От редакции. 25 ноября 2011 года в Махачкале состоялся самый массовый за последние годы митинг протеста. Тысячи людей протестовали против действий силовых органов, связанных с пытками и похищениями людей. Ситуация в регионе остается очень напряженной, это связано как с ростом популярности радикальных исламских идей, так и с неспособностью властей реагировать на эту угрозу сугубо правовыми мерами. О том, в каком состоянии находятся северокавказские общества, в чем причина популярности исламизма, что такое «традиционный ислам», а также что делать с накопившимися проблемами, «Русский журнал» побеседовал с Ахметом Ярлыкаповым, одним из лучших российских исламоведов.

Ахмет Ярлыкапов – этнограф, исламовед, старший научный сотрудник Института этнологии и антропологии РАН, кандидат исторических наук.

* * *

Русский журнал: Учитывая религиозный энтузиазм северокавказской молодежи, можно ли говорить, что для нее авторитетными становятся в гораздо большей степени именно религиозные лидеры, а не старейшины? Свидетельствует ли об этом поддержанное А. Хлопониным предложение духовенства Чеченской республики о создании Совета алимов Северного Кавказа?

Ахмет Ярлыкапов: Не все так просто и однозначно, как Вы говорите. Дело в том, что северокавказские общества в значительной мере прошли советскую модернизацию, и довольно успешно. Не надо представлять наших кавказцев как "диких" людей со своими порядками. Да, кавказцы более сплоченные, да, у многих из них сохранилось уважительное и даже почтительное отношение к старшим. Однако авторитет старейшин часто преувеличен. Общинный уклад, на котором и зиждился авторитет старейшин, уходит в прошлое. Общину для молодежи заменяет большая семья, клан, и старший в клане для него настоящий авторитет, а не старейшина. Это первое.

Второе. Часто религиозный лидер является также и старейшиной, так что в этом случае никакого замещения авторитета старейшины нет.

И, наконец, в-третьих, для религиозной молодежи, конечно, большим авторитетом будут религиозные деятели, возраст которых неважен. Важны знания и лидерские качества, которыми могут обладать и ровесники молодых мусульман. Число религиозных молодых людей растет, но их все же в целом по региону не большинство.

Создание Совета алимов Северного Кавказа не свидетельствует о смене авторитетов для молодежи. Такие советы уже давно существуют при региональных муфтиятах, а создание объединенного Совета алимов при нынешнем слабом уровне интеграции муфтиятов – дело весьма трудоемкое. Кроме того, следует учитывать, что мы живем в эпоху Интернета и глобализации, в том числе и "исламской глобализации". Для части молодых мусульман авторитетами являются не свои муфтии, а те исламские ученые, которые могут находиться за тысячи километров от них. Я бы назвал их "электронными муфтиями". Так что создаваемым и существующим Советам алимов сейчас придется выдерживать серьезную конкуренцию с этими самыми "электронными муфтиями".

РЖ: Как бы Вы объяснили феномен молодежных джамаатов на Северном Кавказе? Многие усматривают среди причин их популярности именно социальные причины – желание вступающих в джамааты молодых людей быть причастными социально справедливому обществу. Насколько обоснована такая – социальная – трактовка?

А.Я.: Популярность молодежных джамаатов относительна – все же большинство молодежи, особенно на Северо-Западном Кавказе, не спешит массово вступать в них. Тем не менее, феномен молодежных джамаатов достоин самого внимательного изучения в силу их стойкости и прекрасной организованности. Поиск социальной справедливости, действительно, вовлекает в их орбиту многих молодых людей, сталкивающихся с вопиющей коррупцией, невостребованностью, продажностью традиционных авторитетов и беспомощностью традиционных механизмов социальной регуляции. Однако в молодежных джамаатах очень трудно установить изолированное от остального общества "царство справедливости". Поэтому приток молодых людей в эти джамааты скорее выражает их протест против современных порядков на Северном Кавказе. А для того, чтобы хотеть быть причастными к социально справедливому обществу, необходимо иметь программу его достижения, а с этим в молодежных джамаатах все слишком расплывчато.

РЖ: В какой степени приток молодежи в неформальные «джамааты» (не признающие суфизм и «народный ислам») свидетельствует о разрыве части северокавказской молодежи с религиозной традицией своих предков?

А.Я.: С религиозной традицией своих предков разрыв произошел не только у молодежи, но и у большей части старшего поколения. Опять же, в этом лидирует Северо-Западный Кавказ, сегодня преимущественно светский. Малоизвестный факт, но на Северо-Западном Кавказе исламские традиции оказались искоренены настолько, что сегодня уже значительная часть старшего поколения не прошла даже процедуру обрезания. Поэтому приток молодежи в неформальные «джамааты» свидетельствует не об отрыве ее от мифической «религиозной традицией предков», а вообще об отрыве от религиозной традиции как таковой.

РЖ: В контексте противоречий «нового» ислама молодежи и традиционного ислама более пожилых людей, как бы Вы ответили на вопрос, какой ислам традиционен для северокавказских республик? Каковы критерии этой традиционности?

А.Я.: Сказать однозначно, что вот этот вот ислам является для Северного Кавказа традиционным, а вот этот – нетрадиционным, невозможно. Преобладает здесь суннизм, но он проникал из разных мест и поэтому традиционно представлен разными формами. Центральный и Северо-Западный Кавказ – это регион распространения ханафитского мазхаба (богословско-правового толка), а Северо-Восточный Кавказ – шафиитского мазхаба. Южный Дагестан давно населен наряду с суннитами также и шиитами имамитского мазхаба. Кроме того, в Дагестане, Чечне и Ингушетии распространены суфийские общины накшбандия, кадирия и шазилия. Как видите, ислам на Северном Кавказе традиционно представлял собой мозаику разных направлений, толков и форм. Какую из них прикажете считать традиционной? В Дагестане попытались признать традиционной формой ислама суфизм, оказывая ему поддержку на государственном уровне, то есть сделав его официальным. Однако и суфизм там неоднороден – есть разные шейхи, многие из авторитетных шейхов не признают легитимность крупнейшего дагестанского шейха Саида-афанди Чиркеевского и контролируемого его учениками Духовного управления мусульман Дагестана. Появление же значительных групп салафитов, молодежных общин «новых мусульман», ячеек Хизб ут-Тахрир, немногочисленных групп последователей Фетхуллаха Гюлена и т.д. лишь делают сложнее традиционную мозаику форм ислама в регионе. Политика однозначного подавления мусульман, не следующих суфизму, привела Дагестан в тупик, вынудив власти республики инициировать внутриисламский диалог. Иными словами, сложившаяся исламская мозаика не позволяет нам выработать какие-либо критерии определения «традиционности» той или иной формы ислама в регионе.

РЖ: Российское руководство косвенно или прямо – посредством открытия, в первую очередь на Северном Кавказе – исламских университетов (последняя инициатива Д. Медведева в этом направлении – строительство светского исламского университета) – пыталось переориентировать интерес северокавказской молодежи с ближневосточных исламских учебных заведений на местные. По-прежнему ли у северокавказской молодежи высок интерес к ближневосточной версии ислама? Почему молодые российские мусульмане едут учиться на Ближний Восток?

А.Я.: Почему буддисты едут учиться в Тибет, католики – в Рим, иудеи – в Израиль? Хотим мы того или нет, но Ближний Восток – родина и центр ислама, там расположены самые авторитетные исламские учебные заведения. И не стоит думать, что учиться северокавказские мусульмане стали ездить туда только в постсоветское время. Связи их с Ближним Востоком давние и довольно крепкие. Так, шафиитский Дагестан традиционно имел весьма крепкие связи с шафиитской Сирией, дагестанцы не только там учились, они там и преподавали. Вопрос лишь в том, сколько молодых людей будет обучаться на Ближнем Востоке. Нормой должна быть ситуация, когда большинство молодых людей получают образование на Северном Кавказе, в местных учебных заведениях, а на Ближний Восток едут только избранные, те, кто желает получить знания, недоступные у себя на родине. Это возможно только при условии достижения системой исламского образования на Северном Кавказе высокого уровня, сопоставимого с мировым. Для этого, конечно, нужно время и силы. Причем значительная часть усилий должна быть приложена самими мусульманами, в их интересах наладить стабильную и конкурентоспособную, отвечающую задачам сегодняшнего дня систему исламского образования.

РЖ: Что несет глобализация и информатизация северокавказской молодежи – деструктивную эмансипацию и «освобождение» от памяти семьи и народа или, напротив, «ренессанс традиции», вплоть до ее изобретения (например, в 2009 г. в ходе дискуссии о хиджабах, Ю.Б. Евкуров отметил, что «никогда ингушские женщины в хиджабе не ходили. Ходили также в платках, но как-то по-своему, по-ингушски...)?

А.Я.: Изобретение традиции с самого конца 1980-х годов активно идет среди всех мусульман региона, не только молодежи. Мне в ходе этнографических исследований приходилось наблюдать такое изобретение и в похоронно-поминальном обряде, и в свадебной обрядности, и т.д. Иначе и быть не может, ведь к этому времени мусульмане региона пришли с изрядно трансформировавшимися мусульманскими практиками. В исламе, где многое зависит от авторитета имама, вообще процесс «изобретения традиции» постоянен. В этом и сила ислама, секрет его потрясающих адаптивных возможностей.

РЖ: Сознательно ли в ряде Северокавказских республик происходит «консервация традиций» или же симпатии молодежи к исламу можно назвать «изобретением традиции»?

А.Я.: Я не согласен, что в северокавказских республиках идет «консервация традиций». Есть попытки провести таковую, но ни в одной из республик этого сделать невозможно, в силу проблематичности очерчивания этих самых «традиций» и упомянутого вечного процесса «изобретения традиции».

РЖ: В чем причина привлекательности ислама для неофитов, например, Бурятского-Тихомирова, Раздобудько или Павла Косолапова?

А.Я.: Вопрос очень сложный, достойный отдельного исследования. Я считаю, что такое исследование уже давно назрело. Очевидно, что ислам сегодня стал идеологией протеста. Не зря ведь весь исламский мир поменял еще относительно недавно популярные там левые идеи на идеи салафитского ислама. Неофиты ищут социальную справедливость, которую им обещают разные системы. Ислам им предлагает высшую справедливость, от имени Всевышнего. И они готовы за это отдать свои жизни.

РЖ: Радикальный ислам обычно ассоциируют с Северным Кавказом. Можно ли провести «демаркационную линию» между ориентацией российских мусульман Северного Кавказа и, например, Поволжья? Или идея «исламской глобализации» постепенно находит свое воплощение и внутри России?

А.Я.: Мы в стране своей слишком увлеклись вычерчиванием границ. То кричим: «Хватит кормить Кавказ!», то предлагаем стеной огородиться от него. Между тем границы придется проводить по всей стране, потому что страна у нас одна, и представители северокавказских народов живут во всех регионах России. Северный Кавказ бурлит, потому что он более проблемный, чем, скажем, Татарстан или Башкортостан. Это первое.

Второе. Деление исламской уммы России на Северокавказскую и, условно, Поволжско-татарскую (или Татаро-башкирскую) части все более и более становится нерелевантной. Идет серьезное смешение, особенно в таких крупных мегаполисах, как Москва, Санкт-Петербург. Кроме того, за последние двадцать лет в России четко обозначилась еще одна часть исламской уммы – среднеазиатская, которая, скажем, в Сибири достаточно представлена, в том числе и грамотными имамами. Идеи «исламской глобализации» весьма популярны в смешанных молодежных общинах богатых нефтью регионов российского Севера, что, однако, не ведет там к дестабилизации ситуации.

РЖ: Вы писали о том, что в целом на Северном Кавказе Духовные управления мусульман проигрывают представителям «неофициального» ислама в борьбе за привлечение новых сторонников. Почему?

А.Я.: Причин для этого много. Официальные Духовные управления мусульман весьма далеки от народа, от конкретных мусульманских общин. Их официальный статус действует убаюкивающе, и официальные духовные деятели мало внимания уделяют работе в конкретных общинах. Нужно понимать, что ислам – это религия, которой не присуща жесткая церковная организация. Это религия джамаатов, общин, которые сами избирают своих лидеров и организуют свою внутреннюю жизнь. Духовные управления мусульман – это имперский проект, попытка втиснуть мусульман в некую структуру для удобства управления ими. В имперскую эпоху и в советское время их было немного. Сегодня в каждом регионе по Духовному управлению, иногда и не по одному. Это явный признак кризиса системы Духовных управлений. Они порой слишком далеки от чаяний простых мусульман. Не нравится многим также и их официальный статус, когда государство имеет дело только с ними. Духовные управления также критикуют за то, что они "карманные" у власти и не достаточно отстаивают интересы мусульман. Вот и получается, что значительная часть мусульманских общин оказывается вне сферы Духовных управлений.

РЖ: Как именно возможно преодолеть тенденцию радикализации ислама, в том числе и в России?

А.Я.: Выдавать рекомендации по преодолению радикализации ислама – дело неблагодарное. Я не буду здесь повторять банальности относительно преодоления безработицы, коррупции, социальной несправедливости и т.д. Хотел бы лишь отметить, что легких путей решения проблемы нет и не будет. Проблема радикализации имеет лишь комплексное решение, которое требует кропотливой работы как со стороны государства, так и со стороны самих мусульман. Ведь очевидно, что это мировая тенденция, и больше всего от нее страдают сами мусульмане.

Беседовала Раиса Бараш