В рамках кинопоказа Московского международного кинофестиваля есть и программа Музея кино. В этом году она состоит из семи циклов. О каждом из циклов, о работе Музея на ММКФ и о самом фестивале рассказывает директор Музея кино Наум Клейман.

"Русский журнал": Программа Музея кино всегда составляла часть программы Московского кинофестиваля?

Наум Клейман: Да, с первого года существования Музея. Мы организовались в марте 1989 года, уже летом приняли участие в Московском фестивале и получили премию от ФИПРЕССИ за наши программы. Вместе с Киноцентром мы были учреждены Союзом кинематографистов и являлись частью Бюро кинопропаганды СК. Поскольку Союз был соорганизатором фестивалей, в том числе и Московского, нам предложили принять эстафету и организовать исторические ретроспективы по отечественному и зарубежному кино. С 1989 года мы принимаем участие в ММКФ. Исключением стал только прошлый сезон, когда Музей переезжал. Организация программ для фестиваля связана с разработкой концепции, получением и подготовкой копий, поисками и печатью справочных материалов - все это не для обстановки переезда. В этом году мы, возможно, тоже не стали бы принимать участие, если бы службу кинопрограмм не возглавила Кирси Тюккюлайнен, которая на протяжении многих лет являлась нашим другом и неоднократно помогала организовывать показы финского кино. Она согласилась оставить пост главы Международного отдела Финского кинофонда (это их как бы Министерство по кино) и помочь Московскому фестивалю в выработке концепции, поскольку ММКФ на протяжении нескольких лет испытывает кризис и ищет, как принято говорить, свою идентичность.

РЖ: В чем заключается кризис?

Н.К.: В том, что Московский фестиваль утратил свои главные оригинальные концепции. В советское время это был, наверное, единственный крупный международный фестиваль, где можно было увидеть картины так называемого Третьего мира - Африки, Азии, Латинской Америки, кино стран Варшавского договора, картины наших республик. Люди со всего мира ехали в Москву смотреть то, что они не могли увидеть в Каннах, Венеции и Берлине. На фоне фестивалей класса "А" ММКФ имел свое место, свою концепцию, свой отбор. А потом мы ударились в фанаберию и отказались от прекрасных и оригинальных, но коммерчески не самых ударных картин. Естественно, другие фестивали тут же их подобрали.

РЖ: На ММКФ не всегда отдавали должное тем, кого приглашали... Например, иранскому кино.

Н.К.: Да, происходили разные чудеса. Например, Сатьяджит Рей с улыбкой рассказал мне одну забавную историю. Он привез в Москву картину "Музыкальная комната" - одну из первых лент, снятых в 1958 году. В то время у нас его никто не знал, несмотря на то, что Рей уже прославился, получил призы в Каннах и Венеции. Все прыгали вокруг Раджа Капура, потому что все смотрели "Бродягу". А Рей - самый великий индийский кинорежиссер - ходил по столице и наслаждался безвестностью. Это почти анекдот - но грустный. Но ведь мы действительно не всегда понимали (и сейчас не всегда понимаем), кого принимаем, как принимать, на каком уровне. К нам приезжали кинематографисты из Японии, Австралии, Бразилии, и часто случалось, что они сидели в гостинице и ими никто не интересовался - ни журналисты, ни киноведы, не говоря уж о кинематографистах. Это издержки нашего воспитания и образования. Но все же у Москвы было свое лицо. Теперь мы захотели быть вторыми Каннами, вторым Берлином - а это автоматически означает потерю самобытности. К тому же Каннами нам по разным причинам все равно не быть. Ну и не надо. Мы должны быть собой.

РЖ: В чем сегодня состоит роль Музея кино в рамках ММКФ?

Н.К.: Роль Музея очень скромна. С одной стороны - показывать то, что не купили и не купят наши прокатные фирмы. Ведь основная часть кинопоказа состоит из того, что уже куплено нашими прокатчиками на других фестивалях. И только конкурс по-прежнему - по статуту - должен состоять из картин, не показанных на других киносмотрах. Но фестиваль - это не только конкурс, это праздник кино. Когда-то мы даже перегибали палку, потому что представляли фестивальные фильмы во всех кинотеатрах, а иногда и по всей стране вопреки регламенту. Эти фильмы видели десятки тысяч москвичей: по ценам - доступно, по времени показа - удобно. Сейчас коммерческие цены на каждый сеанс и фильмы, которые можно будет увидеть и после фестиваля. Акцент на доходы. И в результате фестиваль превращается в рекламное мероприятие проката. Наше дело - предложить альтернативу, дополнение к тому, что пойдет в многочисленных залах кинотеатра "Октябрь".

РЖ: Почему Музей кино проводит показы не в "Октябре", а в "Художественном"?

Н.К.: Руководство фестиваля предложило нам зал всего на шестьдесят мест и в дневное время. Но наша публика - это студенты, молодежь, интеллигенция. А кто из учащихся и работающих может прийти в кино днем? К тому же шестьдесят мест - слишком мало. В-третьих, билет по 200-250 рублей - это не цены Музея. И в-четвертых, под эгидой Музея кино пришлось бы показывать случайный набор фильмов, которые оказались не востребованы коммерческими залами, - так называемый "арт-хаус", продающийся в "пакете" с коммерческими картинами. Однако, к счастью, выход из положения был найден. Руководство "Московского кино" в лице Анны Пендраковской предложило нам совместно поработать в кинотеатре "Художественный". Он находится рядом с "Октябрем" (это удобно) и еще не пропах попкорном. Я не имею ничего против кукурузы, но она превратилась в символ обезьянничания. Лучше бы семечки лузгали. Вполне в наших традициях. В благодарность за оказанное внимание и в знак уважения к ветеранам московского кинопроката за верность нашему кино (они не выбросили, как некоторые их коллеги в других городах, свои коллекции, не сожгли фильмы, не сдали свои хранилища под водку и сигареты) мы показываем несколько раритетных картин из их фондов. В этот цикл входят такие шедевры, как "Дневные звезды" Игоря Таланкина, восстановленный вариант "Тугого узла" Михаила Швейцера (который в 1957-м не был выпущен в прокат), "Моя бабушка" (1929) Константина Микаберидзе, озвученный Олегом Каравайчуком, фильм Павла Арсенова "И тогда я сказал "нет!" и другие отличные картины. Они будут показываться каждое утро в 11.30 в Малом зале.

РЖ: Какие еще программы Музей кино покажет во время фестиваля?

Н.К.: Во-первых, кино Ломбардии. Изначально программа была приурочена к государственному визиту губернатора Ломбардии. Мы начали показ 6 июня, но основную массу классики - Лукино Висконти, Карло Лидзани - и современного кино сдвинули на время фестиваля. Другая, на мой взгляд, сенсационная программа - это индийская "новая волна". Как во Франции в 60-е, так в Индии в 80-е началось движение молодых кинематографистов, направленное против Болливуда. В Индии же снимается чуть ли не тысяча фильмов в год, все штамповано и примитизировано до абсурда. Когда я был в Бомбее, то не мог удержаться от смеха, увидев, до какой степени и как странно в этих фильмах имитируется окружающая реальность. Город расположен на прекрасном заливе, красота необыкновенная, море, мерцающие огоньки. А в павильоне этот залив кое-как нарисован на "заднике". Так удобнее: актеры могут петь, плясать, и никто не мешает. Это Болливуд. Но в 80-е годы ситуация изменилась. Появились режиссеры, которые стали делать некоммерческое кино, - оно шло главным образом на фестивалях, неделях, панорамах, завоевывало призы во всем мире. Часть этих режиссеров ориентировались на Европу, кто-то - на советское кино (особенно бенгальцы), некоторые - на американский некоммерческий кинематограф. Движение захватило Бомбей, Бенгалию, южный штат Керала; появились фильмы не только на хинди, но и на региональных языках, и это позволило вовлечь в процесс местных актеров и все население - необыкновенный взрыв талантов! В тот момент страна была в процессе "осознания себя" великой державой, но еще находилось в самом его начале. Кино четко уловило, что многомиллионный и многонациональный народ перестал ощущать себя нацией попрошаек и нищих, начал понимать, что позади - тысячелетия истории и впереди может быть достойное существование. Потом уже была Зеленая революция Индиры Ганди, стали бороться с голодом, произошла интеллектуальная революция и появились высокотехнологичные вузы. Сергей Эйзенштейн был прав, называя кино "тончайшим сейсмографом". В 80-е кинематограф "качнулся" и показал, что жизнь в стране начала налаживаться.

РЖ: Какие картины входят в программу японского кино?

Н.К.: Это современные фильмы для детей и подростков - сейчас у нас острейший дефицит такого кино. Это не просто мелодрамы, не просто фильмы воспитания. Это гуманизм высшей пробы. На таких картинах надо воспитывать и детей, и родителей. Оно необходимо взрослым, как витамины. Еще одна большая программа - лучшие фильмы мировой анимации. Главное событие - сборник "Зимний день", сделанный на стихи Басё тридцатью шестью аниматорами со всего света во главе с Юрием Норштейном. Поздно вечером зрителей ожидает цикл "Первые счастливцы Европы", посвященный премии Европейской академии кино "Феликс". Программа приурочена к 20-летию этой награды, не просто уравновесившей американского "Оскара", но и обратившей внимание прокатчиков и публики на коммерческий и академический потенциал европейского кино.

РЖ: Есть ли какая-то программа, которую вы считаете основополагающей, центральной?

Н.К.: В этом году это документальное региональное кино России. Показ в рамках фестиваля - начало большой программы будущего года. Если наши бюрократы окончательно не задавят Музей кино, мы хотим, в связи со столетием российского кинопроизводства, на протяжении полутора лет показывать панораму документального и научно-популярного кино, сделанного в Москве и регионах. Каждую школу, каждое направление надо представлять широко и подробно, объяснять зрителю, чем, например, питерская школа отличается от сибирской, какие школы были в Москве в 30-е и 60-е годы. Неигровое кино - огромный, совершенно не освоенный континент на карте киномира. Мы знаем отдельные его вершины - Дзига Вертов, Роман Кармен, Эсфирь Шуб и тех, кто получает премии сегодня. А завтра кто о них вспомнит?

РЖ: Андрей Шемякин в "Документальной камере"...

Н.К.: Прекрасная передача, но сколько народу ее смотрит? Нам же очень важно вернуть неигровому кино принадлежность к единой истории отечественного кинематографа. Кино разделили по видам: это игровое, оно же художественное, а это неигровое, значит - нехудожественное? А это анимация - ее все любят, а вот "научпоп" - его и задаром не нужно. Для Московского фестиваля составлено девять программ (куратор ретроспективы - Рита Черненко из Союза кинематографистов России). В каждом сеансе - от трех до пяти фильмов одного региона. Правда, Екатеринбургу мы выделили два дня - они очень много снимают. Петербургу тоже хотели дать две программы, но потом одну из них отдали документальному кино Самары.

РЖ: Петербургская школа документального кино и так не обижена вниманием.

Н.К.: Да, у них есть свой неигровой фестиваль. Мы очень надеемся, что документальная программа обратит на себя внимание телевидения. Ведь многие старые неигровые ленты актуальны и сегодня и часто выглядят более живыми, чем какой-нибудь мертворожденный современный "продукт".

РЖ: Есть ли надежда на то, что Музей кино наконец обретет свое помещение?

Н.К.: Надежда всегда есть. Многие нас уже похоронили или "милостиво" сообщают зрителю: "Призрак Музея кино бродит по кинозалам, пытаясь доказать, что он существует". Мы считаем себя живыми, хотя и бездомными - и то лишь частично, потому что фонды находятся на "Мосфильме". Ну а залы... Я перестаю верить чиновникам, от которых это зависит, но которые, мягко говоря, темнят и решают какие-то свои задачи. Создается впечатление, что им нет дела не только до Музея кино, но и вообще до культуры, которая должна-де сама о себе заботиться и "не висеть на госбюджете". Для них культура и коммерческое развлечение - синонимы. Бедняги! Но зрители и честные госслужащие (они тоже есть!) помогают нам выжить.

Беседовала Евгения Леонова