Кое у кого вызвало возмущение предположение о том, что "русский человек не может, не имеет права быть националистом". Как же: мнение, противоречащее требованию "ставить интересы своей страны и своего народа выше интересов других стран и народов", кажется, возвращает нас к презренному интернационализму, этому странному прибамбасу советского официоза. Последний же вызывает у окультуренных педантов от евронацизма пароксизмы снобизма и зубоскальства.

Тот, кто произносит сегодня слово "интернационализм" без ядовитого сарказма, неизбежно выставляет себя на посмешище. Ведь у евронациста "сердце требует мести, даже лет через двести"1, и всякая там заскорузлая дружба народов не в счет. И это только потому, что некогда один вермонтский затворник потребовал отречься от интернационализма, а один консервативный публицист до сих пор ходит по людям с этим ошеломляющим известием. Еврорусским детям тщеславия хельсинский национализм милее советского интернационализма. Они полагают, что советский интернационализм был сокрушен той дружбой народов, которая, как сегодня утверждают на каждом углу, стоила русским слишком дорого.

Бинарное сознание традиционно впадает в изоляционизм на выходе из формальной оппозиции национализм-интернационализм. Между тем, ирония истории переворачивает привычные представления в ситуации, когда правильность той или иной точки зрения не находит опоры в отвлечении от реальности. Трудно не согласиться с замечанием Вальтера Шубарта, сделанным перед самым началом Второй мировой войны: "интернациональный марксизм самым бесцеремонным образом ограничивает Россию от остальных народов"2. Выстраивание непротиворечивых пар по линям интернационализм-изоляционизм, национализм-глобализм монтируется с логикой парадоксального с точки зрения феноменологии истории антимодернистского переворота, произошедшего в СССР на рубеже 20-30 гг. Однако ссылки на исторический камуфляж для объяснения этих логических виражей явно недостаточно.

Советский суверенитет, в основе которого формально лежал концепт классовой солидарности, все же не позволял уклоняться от национализма. Интернациональный дискурс требовал культивации статуса национального государства по умолчанию. Из этого следует, что само понятие "советский" маркировало определенный стандарт в национальном позиционировании государства. Советский интернационализм держался на уверенности в том, что мы и Запад идем по одному пути, но, разумеется, с разными скоростями. Единство с европейской цивилизацией обозначалось через идею опережающего развития, которое как бы изымало Советский Союз из актуального до сих пор состояния западноевропейского национального разделения. Таким образом, Советский Союз предлагал, с одной стороны, европейскую модель интеграции с ее ориентацией на солидарность "поверх" национальных различий, а с другой предлагал свою специфическую модель для практической реализации этой задачи.

Сегодняшний консервативный евронацизм - явление глубоко психологичное, "реакция личности на воздействие исторических обстоятельств, побочное психологическое явление в определенной системе внешних отношений"3. Негативное преодоление утраты советского суверенитета и реакция на неочевидный статус нынешнего порождает симптомы, которые отдельные интеллигенты называют "веймарскими". Поэтому попытка осуществить легитимацию современной России путем вхождения в пространство национальных евростандартов выглядит вполне логично. Изоляционизм как национальная программа неизбежно влечет за собой включение в нынешний формат глобализационного проекта в статусе внешнего агента. Что, как мы знаем из истории взаимоотношений нацистской Германии и ее саттелитов, позволяет успешно выстраивать партнерские отношения с модераторами системы. Более того: такой статус дает возможность нарушать устойчивость актуальной миросистемы и фиксировать границы собственного суверенитета исходя из логики национальных интересов. Таким образом, категория "жизненного пространства" русского народа может реально привести к демонтажу постсоветской организации системы международных отношений в пользу России.

Однако вряд ли авторство данной программы может быть безоговорочно приписано сегодняшним изоляционистам. Собственно, либеральная реставрация 90-х, когда состоялся отказ от ГОСТов советского суверенитета, предполагала создание механизмов для вхождения в семью национальных государств. Но при том, что Российская Федерация была включена в целый ряд ключевых мировых и европейских тусовок, гарантий партнерского статуса, равноправного с другими европейскими национальными государствами, она не получила.

Может быть, поэтому за дело евронационализации взялись консерваторы-изоляционисты. Они посчитали, что посредством европереходника, то есть политики изоляционизма и сосредоточения, им удастся оседлать энергетику русского национального самосознания.

Но, как известно, контрафактная продукция нередко начинает искрить. Поэтому остается только радоваться, что уже "марксизм-ленинизм показал экономические и социальные корни национализма"4 и прочей мелкобуржуазной идеологии.

Виктор Милитарев утверждает, что "большая часть русских не видит своей вины ни в собственной бедности, ни в слабости государства, имея к этому достаточные основания". Есть ли к этому "достаточные основания" - вопрос спорный, но с первой частью тезиса нельзя не согласиться. Ведь уже не первый год, а то и десятилетие мы живем в ситуации, когда все несчастья, обрушившееся на голову нашей страны, связывают с поражением в холодной войне, но поражения очень странного, без видимых следов оккупации. Соответственно, презумпция виновности за это поражение перекладывается на внешнюю сторону.

Но все же есть множество оснований утверждать, что русский народ в конце ХХ столетия никому ничего не проигрывал. А изоляционизм мы избрали сами, когда состоялся не мнимый, о котором пекутся сейчас консервативные публицисты разного толка, а подлинный отказ от интернационализма. Оформлено это отступничество было в начале 90-х гг., когда произошло добровольное отречение России как от собственного социально-политического строя, так и от претензий на преимущественный статус собственных государственных стандартов. Поэтому национализм уже стал фактом русской истории, ее позорным и не изжитым до сих пор эпизодом.

Актуализация опыта советского интернационализма это возвращение к исходникам, по которым некогда свободные люди создавали первую в истории человечества свободную страну. Советский интернационализм - это не что иное, как определенного рода исторический камуфляж, за которым скрывается предпринятая в ХХ веке попытка вычленить русскую цивилизацию из "хельсинско-брюссельского" национального проекта и осуществить суверенную европеизацию. Последняя позволила вырваться из средневековья множествам народов, принявших русское покровительство, и избежать стандартизации по колониальному принципу.

Националисты хитроумны, но, к их чести, они далеко не вероломные обманщики. Собственно, весь их патриотический пафос строится на всего лишь одном допущении. Они вслед за врагом утверждают, что мы проиграли холодную войну. Между тем, враг не завоевывал нас: мы сами потеряли исторический темп и динамизм, добровольно уйдя с завоеванных позиций на мировой арене. Мы, а не кто-либо извне, свернули войну, мы малодушно и пока не очень понятно по какой причине отказались от интернационализма, подвергнув унижению и осмеянию то, во что еще недавно, казалось, так сильно верили. Исход России из Европы состоялся. На месте еще недавно цветущих европейских городов теперь руины. Город Грозный - это советский Град Китеж.

Когда один испанский философ трагического образа попытался выяснить, что такое Европа, то оказалось, что это всего лишь "небольшой бугорок". "Порой мне кажется, - говорил он - что за пределами Европы остается очень многое, почти все то, что находится на ее периферии, - это конечно же Испания, а также Англия, Италия, Скандинавия, Россия..."5. И сегодня Европа как бы ушла, то ли вперед, то ли еще неведомо куда, а мы продолжаем осваивать плодотворные, творческие, смелые концепции вековой давности, которые в наше время оборачиваются веригами анахронизма.

Волюнтаристски-идеологизированные проекты изоляционистов содержат в себе особую правду - но лишь весьма частную. Ибо то, что мы вновь оказались на периферии, не означает необходимости отречения от своего призвания. И когда то, что можно назвать франко-германским ядром Европы, утрачивает себя, мы в очередной раз должны быть европейцами, как остались европейцами испанцы, некогда поднявшие знамя контрреформации. Быть европейцем - значит быть русским: в этом национальное призвание и историческая обязанность нашего народа. Права одна девушка с тонкой интуицией: " Россия - последний подлинный европеец в быстроменяющемся мире". Нечего менять индпошив на ширпортреб. "Европа была несчастьем для России, так пусть Россия станет счастьем для Европы"6.

Примечания

1 Виа Гра: Надя, Вера и Аня Биология // Sony Music Entertaiment (RUS). - М., 2003

2 Шубарт Вальтер. Европа и душа Востока. - М., 2000. - С. 280

3 Бонхеффер Д. Сопротивление и покорность. - М., 1994. - С. 34

4 Национализм // БСЭ

5 Унамуно Мигель де. О Трагическом чувстве жизни. - К., 1996. - С. 227

6 Шубарт Вальтер. Европа и душа Востока. - М., 2000. - С. 284