Несите бремя белых, -

Пожните все плоды:

Брань тех, кому взрастили

Вы пышные сады,

И злобу тех, которых

(Так медленно, увы!)

С таким терпеньем к свету

Из тьмы тащили вы.

Р.Дж.Киплинг

В свое время (лет двадцать назад) мне в руки случайно попала тоненькая книжка Н.Тихонова "Хромой дервиш". Это была документальная повесть о жизни знаменитого (хотя на тот момент мне неизвестного) венгерского востоковеда еврейского происхождения Германа (Арминия) Вамбери (1832-1913). Что заставило такого стреляного воробья, как бывший "Серапионов брат" Тихонов, взяться за столь малоприветствуемую в то время тему, как еврейская (а соответствующая линия была выписана в повести весьма выпукло), сказать трудно; возможно, замаливал грехи последней "сталинской зимы" (он тогда отличился). Как бы то ни было, книжка была написана интересно и со знанием дела. Поскольку к тому времени я успел определиться с выбором профессии (история и этнография Востока), прочел я ее запоем.

Много лет спустя я узнал дополнительные подробности биографии этой поистине незаурядной личности. Выходец из бедной семьи, к тому же с детства хромой и болезненный, Вамбери обладал феноменальными способностями к языкам, авантюристическим складом натуры и, видимо, недюжинным актерским дарованием. Вначале, не имея ни гроша за душой, он отправился в Османскую империю. К тому времени он уже знал все основные европейские языки (древние и современные), но цели его путешествия предполагали знания совсем иного рода. Приняв ислам, он умудрился получить должность секретаря Мехмеда Фауд-паши, бывшего в то время министром иностранных дел Великой Порты. Это позволило Вамбери изучить ряд восточных языков и диалектов и опубликовать десятки статей в европейских научных журналах.

В 1862 году ему удалось добиться поддержки от венгерской Академии наук. Видимо, при этом сыграло свою роль то, что с самого начала Вамбери был одержим идеей разыскать предполагаемую азиатскую прародину венгров. Как бы то ни было, на будущий год под видом немого (разумеется!) дервиша он присоединился к каравану паломников, возвращавшихся из Мекки в Персию и дальше - в Среднюю Азию. Пережив, как и положено, кучу приключений, не раз побывав на волосок от гибели, "дервиш" вернулся наконец в Европу и опубликовал (вначале по-английски, потом - в переводе на немецкий) свои записки1, имевшие ошеломляющий успех. Наблюдения ученого сочетались в них с интригой авантюрного романа и пресловутой восточной экзотикой.

Ко всему сказанному следует добавить, что, помимо любознательности и авантюризма, Вамбери был движим еще одним стимулом - политическим: знаменитый ученый "по совместительству" был английским шпионом и ярым русофобом. В те времена Британская империя, ведомая хотя и крещеным, но отнюдь не утратившим национального самосознания премьер-министром Дизраэли (он же лорд Биконсфилд), воспринималась многими восточноевропейскими либералами, в первую очередь, разумеется, евреями, с тою же степенью фанатической восторженности, что внушает их преемникам нынешняя Америка. Вамбери не был исключением.

И вот здесь-то я и подхожу к той теме, ради которой предпринял столь пространный биографический экскурс. В последней главе своих воспоминаний (того самого "бестселлера") Вамбери пускается в культурологические рассуждения, призванные обосновать правомерность британских претензий на Среднюю Азию и Афганистан, равно как и пагубность российской экспансии. Рассуждения эти, а особенно содержащиеся в них наблюдения с натуры, чрезвычайно злободневны и тем более поучительны, что звучат из уст человека, в симпатиях к России отнюдь не замеченного.

С точки зрения Вамбери, любая колониальная держава призвана выполнять цивилизаторскую миссию, и оправданность колониальных захватов, осуществляемых той или иною страной, определяется в первую очередь тем, насколько успешно она с этой миссией справляется. Из существовавших на тот момент колониальных держав он выделяет три (Британскую империю, Россию и Францию), способные, по его мнению, соперничать друг с другом в деле просвещения погрязшего в тирании и невежестве Востока.

Францию в качестве потенциального цивилизатора Вамбери считает неконкурентоспособной: "Если не считать симпатий, которые ей удалось стяжать среди сирийских католиков, Франция всегда вела себя либо как завоевательница, либо преследуя собственные экономические интересы, либо покровительствуя католическому миссионерству. Положение арабов и берберов в Алжире очень мало изменилось к лучшему, несмотря на полвека французского правления... Будучи одной из наиболее просвещенных и располагающих к себе наций, французы тем не менее никогда не обладали надлежащей стойкостью характера и институциями, основанными на идеях свободы и равенства: они не в состоянии пожертвовать своими национальными интересами ради улучшения условий существования полуцивилизованных туземцев, вверенных их попечению, и оттого никогда не будут в глазах последних достойными благодарности учителями"2.

Переходя к сопоставлению Британской и Российской империй с точки зрения способности выполнения "цивилизаторской миссии" Вамбери приходит к выводу, что первая способна справиться с этой задачей несравненно лучше. Спрашивается: почему?

Согласно Вамбери, ответ приходится искать в области, непосредственно с политикой не связанной, а именно - национальной психологии. Сколь бы долго ни жил англичанин в колониях, как бы тесно ни был связан с местным населением экономическими и иными связями (и, соответственно, сколь бы ни была эфемерна его связь с метрополией), наконец, как бы ни был он беден в сравнении с некоторыми местными богачами, - он всегда будет чувствовать себя "высшей расой", ему даже в голову не придет поставить себя на одну доску с туземцами.

Русские же, в отличие от англичан, держат себя на равных с теми, кого "покорили". "Мусульманин, - пишет Вамбери, - может ненавидеть их (русских. - Д. Б.) как "нечестивых" завоевателей, но вместе с тем видеть в них добрых соседей, способных разделить с ним трапезу и вести тот же образ жизни, что и он, придерживаясь тех же привычек и обычаев. Английский чиновник... только что окончивший Итон или Харроу и явившийся в Индию с почерпнутыми там представлениями об английском этикете и твердыми принципами внешней опрятности, мужества и чувства собственного достоинства, - такой англичанин вряд ли сядет на корточки рядом с индусом, чтобы разделить с ним миску риса; он не станет слушать индийских басен и состязаться с индусами в рассказывании небылиц, как делает русский в компании сартов3; одним словом, англичанин никогда не станет другом индийского вишнуита или мусульманина"4.

В силу этих различий, по мнению Вамбери, Россия стремится к русификации и ассимиляции населения захваченных областей, тогда как Англия якобы видит свою роль в том, чтобы, научив азам цивилизации, предоставить затем бывших "дикарей", уже воспитанных на либеральных ценностях, самим себе5; отстраненность и высокомерие британца (сами по себе, возможно, даже предосудительные) с точки зрения выполнения колонизаторами культуртрегерских функций оказываются целесообразнее русской "всечеловечности" a la Достоевский.

Вне зависимости от наивного англофильства, лежащего в основе этих рассуждений, они интересны, прежде всего, тем, что позволяют усмотреть в колониализме иную основу, кроме меркантильно-эгоистической. В связи с последними событиями во Франции все чаще приходится слышать из уст самых разных комментаторов, что, мол, французы расплачиваются за грехи предков, державших отцов и дедов нынешних погромщиков в "колониальном рабстве". Аналогичные суждения высказывались - по разным поводам - и в адрес других колониальных держав (ни Англия, ни Россия не составляют исключения), а сегодня все чаще звучат в адрес Америки.

Однако при всех издержках колониализма добросовестный исследователь неизбежно придет к выводу, что для азиатских и африканских народов, изнывавших под гнетом местной знати, столетиями погрязавшей в междоусобицах, косности и необузданном произволе, иноземный захват явился освобождением и шансом на сколько-нибудь сносное существование; если и можно предъявить колонизаторам справедливый упрек, то только в тех случаях, когда они уклонялись от выполнения своего христианского долга, или, выражаясь словами Киплинга, оказывались недостойными "бремени белого человека", как в описанном Вамбери примере французских владений в Северной Африке.

Колониализм, ошельмованный в ХХ веке как у нас, так и на Западе, был естественным и неизбежным плодом христианской (то есть миссионерской par excellence) цивилизации, и различия между британским, французским и русским колониализмом коррелируют с различиями между протестантизмом, католичеством и православием. Неудивительно, что единственной сохранившейся до сего дня колониальной державой стали Соединенные Штаты, чей пресловутый материализм и гедонизм парадоксальным образом сочетаются с глубокой религиозностью подавляющего большинства населения, давно утраченной как в России, так и в старой Европе.

В этом смысле вал мусульманской иммиграции, обрушившийся на эти страны, независимо от степени их нынешнего благосостояния, действительно, оказался расплатой - но не за колониализм, а за неспособность остаться на уровне поставленной задачи, нести крест веры и бремя христианского колонизатора-миссионера. С этой точки зрения ни русская открытость, ни британская надменность сами по себе не способны ничего изменить: там, где на смену религиозному чувству и сознанию долга приходит голый расчет и языческий национализм, империя погибает, а на ее руинах беснуются дикари.
Примечания:

1Arminius Vambery, his Life and Adventures Written by Himself. London, T.Fisher Unwin, 1884.

2 Цит. раб., с. 360-361.

3 Сарты - дореволюционное название таджиков и оседлых узбеков. Учитывая общность происхождения и культуры разноязычного населения среднеазиатских оазисов, а также распространенные здесь явления двуязычия и легкой смены языка, подобное обобщение в большей мере отвечает историческим и этнографическим реалиям, нежели закрепившееся в советский период название "узбеки", произвольно объединяющее тюркоязычных горожан и земледельцев, с одной стороны, и кочевых скотоводов-кипчаков, с другой.

4 Цит. раб., с. 361-362.

5 Цит. раб., с. 362-363.