Недавно учрежденная премия Кандинского призвана стать главной национальной премией в области искусства в России. Исторически первую премию в главной номинации "Художник года" получил интеллектуал, лидер акционизма 90-х Анатолий Осмоловский. Жюри, в состав которого вошли куратор Национальных музеев Франции Жан-Юбер Мартен, куратор Музея Соломона Р. Гуггенхайма (Нью-Йорк) Валери Хиллингс, заведующий отделом новейших течений Третьяковской галереи Андрей Ерофеев, главный редактор журнала "АртХроника" Николай Молок, критик и искусствовед Екатерина Бобринская и директор "Дойче банк арт" Фридхельм Хютте, должно было единогласно выбрать кандидата из короткого списка, в который помимо победителя вошли группа "АЕС+Ф" и Юрий Альберт. Премия вручалась не по совокупности заслуг, а за работы последнего времени. Осмоловский представил серию "Изделия", одиннадцать полированных фигурок по числу стран, в которых производятся танки, и вдохновленный русской иконописью проект "Хлеба", известный по выставкам "Верю" в Москве и "Документа XII" в Касселе.

Самые известные акции Анатолия Осмоловского 90-х: перформанс "ЭТИ-ТЕКСТ" - слово "х...", выложенное телами людей на Красной площади (1991); "Путешествие Нецезюдик в страну бромбдингнегов" (акция, во время которой в сентябре 1993-го художник залез на плечо памятника Маяковскому и выкурил гаванскую сигару); баррикада на Большой Никитской (май 1998-го, при участии Авдея Тер-Аганьяна и других художников), а также кампания "Против всех партий" (1999), проведенная перед выборами в Думу, кульминацией которой явилась акция, в процессе которой ученики Осмоловского забрались на трибуну Мавзолея Ленина на Красной площади и в течение почти минуты удерживали на ней транспарант с лозунгом "Против всех".

Елена Зайцева:Премия Кандинского вручалась на следующий день после премии Тернера, на которой тоже победил представитель политического искусства. Не кажется ли это тебе симптоматичным?

Анатолий Осмоловский: Моя политичность трансформировалась, я уже не занимаюсь акционизмом и перформансом, период 90-х годов остался в далеком прошлом. Хотя, безусловно, это было важное время и в моей биографии, и в биографии российского искусства. Сейчас совсем другие социальные, политические и общественные условия. Я считаю, что сейчас необходимо быть более внимательными к русской художественной традиции. Это то, чем я, собственно, и занимаюсь. Если очень грубо говорить, у нас есть две фундаментальных традиции. Это традиция русской иконописи, которая потом имела развитие в русском авангарде и в московском концептуализме. Вторая традиция - реалистическая, которая пришла с началом XVIII века. Мне представляется, что российское искусство воспринимается в мировом контексте ровно в той степени, в которой российский художник способен с этими традициями работать, прежде всего с первой из них. Естественно, разговор идет не о каких-то стилизациях, а о чувствах, позволяющих заново возродить этот дух. И мне удивительно, что русские художники, критики, кураторы, по крайней мере большинство из них, хотят заниматься западноевропейским искусством. Например, группа АЕС, которая была моими оппонентами, - это группа, которая хочет быть британскими художниками. Можно выставить их с братьями Чепменами или Демиеном Херстом, и они окажутся с ними в одном эстетическом поле. Но западные кураторы хотят видеть русских художников, фундированных на местных художественных традициях. Поэтому работы мои и победили. Я не работаю с русской темой в смысле шапок-ушанок, топоров и матрешек и считаю, что очень плохо, когда человек работает только с таким материалом. В русской культуре есть фундаментальные вещи, которые очень важны для нашей идентичности. Форма иконостаса, например. Иерархическое расположение визуальных образов в русском иконостасе - это целая культура, матрица отношений, в том числе отношений людей между собой. Это также матрица семьи. Если мы будем делать экстраполяцию в нашу социальную и семейную жизнь, тот факт, что у нас дети так связаны с родителями, помогают родителям, а родителя помогают детям, связан с таким культурным архетипом, как иконостас. Иконостас также объясняет патерналистские отношения в нашем обществе.

Е.З.: Но как раз патернализм мешает здесь развиваться современному искусству.

А.О.: Во всяком случае, это черта нашей идентичности. В этом смысле я могу присоединиться к мнению большинства людей, что в 90-е годы был крайне неприятный режим. При условии, что я был человек молодой, имел успех, но чувство абсолютной невостребованности при этом не покидало ни меня, ни моих товарищей на протяжении всего десятилетия. Сейчас другая ситуация. На вручении премии Валерий Подорога сказал, что искусство 90-х - это искусство участников. Это значит, что не было зрителей. Ты мог воспринимать искусство, будучи только сам непосредственным участником. Поэтому так востребованы были акции. Сейчас ситуация противоположная. Как сказал философ, сейчас время зрителей. И дело здесь совсем даже не в деньгах.

Е.З.: Да, в последние два года экономическая ситуация в искусстве сильно изменилась. В русское искусство пришли деньги, это стало заметно.

А.О.: Ну, это не стоит преувеличивать. По сравнению с европейской ситуацией это несопоставимые количества денег, европейские художники стоят во много раз больше, чем наши, в десять или даже сто раз. Хотя, возможно, тенденция эта будет дальше нарастать. Но здесь огромнейшая проблема, и я об этом говорил на вручении премии. Она состоит в полном отсутствии академических институций. В отсутствие сильной академической среды создается очень легковесное искусство, которое работает на средства массовой информации. Ведь сейчас у нас единственный субъект, который критикует и анализирует искусство, - это средства массовой информации. И предъявлять претензии к журналистам глупо, они и не должны какие-то особенные глубины раскрывать. Есть два-три критика, которые достаточно глубоко пишут. Но нет академиков, университетских преподавателей, которые выпускали бы монографии, серьезные исследования по современному искусству.

Е.З.: Каково в этих условиях политическое значение искусства?

А.О.: Если говорить о политическом значении искусства, то оно, по крайней мере в ситуации, в которой мы сейчас пребываем, заключается в том, что искусство - это инструмент осознания народом собственной идентичности. Тот факт, что в России существует художественная традиция, формирующая особое отношение к производству визуальных образов, и фундировал существование русской нации. Мы задаемся вопросом, почему случились центробежные процессы российской нации, когда различные окраины пытаются отделиться, почему бизнесмены, заработав здесь какое-то количество денег, тут же переводят их на Запад и начинают там жить. А ведь все это потому, что наша национальная идентичность недостаточно сформулирована. И произошло это во многом благодаря отсутствию серьезного отношения к искусству. Изобразительное искусство очень важно, поскольку литература, кино, театр - это эфемерное искусство. Единственное искусство, которое работает с предметами реального, материального мира, иногда настолько монументальными, что они не могут даже быть перемещены, - это визуальное искусство. Поэтому образы, которые оно создает, являются своеобразным якорем национальной идентичности. У нас есть 10-15 художников, производящих хороший материал, который останется в истории, они развивают традицию или спорят с традицией. Но нет большого количества, скажем так, средних художников, которые создавали бы базовый уровень и имели бы возможность роста. И это, на мой взгляд, является главным источником возможности существования непатриотических и центробежных тенденций в России. Никакие вертикали власти ничего не сделают.

Е.З.: За кого ты голосовал?

А.О.: Я голосовал в качестве протеста за коммунистов. Я ознакомился с их предвыборной программой, она мне очень не понравилась, поэтому я проголосовал за них в качестве протеста против избирательной кампании. Я же всегда голосовал против всех партий.

Е.З.: Да, я помню, ты провел смелую акцию, когда твои ученики прорвались на трибуну Мавзолея Ленина и растянули над ним транспарант "Против всех". Это был 1999 год, Путин уже был у власти, правда, ранний Путин.

А.О.: Это была тщательно подготовленная акция, подкрепленная теоретически. Мы проводили круглые столы, писали статьи. Здесь есть такая важная вещь: когда ты выбираешь, имеет значение не столько то, что ты предпочитаешь, сколько то, от чего ты отказываешься. Если есть какие-то неразрешимые вопросы, то единственный выход - это задавать свои вопросы, выдавливать своими вопросами эти самые неразрешимые вопросы. Это технология ухода, соскакивания от навязанных тебе альтернатив. Кампанию "Против всех" делали не только мы, здесь было много разных организаций, кто-то листовки выпускал, кто-то устраивал перформансы, демонстрации, мероприятия. Это была спонтанная активность некоторого количества не связанных меду собой групп, такая ризома.

Е.З.: В сознании большинства людей у нас существует путаница между политическим искусством и политически ангажированным. На твой взгляд, где здесь проходит грань?

А.О.: Политически ангажированное искусство, по большому счету, возникает в те времена, когда сама политическая сила обладает высокой степенью инновативности. Возьмем 1917 год, например. В то время большевики обладали очень высокой степенью инновативности, и поэтому художники могли работать с этой силой в равных отношениях. Если посмотреть материалы партийных конференций 1919, 1918, 1920 годов, это просто, можно сказать, философские семинары. Глубочайшие для своего времени споры, какие-то совершенно фантастические предложения. Потом, начиная со времени Сталина и сталинистов, это все стало уходить. И одновременно с этим Сталин стал сливать всех талантливых авангардистов. А если партия представляет собой что-то неясное, кичево-очевидное, то здесь художникам делать нечего. Вот я встречался с графитистами. Они говорят, что самые тупые заказы приходят от "Единой России", они хотят медведей и все такое. Это свидетельствует о неразвитости этих людей.

Е.З.: Правильно ли я понимаю, что, если бы сейчас появилась партия, которая бы адекватно выражала интеллектуальный дискурс своего времени и знала бы, как привести страну к свободе, ты стал бы сотрудничать с этой партией?

А.О.: Наверное, я просто не вижу ничего похожего на такую партию. Самое печальное в наших выборах, то, что в них отсутствует реальная альтернатива. Есть победившая "Единая России", но ей ничто не противостоит. Касьянов, Лимонов, Каспаров - это же анекдот какой-то. СПС уже были у власти, делали реформы. И дело не в том, что их обвиняют в воровстве. Я как художник могу сказать, что в их деятельности вообще не было никакой культурной составляющей. Они даже этого не знают. Ведь современное искусство в цивилизованном западноевропейском обществе играет огромную роль. Огромную! В частности, оно создает необычайно свободную и инновативную атмосферу. Когда человек приходит в музей и видит "Черный квадрат", и у него возникает вполне стандартная мысль, что он тоже так может, и само по себе это высказывание обладает огромной эмансипирующей силой. Атмосфера, которая этим создается, необходима для того, чтобы каждый человек осознал себя индивидуальностью, начал придумывать свои собственные идеи. Вот пришел человек в музей, посмотрел экспозицию, и в голову ему пришла безумная идея, он идет и начинает высказывать ее на разных профессиональных встречах и семинарах. И может быть, эта идея поможет потом решить кучу сложнейших проблем. Когда к власти пришел Петр I, который радикально модернизировал страну, что он сделал? Он построил кунсткамеру в Петербурге. А что такое кунсткамера? Это аналог современного искусства. Конечно, это к искусству не имеет никакого отношения, но тогда не было современного искусства, и он сделал кунсткамеру. Огромное количество людей негативно относилось к кунсткамере, говорили, что это что-то сатанинское, масонское и т.д. Но что Петр этим самым показал людям? Что м ир - очень сложный. Он бывает разный. Бывают, например, телята с двумя головами. И к этому надо относиться как к проблеме. К проблеме, с которой мы должны работать. Поэтому кунсткамера тогда сыграла очень важную роль в процессе эмансипации догматического сознания простого русского человека. И новым политикам это надо было делать в первую голову. Сразу же надо было делать музей современного искусства. Влить туда деньги, пригласить всех западных метров, провести всю эту гигантскую работу. Вот именно этот жест сыграл бы очень важную роль.

Е.З.: Наверное, это еще и вопрос поколений. Вот молодое поколение, студенты, когда приходят на выставку, абсолютно адекватно прочитывают смыслы современных произведений, искусство им понятно, кажется, что оно говорит на языке их мира.

А.О.: Возможно, ты и права. Но, понимаешь, в политическом процессе очень важную роль играет лидер, у которого должны быть свои идеи и стратегия изменения. Ведь когда Петр I ставил кунсткамеру, он был один. А все остальные подтянулись. Если бы во главе реформ стояли люди просвещенные, то все те, кто до сих пор не воспринимает современное искусство, через пять лет были бы его большими поклонниками. Я абсолютно в этом убежден. Современное искусство, на самом деле, очень простая вещь. Яркая, иногда шокирующая, иногда скандальная. Это же игровой вид деятельности. Я глубоко убежден, что при соответствующих вложениях здесь моментально может случиться понимание большинством.

Е.З.: В конце 90-х ты связал существование музея современного искусства с революцией. Революционный дискурс для тебя по-прежнему важен?

А.О.: Здесь как: если музей современного искусства будет, желательно не один (Россия - страна большая), то революции не будет. А если нет, то будет революция, и посредством революции музеи современного искусства будут организованы. Я в данном случае никого не пугаю, это совершенно объективное развитие событий. Как возник Центр Помпиду в Париже? После событий 1968 года. Французские чиновники не давали современной культуре своей доли общественного внимания. Там ведь был реальный андеграунд. Ведь даже у Пикассо, тогда уже очень знаменитого художника, не было больших выставок. Его первая ретроспектива состоялась как раз в Помпиду, и там стояла гигантская очередь. Благодаря тому, что культурные инновации, имевшие место в андеграунде и молодежной среде, сдерживались, они потом и вылились в бунт 1968 года. И у нас сейчас копятся негативные энергии в обществе. К слову, "Другая Россия" - это один из видов такой негативной энергии. Конечно, она будет накапливаться, и когда-то произойдет взрыв.

Е.З.: Мне кажется, проблема нашего общества состоит в том, что у нас не легитимирована фигура художника как субъекта, обладающего абсолютной свободой. И похоже, что свобода нашим обществом не очень востребована. Потому что у нас современный художник - это абсолютный маргинал.

А.О.: В моей биографии был момент, который я очень четко запомнил. Это 1991 год. До этого, во времена перестройки, была необычайно свободная творческая атмосфера, я это помню. Будучи совсем молодым человеком, я организовывал различные фестивали, к примеру Фестиваль французской "новой волны". Люди буквально ломились, зал был набит до отказа, стояли очереди. Свобода в обществе вдыхалась с воздухом. Причем мы зарабатывали тогда хорошие деньги. Но как только произошли все эти реформы, пришел Гайдар, цены сразу отпустили, и уже следующий фестиваль мы не могли делать. Мы приходили в Дом культуры договариваться, приносили отзывы прессы, отчеты, нам отвечали: хорошо, круто, давайте, но - стопроцентная предоплата. Общество погрузилось в чудовищнейшую депрессию. Эта депрессия и побудила меня уйти в уличный перформанс. Потому что реально негде было заниматься искусством, не было ни места, ничего. Надо было что-то делать. И так возник уличный акционизм в 1991 году, когда я сделал на Красной площади акцию "Х...".

Е.З.: Ты один из немногих художников, у которого четко просматривается стратегия. Причем она проговаривается.

А.О.: Стратегия художника? Ты знаешь, чем больше живу, тем больше я могу сказать, что это иллюзия. Мне кажется, что основа успешности художника - это несколько вещей. Первое - это необычайная тренировка собственного чувства и интуиции. Каждый человек этого по-разному достигает. Я, например, читаю огромное количество книг, причем из самых разных областей, не только по искусству. Например, меня очень интересует военная история.

Е.З.: Как ты экстраполируешь военную стратегию на искусство?

А.О.: Ну, например, есть знаменитый древний трактат, фантастический по своей философской глубине, китайского полководца Сунь Цзы, который, как известно, не проиграл ни одного сражения. У него есть фраза о том, что настоящий полководец побеждает до сражения. Если же он приходит на сражение побеждать, он уже проиграл. Когда ты делаешь акцию, это очень важно знать. Точное время и точное место, где твой удар будет наиболее эффективен, и на этот удар не будет эффективного ответа. Это аналитическая работа.

Е.З.: Приведи пример.

А.О.: Например, когда мы с Авдеем Тер-Оганьяном делали в 1998 году акцию "Баррикада". Это мероприятие продумывалось как военная операция. Во-первых, было выбрано число, связанное с революцией 1968 года во Франции. Во-вторых, мы связались Даниэлем Ком-Бендитом, лидером революционных событий 1968 года, который теперь возглавляет партию зеленых в Европарламенте. В-третьих, у нас были адвокаты, которые стояли и наблюдали за этим делом, чтобы, если нас свернут, нам не подбросили героин или что-нибудь еще. Когда я всем этим процессом руководил, прежде всего, я наблюдал за тем, чтобы мероприятие не перешло известных границ. Очень важно было не создать аварийную ситуацию на проезжей части. Я абсолютно контролировал ситуацию.

Е.З.: Думал ли ты о том, как остаться в границах искусства?

А.О.: Разумеется, ведь мы делали художественное мероприятие. Хотя внешне это выглядело как баррикада, но лозунги мы писали на французском языке. И лозунги были 1968 года. Соответственно, когда туда приехало огромное число омоновцев, они вообще ничего не могли понять, обычно ведь люди что-то требуют. Только один был лозунг на русском языке, который принесла группа ЗАИБИ: "Денег нет и не надо". После того как мы сделали эту акцию, и особенно после акции "Против всех", у нас были определенные проблемы с Федеральной службой безопасности. Нас "пасли" некоторое количество времени. Как я думаю, они просто не понимали, кто мы такие. То время было не такое жесткое, как сейчас. Мы ведь делали это во время выборов, а во время выборов если ты что-то делаешь, значит, кто-то кому-то это заказал. Поэтому и непонятно было, как это люди по собственной инициативе что-то такое делают.

Е.З.: Метка искусства заключалась в бесполезности акции, в отсутствии реальной политической цели?

А.О.: Ну да, мы же ни в какую Думу не проходили, ни у кого ничего не отнимали, были просто вне политики. Но вот что сообщило ФСБ своим внимательным к нам отношением, иногда переходящим границы дозволенного. Оно поставило меня перед вопросом: чем я, собственно, занимаюсь, искусством или политикой? Если я занимаюсь политикой и на меня происходит наезд, я должен создавать конспиративные квартиры, иметь более серьезные отношения с правозащитниками, создавать активистскую базу, т.е. строить структуру, которая могла бы адекватно ответить на этот наезд. Но ведь я занимаюсь искусством. Для художника важны инновативность, эвристичность, эксклюзивность. А в политике это все не важно. В политике важны массовость, необратимость, постоянство. Там выгоднее провести 100 пикетов, абсолютно тупых и некрасивых, но зато эффективных. А художнику необходимо провести один, но зато яркий и красивый. Здесь еще вставал вопрос об активистах, потому что их я, естественно, должен был бы сдать на заклание. Но я не мог отдать этих молодых ребят, которых я позвал обучаться искусству, читал им лекции по философии, рассказывал о системе искусства, и вдруг сказать им: " Слушайте, ребята, все изменилось, мы теперь диссиденты и будем сидеть в тюрьме. Готовьтесь". Естественно, я бы никогда на это не пошел. И поэтому я сказал: ну что, ребята, сворачиваем нашу деятельность.

Е.З.: Потому что время переменилось?

А.О.: Да, это переменилось время. Меня многие западные журналисты спрашивают: ну вот, как же свобода, как же все, ты же хотел высказать свое мнение, это недемократично - такие, на самом деле, западноевропейские штампы. На что я отвечаю: это нормально. Какие-то, извините, невесть кто вдруг вылезают в центр политических событий. Непонятно, кто они такие и чего они хотят. И вдруг они угрожают какой-то части российской государственности. В этом смысле я понимаю ФСБ, проконтролировать эту ситуацию - это их работа. Тот факт, что мы эту кампанию могли сделать, свидетельствует не о демократичности общества, а о его анархичности. Когда любая подзаборная собака могла претендовать невесть на что.

Я понял, что искусство обладает своим собственным основанием. Тем качеством, которое мы подразумеваем, когда говорим об автономии искусства. И у автономного искусства, не имеющего прямых политических призывов, есть очень важное политическое значение. Когда искусство отстаивает собственную автономию и независимость, свое собственное право и место, в которое ничто не должно внедряться, никакие общественные и прочие идеи, оно фактом своего существование дает право оппозиции на легитимность существования.

Е.З.: Существование свободного искусства - это важнейшее условие демократии.

А.О.: Да, абсолютно, конечно. Автономное искусство, где действительно разрешено все или почти все, за исключением опасных уголовных деяний, дает возможность существования другим автономиям. Первые, кто заинтересован в автономии искусства, - это оппозиция. У нас же та ситуация, которую устроил министр Соколов с выставкой "Соц-арт", - это позор.

У Маркса есть фраза, что история повторяется дважды, один раз в виде трагедии, другой - в виде фарса. Сейчас мы переживаем фарс 30-х годов. На месте Сталина - Путин. На месте Троцкого у нас Березовский. Троцкий тоже уехал и занимался там разоблачениями. Это то, чем в точности занимается Березовский. Но Сталин - это, безусловно, фигура трагедийная, так же как Троцкий. Березовский же такой теневой лидер, олигарх и уж точно не народный трибун. И репрессии, которые здесь существуют, тоже фарсовые. И вот этот несчастный Соколов, который, будучи совершенно ни сном ни духом, начал что-то говорить, после чего на него тут же наехали. Все это смешно. В этом смысле мне даже немножко жалко Путина, хотя, повторяю, я отношусь к нему позитивно, он сильный лидер, но эти холуи, которые вокруг него собрались, они со временем сделают его смешным.

P.S. Наутро после нашего разговора с Осмоловским новообразованная детская политическая организация объявила Путина "главным мишкой" - кажется, пророчество художника начинает сбываться.