Русский Журнал: Эрик Владимирович, это первая ваша ретроспектива. Какой эффект для вас дало взаимодействие всех этих картин разного времени в одном пространстве?

Эрик Булатов: Этого я еще сам не знаю. Когда собирали выставку, мне хотелось как можно понятнее показать последовательность, я старался выявить ее внутреннюю логику в соответствии с движением зрителя... Потом, конечно, самым главным для меня был свет. А качество работ... Это уже другой вопрос.

РЖ: То есть в первую очередь задача была показать единую дорогу, не распадающуюся на этапы?

Э.Б.: Да, да, да. Конечно, это единая дорога. Этапы могут быть, и они разные, но дорога одна, это очевидно. К сожалению, здесь не все картины, и поэтому в начале выставки некоторые связки оказались оборваны. Непонятно, как от старых работ 1960-х произошел переход к геометрическим. То есть не хватает целого периода, который просто не дали коллекционеры. Должно было быть еще восемь очень важных картин. Ну что ж, не все готовы отдать работы на выставку, это проблема... Но в основном, мне кажется, все выстроено очень последовательно.

РЖ: Вы говорите о своем живописном методе как о совмещении авангардной и реалистической картины, называете своими учителями Фалька и Фаворского. Это дает, казалось бы, невозможную в советском контексте ситуацию непрерывности искусства...

Э.Б.: Вот именно, непрерывность! Собственно, я и стараюсь эту непрерывность держать, как Мандельштам, который сказал:

"Век мой, зверь мой, кто сумеет
Заглянуть в твои зрачки
И своею кровью склеит
Двух столетий позвонки?"

Вот, собственно, это мое дело и есть...

РЖ: А как вы считаете, возможна ли сегодня эта непрерывность - уже в отношении к новому поколению?

Э.Б.: Обязательно. Это все обязательно будет. И как раз поэтому мне очень нравятся многие молодые художники.

РЖ: А вы какие-то имена можете назвать?

Э.Б.: Нет, не хочу. Серьезного взгляда у меня пока нет, все слишком фрагментарно и отрывочно. Я должен еще здесь побыть и разобраться.

РЖ: И еще один вопрос. Сейчас много говорят о необходимости переиздания детских книг, которые вы делали с Олегом Васильевым. Как вы на это смотрите? Изменится ли их восприятие по сравнению с тем временем?

Э.Б.: Ну, если переиздадут, я буду очень рад. Тогда и посмотрим, как они будут восприниматься. А что касается наших задач тогда - мы старались изо всех сил сделать как можно лучше именно детскую книжку. Вот и все.

В Третьяковской галерее на Крымском валу открылась ретроспективная выставка Эрика Булатова "Вот", по названию одной из его картин и известному стихотворению Всеволода Некрасова. Резонанс открытие имело большой: и потому, что оно оказалось приурочено к 150-летию галереи, и потому, что большинство работ Булатова находятся в частных коллекциях и собраниях таких знаменитых западных музеев, как Центр Помпиду, фонд Дины Верни (музей Майоля), Музей Людвига, Музей современного искусства великого герцога Жана в Люксембурге и проч. Но настоящая ценность события, конечно, в том, что это первая ретроспектива Булатова и прошла она именно в Москве, а не в Париже или Нью-Йорке.

Булатов не раз подчеркивал, что его эмиграция была связана только с технической возможностью работать. "Конечно, перемена среды на меня повлияла, поскольку я работал с материалом, который дает жизнь, - сказал он на открытии, - но я уехал уже сложившимся художником и никогда не пытался стать частью французского или американского искусства". И выставка "Вот" ясно показывает, что Булатову действительно удалось отстраниться от этой ситуации - он не только остается русским художником, но и постоянно ищет новые изобразительные задачи, всякий раз по-разному осмысляя главные, на его взгляд, проблемы картины: пространство и пустота, соотношения плоскостей, текст, связь реальности и живописной поверхности.

Как и его соавтор и друг Олег Васильев, Эрик Булатов всегда был не только художником, но и неизменным теоретиком своих работ. И в этом смысле несомненная удача выставки - в почти полном отсутствии того, что называется "кураторский комментарий". И действительно, рядом с картинами Булатова обычное галерейное пояснение о том, "что хотел сказать художник", странным образом напоминает затесавшегося в предисловие Маркса или Энгельса.

Тонкость здесь в том, что во всех теоретических рассуждениях, во всем, что касается "расшифровки" картины, у Булатова присутствует очень личная, камерная интонация, которая особенным образом взаимодействует с обезличенным, плакатным языком его живописи. Может быть, именно это соединение и не пускает картину Булатова в пространство фотореализма, или "медиального искусства", или постмодерна. Но одно дело - слушать рассказ от автора, в его мастерской, и совсем другое - читать почти те же слова рядом с картиной, как экспликацию, потому что в этой ситуации текст и картина оказываются равноправны. А поскольку для работ Булатова вообще очень важна проблема связи текста и изображения, прямое введение авторского текста в экспозицию становится фактически новым художественным приемом, когда происходит расслоение не только двух планов картины, но и двух планов текста - внешнего и внутреннего смыслов.

"Черный квадрат, в центре которого очень маленькая белая точка. Здесь уже весь предметный мир как бы у нас за спиной. В черном уже ничего нет от плоскости. Это абсолютное пространство. А белая точка - где-то очень-очень далеко. Она светит из глубины черного. Может быть, даже сквозь черное. В этом, собственно, и надежда".

Совершенно очевидно, что эти слова многое потеряли бы в переводе на любой другой язык. Больше того, можно сказать, что необходимость в такой максимально понятной, наглядной теории своего искусства Булатов наследует у Владимира Фаворского. И для Булатова, и для Васильева встречи с Фаворским стали очень важным моментом на пути к собственной идее картины; оба они называют его своим учителем и во многом опираются на его рассуждения о том, как формируется пространство листа, как возникает череда планов, объем, как взаимодействует темное и светлое.

Сложные вопросы построения пространства, где искусство часто уступало место философии, Фаворский старался (и в своих беседах с учениками, и в своих книгах) представить как можно более простыми словами. Вместе с тем теоретические книги Фаворского, например "О художнике, о книге, о гравюре", невозможно отделить от его собственного опыта в гравюре и книжной иллюстрации.

Поэтому еще одной большой удачей этой выставки можно назвать прекрасный каталог, где кроме работ опубликована большая статья самого Булатова "Моя картина и масс-медиальная продукция", и статья Всеволода Некрасова "Эрик Булатов" . Эти две статьи как будто перекидывают мост к методу Фаворского, когда разговор об искусстве становится возможен в первую очередь изнутри самого искусства и с его помощью.

Наконец, замечательная часть экспозиции - "живописная графика" Булатова (две большие картины последнего времени, написанные цветными карандашами) и обложки к детским книгам 1980-х годов, кажется, впервые показанные широкой публике. Кроме того, к выставке был снят фильм о Булатове, но его презентация, по словам Андрея Ерофеева, пройдет только 3 октября.

Надя Плунгян

Эрик Булатов "Вот". Крымский вал, 10. 19 сентября - 19 ноября 2006. Выставка проходит при содействии фонда культуры "Екатерина" и Посольства Франции в Российской Федерации.