Бытопадение

Должны ли дети расплачиваться за грехи родителей? Как постичь волю Божью? Откуда в мире несправедливость — и как смириться с ее существованием? Саша Денисова не боится проклятых вопросов и громких слов. Полтора года назад в «бродилке в десяти заповедях» (спектакль «Декалог» на сцене филиала Театра им. Маяковского) она начала исследовать современное звучание евангельских слов. В премьере МХТ им. Чехова Денисова обратилась к ветхозаветной притче об Иове.

Выступая не только в привычном качестве автора-драматурга, но и как режиссер, она предается безудержному экспериментаторству. Что нередко приводит к внутренним противоречиям. Так, «Иов» следует новомодной традиции документальности, втягивая древний сюжет в орбиту повседневности. Незадолго до того, как в зале гаснет свет, главный герой Илья Савин (Алексей Красненков) обращается к зрителям с извинениями: «Мама звонит… Надо ответить!» Начало следующего за этим телефонного разговора («добрался нормально, хотя дорога скверная»; «тут много народу») на минуту заставляет заподозрить, что на сцену забрел кто-то из публики. Это неслучайное сомнение скоро разрешается, но сигнал подан, и мы почти автоматически настраиваемся на волну правдоподобия, новодрамовского реализма. Который в «Иове» парадоксальным образом сочетается с условностью. Последняя проявляется в самой яркой находке Денисовой-постановщика, определившей облик спектакля. Действие происходит в лаконичных декорациях домика Савиных со школьными досками вместо стен. На них одаренный подросток-аутист Тавифа (Дарья Макарова) ведет отсчет дней, проведенных Ильей в ее семье (семь, как дней творения), попутно перекидывая мостик от постановки к тексту. По сути, девочка переносит в театральное пространство авторские ремарки, структурирует представление по литературным канонам. Надписи и рисунки на досках заменяют разросшееся за окном дерево, развешанных на его ветвях сушеных лещей, выкорчеванный пень. Но главное, они вытесняют поступки: если изо рта у Бориса Савина (Игорь Хрипунов) течет слюна — достаточно написать об этом. Если Тавифа вытирает отцу рот — она просто стирает надпись с доски.

Подобно условности и документальности, в спектакле сосуществуют минимализм и избыточность. Как говорилось выше, декорации «Иова» предельно просты. При этом за полтора часа актеры умудряются продемонстрировать пугающее многообразие навыков: они читают стихи на несуществующих языках, танцуют, изрекают философские сентенции, поют песни В. Цоя, Ж. Агузаровой, Б. Гребенщикова. Богатство выразительных средств, увы, граничит с сумбуром; к тому же поет половина исполнителей откровенно плохо, и при их приближении к микрофону зал вздрагивает. Перепады эмоционального напряжения, несоответствие между масштабностью задачи и эклектичностью результата ощутимы и в тексте пьесы. Историю взрослого сына, приехавшего предъявлять запоздалые счеты бросившему семью отцу и вместо хозяина жизни нашедшего больного Альцгеймером старика, можно читать буквально и однозначно. Как рассказ о людях в горе, как призыв помочь ближнему, а не предаваться абстрактным размышлениям. Илья десятилетиями изливал душу в письмах отцу, но отвечала на них приемная дочь Бориса Мария (Яна Гладких). Тавифа, Мария и их мать Лидия Семеновна (Ольга Лапшина) годами ждали от Бориса знака, свидетельства того, что болезнь не поборола гениальный мозг. Однако знаки подавал не он, а Тавифа. Три одинокие женщины ждали перемен, но их молитвы услышали не высшие силы, а всего лишь Илья. Услышал — и исполнил, помог, сам возрожденный и спасенный новыми родственниками. Идея, в финале подчеркнутая песней Цоя, стара как мир: мы сами кузнецы своего счастья. А заодно и счастья окружающих.

Впрочем, пьеса Саши Денисовой допускает и метафорическое прочтение. Тавифа — воплощение безграничной веры («Папа здоровый!»). Мария — олицетворенное сомнение. Лидия Семеновна — религия, в которой смирение и житейская мудрость сочетаются с формализмом, даже лицемерием. Илья — человек с фрески Микеланджело. Протягивающий руки к Богу; отчаянно и остервенело предъявляющий Ему претензии; бесконечно ломающий голову над Его волей; упорно доказывающий свою самостоятельность, но живущий в ожидании Божьего Слова. Борис Савин — Бог. То есть, во вселенной Саши Денисовой, гениальный математик, создавший мир как уравнение, как просчитанную до мелочей компьютерную программу. И тут же покинувший свое творение. Мы просим откровений и чудес, требуем рассудить нас, простить грехи, исправить ошибки, объяснить, «призреть»… Но, добавив в формулу бытия элемент случайности, божество предоставило своим созданиям самостоятельно разбираться с результатами.

Творец никому не оказывает предпочтения («Под всем небом все мое!»), никому не обещает спасения. Мы сами подаем знаки и отвечаем на вопросы. Стоит признать это, осмелиться принимать решения — и мы увидим то, во что боялись верить: Бог умер. Как умирает Борис, когда Илья отваживается распорядиться судьбой его семьи: женится на Марии, определяет Тавифу в школу для одаренных детей, снимает Лидии квартиру в Москве.

Вместо того чтобы тратить время на бессмысленные раздумья и разглагольствования, оглянитесь по сторонам. Гуманный, нужный в эпоху взаимного отчуждения призыв. Только вот библейский «Иов» — о разговоре с Богом, а не с человеком. Об истоках зла, о неустранимой ошибке в величественном храме мироздания, а не о круговерти мелких обид и больших дел. Ветхозаветный текст задает другие масштабы, требует иных глубин и высот. Которых пьеса Саши Денисовой, увы, не достигает. Драматург и режиссер поставила перед собой очень сложную задачу. Что вызывает уважение. Но не исключает разочарования. Невозможно на многовековое, порой жизненно важное вопрошание: «Отчего создание Всеблагого Бога несовершенно? Как смириться с всепроникающей силой зла?» — бросить банальное: «В мире есть случайность». Немыслимо и недопустимо на евангельское: «Боже Мой! Для чего Ты меня оставил?» — посоветовать обратиться к другому собеседнику. Денисова опускает планку, что приводит к невольной подмене понятий. И к уплощению, выцветанию постановки. Конечно, от молодого драматурга трудно ждать нового слова в философско-религиозном диспуте, длящемся не одно столетие. Ее задача, очевидно, состоит не в построении новых мировоззренческих схем, попытках открыть человечеству глаза на истину и т.п., а в понимании. В умении рассказать о вечной боли на жаргоне молодого поколения, разглядеть библейскую драму в суете наших будней.

Однажды Саше Денисовой это уже удалось — и удалось блестяще! Ее «Декалог» не дополняет и не переосмысляет десять заповедей. Он заставляет увидеть их исполнение или нарушение в банальных событиях и пустейших минутах собственной жизни. Увидеть — и содрогнуться. Заметить — и начать читать повседневность через увеличительное стекло вечности. «Декалог» запоминается и покоряет именно этой способностью поднимать быт до вершин бытия. Напротив, «Иов» — несмотря на важную тему, оригинальные режиссерские приемы, живой язык — озадачивает и разочаровывает заменой метафизического поиска советами психоаналитика, неудержимым падением бытия в быт.

       
Print version Распечатать