Колонка Олега Козырева в "Русском журнале", проникнутая ностальгией по "свободным 90-м", вызывала множество положительных откликов в либеральной среде. Выраженные Козыревым настроения оказались во многом типичными. Действительно ли у российского общества есть повод скорбеть об ушедшей ельцинской эпохе? Своим мнением об этом делится член Общественной палаты, редактор отдела политики "Русского журнала" Алексей Чадаев.

"Русский журнал": Статья Олега Козырева содержит в себе набор стереотипов, которыми живет так называемая либеральная общественность, о свободной и потому счастливой жизни в России в 90-е годы. Насколько адекватно, по вашему мнению, эти стереотипы отражают действительность того времени?

Алексей Чадаев: Набора стереотипов как такового в статье нет. Стереотип там ровно один. И он относится не к 90-м, а является тем, что роднит ту эпоху с нынешней, - это, конечно, стереотип о тотальной медиакратии, то есть об управляемости страны посредством массмедиа.

В чем пафос Олега Козырева? Он хочет, чтобы в телевизоре начали "правду" говорить вместо того, что там сейчас говорят, и за счет этого страна бы "освободилась". Если разобраться в этой позиции, то она основана на весьма специфическом представлении о телевидении. Будто бы в зависимости от того, что показывают по телевизору, люди себя и ведут. И свобода в стране соответствует содержанию телевизора.

Это очень характерно для всех наших либералов. Ведь их основная идея и основной лозунг, с которым они ходят уже пятый год, - "О дайте, дайте же мне наконец рубильник", то бишь пустите меня в телевизор, и немедленно вся жизнь в стране изменится к лучшему.

Корень этого странного представления о реальности лежит в почти детском восторге Чубайса образца 1996 года, когда он в качестве руководителя кампании по переизбранию президента Ельцина вдруг обнаружил, что не надо, оказывается, возиться со всей этой политикой, с партией, с активом, с людьми. Всего этого не нужно, достаточно просто нанять специалистов, которые скажут, что надо говорить, и "проплатить" на телевизоре соответствующий сюжет. И наступит счастье. Немедленно. А поскольку Чубайс получил тогда специфическое подтверждение этой модной идеи в виде результатов выборов, то либералы с тех пор так и думают.

Я бы это так и назвал - "травма 1996 года". Они приписали и присвоили себе ту победу Ельцина, в которой, на самом деле, очень мало было от медиакратии, а гораздо больше было от нежелания людей возвращаться в коммунизм, от общестранового ощущения, что сделанного не воротишь, дважды в одну реку не войдешь.

Та победа никак не была связана с довольно неуклюжей, истерической антикоммунистической кампанией, которую вели люди, получавшие деньги в коробках из-под ксерокса. Хотя бы потому, что популярность коммунистов сохранилась на том же уровне, на каком была до выборов 1996 года. Собственно, на том же уровне сохранилось и недоверие к режиму. У Ельцина, условно говоря, как был до выбора рейтинг 3%, так и остался. В этом смысле голосование 1996 года не было голосованием за Ельцина и не было их успехом. Ни в коей мере. Оно было осознанным национальным решением: остаться в сегодня и не возвращаться во вчера.

Но либералы, приписав победу Ельцина себе, уверились в тотальности медиакратии. В частности, они фактически распустили свои партии. Зачем содержать эту толпу активистов, если можно просто прийти в телевизор? Из которого они не вылезали все 90-е годы, да и сейчас на самом деле не вылезают. Утюг включишь, а там какой-нибудь очередной Немцов вопит о том, как власть зажимает все каналы и не дает им говорить.

Что было дальше? Это ощущение овладело тогда всей элитой. И по сей день многие в нем пребывают, полагая, что телевизор и приставленные к нему умные люди, "политтехнологи", управляют политикой.

Отсюда идет все дальнейшее, в первую очередь - требование "отдать телевизор". То есть чтобы нынешние хозяева телевизора отдали его честным людям. Можно даже не честным, но обязательно разным. Потому что нехорошо, когда все в одних руках.

Единомышленники Олега Козырева готовы признать, что в 1997 году на ОРТ нельзя было сказать ничего плохого про Березовского, а на НТВ - про Гусинского. Но поскольку каналы были разные, вели периодически друг с другом войны, то в результате создавалось общее впечатление свободы. Каждый канал сам по себе был жестко цензурирован, гораздо жестче, чем нынче, но, поскольку они принадлежали разным владельцам, было ощущение полицентризма в медиареальности.

Козыревская статья в этом смысле очень циничная. За его пафосом в действительности стоит цинизм, который хорошо проглядывается. Людям не предлагают перестать смотреть телевизор. Наоборот, им предлагают заменить нынешний неправильный телевизор на какой-то будущий правильный, который будет показывать политику и картинку, нужную товарищу Козыреву. Точнее, которую он считает для себя наиболее приемлемой и соответствующей его образу политики.

При этом ему даже в голову не приходит, что у других людей может быть другой интерес. Вообще другой тип спроса. Например, что политика не нужна вообще, а нужна реклама и сериал "Менты". Как нам об этом упорно, год за годом твердит вся объективная социология. И те каналы, которые за ней следуют, в итоге начинают зарабатывать больше денег. Но либералам это не интересно. Они ведь за свободу борются. И потому хотят, чтобы люди смотрели то, что нужно, а не то, что им, людям, хочется.

Будь я на месте либералов, я бы пошел другим путем. Если бы я ставил такую задачу - создать некий фронт возвращения к истинной России, к реальности, которую от нас якобы скрывает дымовая завеса официальных СМИ, - я бы принялся изучать Россию, я бы попытался понять, а в чем, собственно, состоит та самая скрываемая реальность. Благо, возможностей для этого предостаточно.

Но подобной тяги к знаниям, какого-то вкуса к реальным фактам, реальным проблемам страны в этой среде я не вижу, он так и не появился. Все люди, у которых в либерально-оппозиционной среде был хоть какой-то интерес к изучению реальности - экономической, социальной, политической, какой угодно, - были в конечном итоге рекрутированы на работу режимом.

Иногда это, правда, приводило к казусам наподобие "казуса Илларионова", который уж совсем городской сумасшедший, но, по крайней мере, хоть в чем-то специалист. Его устройство на работу ни к чему хорошему не привело, что говорит об элементарном кадровом голоде, когда хватаются за любого, даже параноика, но который отличается от господина Козырева ровно одним свойством - вкусом изучать и анализировать самую реальность, вместо того чтобы бороться с ветряными мельницами и дымовыми завесами. Всех остальных рано или поздно в итоге отрывают, что называется, с руками и ногами и пристраивают к станку.

Либералы работать с реальностью не умеют и не хотят это уметь. Их повестка дня и список проблем, о которых они говорят, не обновлялись годами. Страна стала другой, а они из года в год переписывают одни и те же пожелтевшие агитки и пытаются выйти на политическую сцену с позавчерашней повесткой. Условно говоря, повесткой 1999 года, выдавая себя при этом еще за молодых и энергичных, которые являются единственной силой будущего.

РЖ: А верят ли люди, рассуждающие в апологетическом духе о 90-х, в то, о чем говорят? Или мы имеем дело с выгодным политическим брендом?

А.Ч.: Конечно, верят. Я нисколько не сомневаюсь, что они совершенно искренне так думают. Наверно, если бы я смотрел с утра до вечера государственное телевидение, вместо того чтобы заниматься чем-то более достойным, я бы в результате этого процесса, как всякий советский интеллигент, реагировал так же, как и Козырев. Ибо у нас государственное телевидение в большей своей части отвратительно. Но все же из разнообразных сфер нашей жизни телевидение далеко не самая плохая, бывают много хуже.

РЖ: Налицо коренное противоречие: либералы активно выражают свое мнение о прошлом, настоящем и будущем страны - в том же телевизоре, но при этом настойчиво говорят об отсутствии сегодня свободы слова. Осознают ли сами либералы существование такого противоречия?

А.Ч.: Я думаю, что многие это понимают. Мне кажется, это некий "синдром ребенка", которому кажется, что если бы у него была именно эта машинка, то наступило бы счастье. Когда же ты получаешь этот вожделенный подарок, например когда родители ведут тебя в магазин и покупают тебе фотоаппарат или компьютер, то выясняется, что не умеешь фотографировать, тебе нечего сказать или написать.

Так всегда и случается. Когда людей, рвущихся в эфир, чтобы сказать правду, пускают в этот эфир, то оказывается, что им мучительно нечего сказать. В итоге им только и остается повторять свои кричалки, которые они говорили, стоя за порогом, и их никуда не пускали. Получается весьма забавно - человек сидит в эфире и кричит: "Нас не пускают!", "Нас не пускают!" Просто потому, что он ничего другого не умеет. Он все другие слова забыл, пока бегал и кричал, чтобы его пустили.

РЖ: По поводу синдрома ребенка. Не застряли ли либералы в своей собственной детскости или юности? Ведь, например, Козыреву на начало 90-х было около двадцати лет.

А.Ч.: Какая же это детскость? Я в пятнадцать лет уже, слава богу, возле Верховного Совета с флагами по баррикадам носился. Ничего себе детство!

У меня была статья на РЖ про дисхронию. Беда в том, что у нас страна отличается рассинхронизированностью. У нас одновременно существует несколько времен. Живешь в городе, который находится в 2007 году, садишься на машину, проезжаешь 100 км и оказываешься в городе, который живет в 1951-м, или в деревне, которая застряла в XVIII веке. Страна большая, коммуникации всех видов - и физические, и информационные, и прочие - слабоваты. Никогда не забуду сцену - буквально в трехстах метрах от Кремля мужик рубит дрова для буржуйки, потому что отопление не работает. Как раз в 1999 году.

Другое дело, что у людей, которые сегодня живут памятью о 90-х, происходит своеобразная, весьма странная аберрация, искажение памяти. Они находятся в режиме забывания.

Кстати, встретил это явление в новой книге Бориса Немцова. Для примера один любопытный момент. Немцов пишет, что Ельцин никогда никуда не опаздывал. А Путин в противоположность всегда и везде опаздывает. Даже на инаугурацию опоздал, что неприемлемо для настоящего руководителя.

Просто поразительно! Не этот ли самый Немцов на следующий день после того, как премьер-министр Ирландии ждала Ельцина несколько часов на трапе самолета в аэропорту Шэннон, вылез в эфир на центральном телевидении и сказал: "Ельцин проспал Ирландию, не проспал бы Россию"?

Действительно, рисуется какая-то сусальная картинка 90-х. На что это в принципе похоже сейчас? Как раз на 90-е, только со сдвигом. Тогда были коммунисты, которые были грозным пугалом.

Главная "фишка" коммунистов заключалась в рассказах о том, как хорошо было жить в Советском Союзе. Естественно, эти рассказы к реальности имели исчезающе малое отношение. Но со временем у людей выветривалась память. И по мере этого выветривания возникал в той же памяти такой специфический правильный СССР, в котором действительно решили вместо Олимпиады построить коммунизм. И построили.

Сегодня в этой роли выступают 90-е как период, в который была-таки "построена демократия". А потом пришел Путин и все сломал.

Это лечится обычным развитием исторической памяти. У нас историей 90-х очень мало занимаются. А надо бы. Нужны музеи, нужны книги, а в первую очередь - более-менее целостное представление о том, что и как тогда было. У людей должна быть возможность прийти и пощупать руками артефакты той эпохи, будь то талоны на сахар, пропагандистские листовки системы "Геи за Андрея, шлюшки за Андрюшку", МММ-ские билеты и прочее. Все, что наглядно свидетельствует об этой эпохе.

РЖ: При отсутствии исторической памяти о 90-х насколько опасно для стабильного существования общества наличие двух противоположных интерпретаций одного и того же времени?

А.Ч.: Их больше, чем две. Это не опасно, а полезно. Плохо, когда одна. Когда их несколько, когда они вступают между собой в дискуссию с разных позиций, то это чрезвычайно полезно.

В конечном счете нам со стороны видно, что сегодня либералы не являются силой прогресса, силой будущего, которой они хотя бы казались в 90-е. Они сегодня выступают в той роли, в которой в их любимые 90-е выступали коммунисты. В качестве этаких "старперов", ведущих бесконечную песню: "В старину живали деды веселей своих внучат".

Кто сказал, что такие не нужны? Такие тоже нужны. Потому что в противном случае возникает ощущение безальтернативности настоящего: то, что есть сейчас, было всегда и никогда не закончится. Это ложное ощущение тормозит наше движение вперед, нашу способность мыслить альтернативами.

В этом смысле коммунисты образца 90-х, безусловно, сыграли позитивную роль. Не случайно многие считавшиеся тогда оппозиционными идеи той эпохи оказались восприняты новой путинской властью, многие из них в специфической, иной форме были реализованы. Но самим коммунистам это не дало никаких политических либо карьерных дивидендов.

Скорее всего, такова же будет судьба и наших либералов. Они - этакое нужное и полезное хулилище, они помогают нам критически взглянуть на современное состояние дел, на то, где мы находимся и куда движемся.

Видимо, будущее возникает не из столкновения настоящего с образом будущего, а из столкновения настоящего с прошлым. Агональное состояние, борьба настоящего и прошлого и есть тот самый бульон, в котором варится будущее.

В целом у меня довольно вялая реакция на истерические вопли либералов. Потому что я понимаю, что это та музыка, которую иногда, при определенном настроении, можно держать в магнитоле. Этакий один из сортов модной нынче ностальгии.

РЖ: А что вызывает у вас особенную ностальгию? Что вам из 90-х запомнилось больше всего?

АЧ: Для меня квинтэссенция 90-х, о чем и я написал в своем блоге на днях, - это бессмертная фраза немцовского помощника, по совместительству владельца четырех автосалонов в Нижнем Новгороде. Фраза была такая: "Ты умный, да? Вот и пиши свои бумажки. И не лезь в дела, которые серьезные люди делают".

Именно это характерно для 90-х - разделение мира на "серьезных" людей, которые ездят на бумерах, джипах и "козлов стреляют", и всех прочих, которые ходят пешком, годами не получают зарплату и думают только о том, как прожить сегодняшний и завтрашний день. Это социум почти феодальный, причем феодализм именно эпохи "темных веков", с очень узкой прослойкой элиты, абсолютно уверенной в своем всемогуществе.

Особенно контрастно это воспринимается сегодня, когда настала другая эпоха, и эти люди не могут понять и смириться с тем, что политика и экономика стала более массовой, что никого не цепляют и не будоражат ни их дорогие машины, ни их оригинальные политические взгляды.

Запомнилась еще атмосфера тотального вранья. Когда демократия понимается как доступ очень узкой группы "сертифицированных демократов" ко всем мыслимым и немыслим ресурсам, включая ресурсы информационные, ресурсы влияния и т.д., и довольно жесткая, однозначная сегрегация всех остальных, которые суть неспособное к демократии красно-коричневое быдло.

Вот это 90-е. Это политика 90-х, это свобода и демократия 90-х. Которые я видел вблизи, а видал в гробу.

Беседовала Любовь Ульянова