Наш сегодняшний предмет - журнальная проза зимы, которой не было. Вчера ее не было, теперь она есть. В "Журнальном зале" нет погоды, но есть календарь. Здесь лишь наступил новый год... и не более того. Здесь все по-прежнему, и каждый верен себе, так что в "Новом мире" умеренно молодые и умеренно радикальные консерваторы, в "Знамени" букероносная Ольга Славникова и всегда один и тот же писатель П. из города К., что на великой сибирской реке... ну, в общем, вы знаете, как там дальше. В "Октябре" - Александр Мелихов про евреев (или как?). Наконец, в "Дружбе народов" Анатолий Азольский (т.е. там и другие есть, но в первых номерах, как учит нас Немзер, всегда выдают что получше, поэтому - Азольский). С него и начнем.

"Производственный роман" (так в подзаголовке) называется "Афанасий" , дело происходит на каком-то заводе - советском заводе, середина 60-х. Директор пьет, главный инженер развратничает, сменный энергетик при случае цитирует Шпенглера, а мировое зло олицетворяет Главный энергетик. Аналогий искать не надо, ибо мировое зло обращается в прах при явлении на сцену титульного героя Афанасия (а вот он-то как раз рыжий). По должности Афанасий начальник подстанции. А по призванию "Великий Реформатор". Дальше предполагается героическая "производственная" интрига в советском жанре, однако нет. Именно тут ожидания наши обманываются, теперь подзаголовок следует читать как "служебный роман", причем не травоядно-советский, - тут другое кино, томительное и откровенное, с коварством и предательством: Главный энергетик (теперь это Зло в женском обличье) пылает страстью к начальнику подстанции, сюжет держится чистым электричеством - и в прямом и в переносном смысле. В кульминации - взрыв, затем поворот рубильника на 180°, и все возвращается на круги своя, "производственный роман" как он есть, классика жанра. "Мужчину и женщину, - заявляет герой в решающий момент, - в нашей стране связывают не любовь или ненависть, а уголовный и гражданский кодексы".

Я не скажу, что это лучший из романов, нет; это даже не лучший роман писателя Азольского. Но это роман, и его написал писатель.

В 12-м номере "НМ" опубликована повесть критика Василины Орловой. Я знаю, что Василина Орлова пишет книжки, что по основной специальности она "философ" и что критикой она занимается в свободное от основной работы время. Не в этом дело. Дело в том, что проза Василины Орловой выстроена по тем же схемам, что статьи Василины Орловой: там есть некая идея, ходульная и предсказуемая, и там есть некоторые персонажи, расхожие и... бумажные.

Дано: повесть о современной молодежи. Место действия: Москва. Необходимые условия: модно и актуально. Герои - непременно ходят в клубы, работают в офисах, читают пейджер (в смысле - смс-ки они читают), а также Библию, Бхавадгиту и Коран. Они наркоманы, у них дурные идеи, они играют в компьютерные игры, главная игра - "бои богомола", или что-то в этом роде, она должна проходить "красной нитью". Что автор и пытается осуществить. Самая модная вещь в этой модной и актуальной повести из жизни московской молодежи - взрывы в метро. Террор, похоже, такая же "фишка", как и прочий "гламурный словарь", вообще все это до боли напоминает "Нодельму" Бавильского, я про нее уже писала и повторяться не буду. Да, еще где-то в массовке маячит Шаргунов.

Короче говоря, весь набор "Нового мира" налицо, и можно продолжать в том же тоне о прочих "молодых авторах" "актуальной прозы", но это было бы неправдой, да и нет у меня такой специальной идеи. Наоборот, мне приятно писать о новой повести Игоря Савельева ("Гнать, держать, терпеть и видеть"), ее автор всерьез изменился после "Бледного города", каковой был все же очерком - без героев и сюжета. Теперь имеем все тот же бледный город, но обитаемый, с окрестностями, пригородными автобусами, со странными городскими обычаями. Наверное, основное место действия там - поселок Лодыгино, куда с "Большой земли" ссылают "провинившихся", что-то на манер "тюрьмы", но на самом деле кладбище. Не метафорическое (или не только метафорическое; собственно, эта "лобовая" метафора повесть не украшает): кладбище здесь - место исправительных работ. Очевидных сюжета два, оба банальны, как в "плохом кино" (это проговорено кстати): любовный треугольник и несостоявшийся побег. Характерно, что план побега рисуют на "белесой" обложке "перестроечного" "Нового мира". И в финале автор заставляет героев вспомнить кадр из "Штирлица" - "Berlin - 200 km".

А настоящий сюжет - самый древний из всех сюжетов: путешествие на "тот свет" и возвращение оттуда. И мораль: оттуда ничего и никого нельзя увезти. Только оставить.

Короче говоря, в этой повести про неправильные глаголы в самом деле много всего происходит. В новой повести Романа Сенчина не происходит ничего. Тем не менее этого автора тоже можно поздравить (хотя уже не в первый раз, так что без радостного удивления): его главного персонажа больше не зовут Роман Сенчин. На этот раз его зовут Никита Сергеев и он консультант в магазине "Бенеттон". На десятках страниц он пьет водку, жарит шашлыки, он не доволен жизнью, он в раздражении на всех и вся, и это роднит его с предыдущим героем по имени Роман Сенчин. Еще там есть музыкальный фон, друзья и родственники нашего героя довольно долго выясняют, какие есть слова в песне "Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались", кто ее написал, ну и прочие столь же увлекательные материи. Кажется, идея в том, что пошлостью и ложными идеями заполнена жизнь Романа... т.е. Никиты Сергеева. Но это понятно и без песни. Это просто скучно, в конце концов. (А прием из давнего абдрашитовского фильма "Плюмбум", если кто помнит. И там он тоже несколько форсирован).

В "зимнем" "Знамени", как уже было говорено , - "все яблоки, все золотые шары", и в отделе прозы в качестве "золотого яблока", надо думать, выложен "Басилевс" Ольги Славниковой, не повесть и не роман, а длинный рассказ о вымороченной любви таксидермиста к соломенной вдовице, девочке-старушке, о перверсивных (в переводе - извращенных) благотворителях - о разных странностях, иными словами. Ключевые слова: труп - манекен - чучело. Приблизительно в таком направлении движется сюжет. Андрей Немзер пишет, что, мол, Славниковой ничего не стоило развернуть эту историю в роман, но, кажется, все же природа ее центростремительна, и пространство этой прозы замкнутое и душное, как в "камере обскуре". Я нарочно пишу со строчной буквы, параллель с Набоковым напрашивается, но самая близкая отсылка - Роальд Даль.

Повесть Маргариты Хемлин ("Про Берту") гораздо короче, притом полна событий, как традиционное линейное повествование, почти авантюрное, хотя никакой фикшн там, кажется, нет. Есть только будничный кошмар советской истории. Пространные размышления Александра Мелихова о смежных сюжетах по жанру мало отличаются от непространных размышлений Семена Файбисовича, и те и другие проходят как "дневник писателя" (в "Октябре" это рубрика, у Файбисовича - подзаголовок: "Дневник с приложением").

Новая (впрочем, привычная) проза писателя П. из города К. представляет нам старых знакомых Гдова и Хабарова. На этот раз писатель Гдов обращает свой монолог к писателю Хабарову, там, как всегда, крупицы народной мудрости из моря житейского, частушки-прибаутки, застольные анекдоты, по большей части несмешные, и пропавшая (не без помощи криминальной золотозубой красавицы) рукопись. Рукопись содержит все те же перлы народной мудрости, прибаутки-анекдоты и т.д., на этот раз их автор зовется "Крестовоздвиженский", и новая-неновая проза писателя П. тоже так называется. Начинается она с того, что, мол, неправду говорят, будто писателю в России нужно жить долго. Писателю выгоднее помереть в расцвете (понятно - почему), еще ему выгодно просто перестать писать, вообще писателю в нашем мире выгодно все, только к литературе эта его выгода никакого отношения не имеет. Так говорит писатель Гдов писателю Хабарову, а мы на этом месте поставим точку.

И сообщаем (с прискорбием или без - не важно) - это был последний выпуск "Чтива". По крайней мере, в этом месте.