пейзажи до сих пор трогают нас своей неподдельной искренностью.

Глубоко трогательна и черно-белая акварель Яна Герасимовича "Дом в Старом городе Минска". Это единственное дошедшее до нас художественное произведение школьного учителя, мечтавшего стать живописцем. И как прекрасен - и поистине незабываем - вид кафедрального парка на цветной литографии Лаверна! Всматриваясь в портрет Наполеона Ордо, я не могу отвести глаз от плотно сжатых губ этого великого труженика, не могу избежать его пристального взгляда из-под густых кустистых бровей. После антироссийского восстания 1830-1831 годов Наполеону Ордо пришлось уехать в Париж, где он учился живописи. Вернувшись домой, художник колесил по стране, запечатлевая незабываемые виды и ландшафты, деревни и города, включая Минск. Еще десяток-другой холстов и акварелей - и виды Минска дофотографической поры исчерпаны. Любое из этих изображений имеет непреходящую ценность, питая нашу фантазию и стимулируя работу воображения,: - ведь мы могли быть лишены и этого: Язеп Дроздович оставил нам серию пейзажей Минска с руинами и курганами, которые он очень любил. Но этот художник пишет так, словно его натура пребывает на другой планете, где нет ни горестей, ни бед. Его Беларусь существовала - и существует по сей день - в совершенно особом, приподнятом и головокружительном барочном мире. Невозможно отделаться от ощущения, что фантасмагорические пейзажи Луны и Марса были увидены художником из окна абсолютно реального дома. Кто-то усмотрел даже на одном из его марсианских пейзажей недавно завершенное здание монструозного Дворца Республики.

Нельзя не полюбить Минск на картинах Вукая: Иезуитский кафедральный собор, покрытый чешуйчатой черепицей; мчащиеся по городу на немецких мотоциклах отряды Советской армии, которых приветствуют минчане, высыпавшие на улицы с букетами цветов. "Освобождение Минска" - очень характерный сюжет для этого города - ведь его приходилось неоднократно освобождать то от одних, то от других завоевателей:

Минск живет в нашем бесконечном и неповторимом личном опыте. Мы можем изобрести его сами - усилием воображения. Так, археолог Захарульский реконструировал Минские ворота в виде тяжеловесного и довольно неуклюжего двухбашенного сооружения. Макет этих ворот, выставленный в Историческом музее, на протяжении долгого времени считался едва ли не главным символом нашей истории - пока не были обнаружены подлинные древние ворота. С рвением, достойным лучшего применения, художники взапуски принялись изображать этого неуклюжего бегемота во всех видах и ракурсах; мы встречались с этим бесконечно воспроизводимым изображением тысячи раз - на плакатах и на конвертах, в учебниках и в научных монографиях, на почтовых марках и в исторических романах. В один прекрасный день кому-то пришло в голову воздвигнуть сооружение, несущее черты сходства с воображаемым "прототипом". Нарисуем - будем жить: в 1956 году группа московских и ленинградских градостроителей, возглавляемая архитектором Рубаненко, соорудила "ворота" в виде двух одиннадцатиэтажных жилых домов-башен на Вокзальной площади. Именно отсюда - с того самого места, где в 1863 году развернулась битва между восставшими и теми, кто хотел стереть их с лица земли, - берет свое начало новый Минск, город, погруженный в повседневные дела и заботы. Боже правый, мне столько раз приходилось испытывать радость от возвращения домой, когда нога ступала наконец на родную почву, а взгляд невольно устремлялся на башенные часы, чтобы сориентироваться во времени. То есть узнать наше местное время: Башни стали излюбленным местом встречи для белорусов со всех концов страны, для наших соседей по бывшему Союзу, а также для влюбленных. Минск принадлежит всем нам. В нем живет пятая часть населения страны. Я люблю этот город.

В 1984 году были обнаружены настоящие, древние Минские ворота. Они не имели ничего общего с тем, что мы себе навоображали: это была высокая бревенчатая башня, стоящая на крепостном валу. Участники кровопролитной битвы на реке Намиге - той самой, которая описана в "Слове о полку Игореве", - могли видеть эту башню с часовней наверху, в которой, согласно легенде, на протяжении столетий хранилась чудотворная икона Божьей Матери, написанная святым апостолом Лукой. Считалось, что эта икона совершила путешествие из Византии сначала по морю, а затем по рекам Беларуси. Когда приближались войны или эпидемии, глаза Божьей Матери наполнялись слезами: так святая заступница предупреждала горожан о грозящей им опасности. Ныне икона хранится в православном Кафедральном соборе Св. Духа в Минске.

Минск - совершенно особый город: из него можно уехать, но в него нельзя вернуться. Есть города, возвращаясь в которые каждый раз убеждаешься, что все осталось на своих местах. Но, уезжая из Минска, можно быть уверенным, что по возвращении изменится все - даже берега рек. Белорусские реки так же непостоянны, как деревья. Прогуливаясь по паркам и набережным, любуясь старинными домами и тенистыми скверами, ловишь себя на мысли, что еще вчера все это выглядело хоть немного, но по-иному. Город постоянно меняется и в то же время остается прежним - таким, каким запечатлели его не только художники, но и писатели, и ученые, хотя у каждого из них был свой Минск. С этим городом поддерживал тесные связи выдающийся польский поэт Владислав Сырокомля (Людвиг-Владислав Кондратович), родившийся в деревне Смолаве Бобруйского уезда Минской губернии в семье небогатого шляхтича. Для Адама Киркора, уроженца Могилевской губернии, неутомимого археолога и этнографа, состоявшего в зрелые годы хранителем археологических коллекций и заведующим секцией раскопок Краковской Академии наук, этот город был как объектом изучения, так и неиссякаемым источником вдохновения. Киркор первым познакомил международный ученый мир с литовскими и белорусскими древностями и приохотил своих последователей к всестороннему изучению родной старины. А вот для Мойше Кульбака, идишистского поэта и писателя, известного сегодня немногим, Минск 1920-х годов был чисто еврейским городом, не имевшим, кстати, ничего общего с криминальным вертепом, описанным Сергиусом Пясецким, чьи выразительные, исполненные экспрессии произведения были открыты для широкого читателя совсем недавно.

Сегодня любой взрослый минчанин расскажет вам, что было на том или ином месте в древности. Все менялось и продолжает меняться, хотя, казалось бы, все давно стабилизировалось. Но откуда-то появляются все новые древности, и из-под асфальта прорастает старинная городская ратуша:

Связанная со своей столицей тысячами нитей, страна тем не менее не может рационально объяснить, чем ей так дорог Минск. Как можно объяснить свою любовь к чему-то (если это не просто прагматическая привязанность или следствие привычки)? Какие бы слова вы ни подобрали, суть дела остается неуловимой.

Происхождение названия летописного "Менска" связывают с рекой Менкой, впадающей в Птичь недалеко от города; название реки в языках балтийской группы означает "большая рыба". Если эта этимологическая догадка верна, то название города может восходить к представлениям ранних христиан, для которых рыба была священным зодиакальным символом Христа. Если же название города происходит от реки Намиги, то оно связано с таинственным качеством, означающим в балтийских языках 'бдительность'. Наша любовь к городу подогревает желание во что бы то ни стало докопаться до "единственно верной" этимологии (хотя возможны и другие версии: еще в одном толковании название "Минск" производят от слова "мена", так как якобы в древние времена на месте нынешнего города находился меновой пункт - торговый рынок, отчего возникший здесь город стал называться сначала Менском, Меньском, а затем Минском). Нам хочется верить, что этимология откроет доступ к самому сердцу Минска - и тем самым к ответу на вопрос: кто мы?

Рим был основан Ромулом, Киев - Кием, а Минск - Менеском. Ромул и его брат были вскормлены волчицей, Кий охотился в лесу на диких животных; в обоих случаях мы имеем дело с темной "звериной" архаикой. Но былинный богатырь Менеск построил мельницу. Он не относился к числу потомков Каина. Пока крутятся жернова мельниц, сердце Менеска продолжает биться. Где находится сердце Менеска? Там, где положено, - у него в груди. Если пересечь древнее замчище и пойти вдоль покатого берега реки Свислочи, вы услышите, как оно бьется, как стучит - где-то рядом. Над средоточием речных путей, по которым суда перевозят живую и мертвую воду. Не было ли это место засеяно семенами зла?

В 1921 году, живя в Троицком предместье, как раз напротив замчища, Янка Купала закончил поэтический перевод "Слова о полку Игореве" на белорусский язык. Мрачное описание битвы на реке Намиге (1067) прозвучало тогда как грозное пророчество. "Слово о полку Игореве" в переводе Янки Купалы стало признанным шедевром белорусской литературы, а битва на Намиге - символом нашей исторической судьбы. В 1922 году художник Михась Филипович написал полотно "Битва на Намиге". Среди персонажей этой картины нет положительных героев: изображена толпа людей, тупо уничтожающих друг друга. Во имя чего? Нет ответа:

Здесь же, под землей, таится один из самых загадочных монументов нашего прошлого. Недостроенный древний храм в Минске (от него сохранился только каменный фундамент) не имеет аналогов ни в соседних странах, ни в далекой Византии. Никто не знает ни названия этого уникального святилища, ни имен его строителей; неизвестно, почему его поглотила земля.

Минск - это целый мир вещей, которые необходимо увидеть своими глазами. Имеющий глаза да увидит, каждый - свое: кто-то - яркие пальмы, кто-то - бесконечную пустыню, но лишь немногие - небо.

Минск - это не кипа старинной рухляди, которую нужно постоянно перетряхивать, чтобы в ней не завелись паразиты. Это не осажденная крепость, где ночью погашены все огни, но включены все сигнальные системы, чтобы отпугнуть потенциальных грабителей. Это не туннель, слепящий светом и заставляющий забыть все запахи и краски. Минск - это тихая река, текущая среди семи холмов; от нее поднимается туман, лазоревый, когда выдается необъяснимо кристальное утро, и грязно-серый в остальные дни.

Он будет жить, когда я умру. Он будет жить так же, как живут его улицы и кладбища, скверы и храмы, затерянные в хаосе беспорядочной городской топографии; он будет жить, как живет невидимая Намига, которая несет под землей свои воды, скрывая от нас свое предназначение и конечную цель.

Вечная жизнь суждена и изумрудным волнам древесной листвы, бьющимся о бетонные берега; ни одно место в мире не смогло бы вместить весь бетон Минска. Вечно живым останется колоссальный Якуб Колас, присевший на гранитную плиту, да так и застывший в сквере, носящем его имя, поскольку у него нет резона куда-то уходить. Останутся балконы, ибо где еще Минск мог бы хранить свои сломанные лыжи, засохшие цветы, мешки из-под картошки и прочую требуху? Останутся аркады и колоннады, ибо где еще мог бы разгуляться вольными порывами ветра минский воздух? Минск накладывает на человека жесткую печать своего предназначения, состоящего в том, чтобы воплотить собой идею perpetuum mobile. Он не оставит вас в одиночестве: здесь нет для него места. Одиночество в Минске достижимо лишь для того, кто движется согласно собственному, индивидуальному плану. Кто возвращается домой или стремится к какой-то вожделенной цели. В конце концов, цель жизни - движение; справедливость этой максимы очевидна в Минске, как нигде. Пока вы живы, вам суждено смотреть на минские строительные леса. Старое разрушается, чтобы уступить место новому. Вырубаются старые деревья, высаживаются молодые. "Ваша смерть - это моя жизнь:"

Тому, кто превыше всего ценит свою индивидуальность, стремится чего-то достичь и не боится одиночества, кто хочет жить среди солидных, устойчивых вещей, следует переехать в Вильнюс, в Прагу или в Лондон. Гордый тем, что обрел спасение, он сможет вступить в бесконечный диалог с самим собой в окружении вечных стен, слишком реальных для того, чтобы их можно было игнорировать. Вопрос в том, примут ли вас эти стены:

Вы всегда можете задать Минску вопрос: "Для чего мы живем?" Здесь он в высшей степени уместен: ведь вы находитесь в городе-фантоме, где нужно быть в каком-то смысле суперменом. СуперМеном в СуперМинске. Это город-призрак, овеянный легендами - такими старыми, что никто не помнит, на каком языке они изначально сказывались. Это город-мечта, где лунатики навсегда запечатлевают свои видения - черновики настоящего. Любой другой город мог бы стать нашей Столицей. Но это лишний раз доказывает, что Минск - избранный ("много званых, но мало избранных").

Самое важное событие в истории Минска произошло в середине семнадцатого столетия, после того как город был опустошен безжалостными ордами "московитов". В 1655 году в городе осталось всего 150 семей. Но уже через десять лет был построен новый Минск, каменный город с многотысячным населением, с добротными церквами, скромными монастырями и великолепными дворцами. Основанный на болотах, Минск стал расширяться за счет холмов. Однако предназначение Минска состоит в том, чтобы быть вечным мельничным жерновом, перемалывающим существующее с целью дать место будущему - снова и снова, без конца и без устали:

Но чудеса еще случаются - даже в наше время. Разве не чудо, что здесь родилось такое количество деятелей белорусской культуры? Срывая с себя одну маску за другой, Верхний город (ансамбль которого начал складываться в конце XVI века) постепенно сделался центром Минской галактики. Сохранившиеся дома, улицы и скверы помнят людей, чьи имена вошли в историю. Из украинцев здесь жили Смотрицкий, Мазепа, Леся Украинка. А сколько тут побывало поляков, русских, французов, американцев: Император Петр 1, митрополит Селава, Ханс Кристиан Андерсен, композитор Станислав Монюшко, репортер Артур Конан Дойл: "Любой минчанин может показать вам дом, где родился Бальзак и останавливалась Жорж Санд", - говорили о Верхнем городе в прошлом веке. На подмостках его театров выступали почти все крупные белорусские, польские и русские актеры. Именно здесь родилась белорусская опера. Минская высшая школа выпустила не меньше будущих знаменитостей, чем любой другой престижный университет. Молодой Маяковский читал свои стихи в актовом зале Торгового банка, Максим Горький и Ромен Роллан останавливались в отеле "Европа", Ли Харви Освальд частенько посещал тир на улице Демьяна Бедного. В двадцатом столетии Старый город превратился в сцену, на которой разыгрывалась судьба Белоруссии. Не случайно Янка Купала именно здесь поселил героев своей знаменитой пьесы "Тутэйшия" ("Местные"). Минск явился свидетелем многих судьбоносных событий шведской и французской, немецкой и польской истории. Как сложились бы судьбы мира, если бы скромный дом на берегу реки Свислочь не дал приют (в марте 1898 года) 1-му съезду Российской социал-демократической рабочей партии?

Примерно посередине старого Еврейского кладбища, там, где ныне находится знаменитый стадион, печатал свои прокламации Плеханов. Минск является колыбелью трех (sic!) социалистических партий - российской, польской и белорусской. Разумеется, все они были нелегальными. Конечно, многие минские деятели культуры были в той или иной мере революционерами-подпольщиками. Кажется, все существенное и исторически значимое было инициировано подпольными группами. Из чего с неизбежностью следует вывод: Минск - колыбель нашего андерграунда.

История Минска переписывалась столько раз, что никто не может сказать с полной уверенностью, как все начиналось. Может ли быть более подходящее место для пишущих на белорусском языке?

"Я люблю Минск", - говорит каждый, кто приезжает сюда, чтобы жить: делать свое дело и предаваться своим мечтам.

Перевел Иосиф Фридман