На мой взгляд, говорить о том, что Россия в результате реформ состоялась как "демократическая" страна, нельзя. Так же как проведение формально конкурентных выборов, к примеру, в Руанде или Бурунди вовсе не означает отказа от трайбализма и наступления эпохи парламентарной демократии. Давно ни для кого не является секретом, что демократия - не просто ритуал. Это система взаимоотношений власти и общества, тип политической культуры, пронизывающий все сферы жизни общества и не сводимый к сакральному действу у избирательной кабинки.

Важно не только то, что выборы формально проходят, и даже не то, по каким правилам, а то, как управляет власть, избранная в процессе этих выборов. Доминирующий в России подход к демократии просто как к ритуалу сформулировал лет восемь назад Д. Аяцков: "Демократия заканчивается, когда опускаешь бюллетень в урну". Для реального коллективного управления социальными механизмами проведения выборов раз в четыре года явно недостаточно. Ежедневная, связанная с постоянно меняющимися конкретными интересами граждан демократия - это в первую очередь институты общественного диалога, постоянного учета мнения интересов различных групп населения.

Наиболее естественной формой совместного принятия решений коллективом людей являются переговоры. Следовательно, демократия, понимаемая как "народовластие", должна представлять собой постоянный процесс согласований и переговоров. Демократия не может быть сведена к механической власти большинства, избравшего кого-то раз в четыре года и давшего ему карт-бланш "на все". Это в первую очередь система согласования общественных интересов, дающая возможность учитывать интересы различных групп граждан и общественных структур, исключающая диктатуру как большинства, так и меньшинства.

Применение таких упрощенных критериев - есть ли выборы, и правит ли большинство - создает уверенность в том, что там, где эти критерии выполняются и имеется определенная тенденция поддержания демократических институтов, "все в порядке". Но на практике дело обстоит далеко не так просто, и коллективный постсоветский (и, в частности, российский) опыт тому наглядное подтверждение.

Несмотря на формальное введение многопартийности, частной собственности etc, что-то получилось "явно не так" (сразу вспоминается слоган Ющенко "Так!"), и стал возможен такой феномен последнего времени, как "оранжевые революции". Почему по-разному, но все-таки рухнули режимы Шеварднадзе, Кучмы и Акаева? Почему так боятся "оранжевых революций" другие постсоветские правители? Потому что, несмотря на все внешние институциональные отличия, внутренняя природа большинства бывших постсоветских режимов осталась прежней. Все они "птенцы одного гнезда", воспринявшие тот тип властных отношений, который доминировал в бывшем едином государстве - Советском Союзе.

Большинство стран, возникших на базе республик бывшего СССР, являются новыми государственными образованиями, фактически лишенными своей самостоятельной институциональной республиканской истории и собственной политической культуры. Это означает, что с распадом СССР заместить советскую политическую культуру, советский стиль взаимоотношений власти и общества, где общество отдельно, а власть отдельно, фактически было нечем. Систему государственных институтов, отвечающую и реальным проблемам развития страны, и интересам большинства населения, только предстояло создавать методом проб и ошибок, и самым простым вариантом представлялось сохранение прежних методов управления, но в уже формально "демократической" упаковке. Конечно, и в рамках СССР системы управления в разных союзных республиках на практике существенно отличались, но при этом они имели общие черты - единый формальный институциональный дизайн, единая идеология, единое несовпадение декларируемых и реальных ценностей.

Так называемые оранжевые революции - явный признак принципиальной незавершенности постсоциалистического перехода (или, как говорят политологи, транзита) в бывших советских республиках. Если угодно, это во многом плата за недооценку важности построения адекватной системы органов государственной власти, за неумение формировать эффективный аппарат государственного управления и ложного понимания того, что значит эта эффективность (когда эффективной считается в первую очередь система, способная подавить сопротивление, а не система, способная консолидировать поддержку граждан).

Смена общественной формации в ходе событий конца 1980-х - начала 1990-х не привела к образованию нового типа политической культуры. По сути, были узаконены де-факто сложившиеся уже в последние годы социализма частнособственнические отношения, построенные по кланово-корпоративному признаку, когда именно распределитель ресурсов - чиновник и был фактическим их собственником. В результате реформ он из неявного стал явным олигархом. Изменились статусные роли в элите, и то, что формально было "общенародной собственностью", теперь отрыто стало собственностью семей конкретных президентов, губернаторов, бывших генеральных директоров, их друзей, родственников и т.д. Но для "простого" народа ничего не изменилось - большинство как ничего не имело, так и не стало иметь. Напротив, произошла утрата механизмов социальной защиты и адаптации, в результате выросли социальные диспропорции, и соответственно выросла социальная напряженность.

При этом данная система не могла устраивать как тех, кто не адаптировался и чье социальное положение существенно ухудшилось, так и тех, кто, напротив, уже был готов к свободной конкуренции в новых условиях и кому мешали сохраняющиеся кланово-корпоративные механизмы. Накопление недовольства и рост неадекватности элиты привел к "оранжевым революциям". Несомненно, что никаких "революций" в традиционном понимании этого термина, т.е. когда происходит смена общественного строя (или хотя бы смена формы политического режима), ни в Украине, ни в Грузии, ни тем более в Кыргызстане не было. Происходила даже не смена элит (те, кто приходил к власти, тоже были частью элиты), а лишь смена высшего государственного руководства. Поэтому нет никаких гарантий, что завтра или послезавтра не придет черед новым, 'серо-буро-мвлиновым' революциям.

Настоящая революция произойдет только тогда, когда произойдут системные изменения в механизмах функционирования власти, начнут преодолеваться чудовищные социальные диспропорции. В этом смысле "оранжевые революции" пока лишь шанс для того, чтобы совершить модернизацию общества, если угодно, провести "вторую волну демократизации", после того как первая в конце 1980-х дала столь половинчатые и противоречивые последствия.

Центральным событием, которое действительно может революционно изменить характер политических режимов в этих странах, являются конституционные реформы, но и они ничего не гарантируют. Создать адекватный конституционный механизм - вещь фантастически сложная, требующая не только мудрости государственных мужей, но и интуиции коллективного разума. Как мы видим, большинство победителей "оранжевых революций" также заражены вождизмом и неспособностью создавать долговременные коалиции, как и лидеры "демократических революций" конца 1980-х.

Если не произойдет радикальных изменений в характере политических режимов в Украине, Грузии, Кыргызстане, России и т.д., то это будет означать только одно: очередная "революция" - впереди. Таким путем "бега по кругу" давно идут латиноамериканские бананово-кокаиновые республики типа Эквадора или Боливии, где государственные перевороты неизбежны, почти как смена времен года, и с той же неизбежностью в жизни рядового жителя страны ничего не меняется.